Эти ее слова услышал возвращавшийся на командный пункт Бург. Его и так раздражало ее присутствие, а теперь вот еще и это. Пожалуй, с него довольно. Он повернулся и зашагал в другую сторону.
— И останетесь любовниками, — предположил Хоснер.
— Я так не думаю.
— В настоящее время это не имеет значения, Мириам. — В голосе Хоснера проскользнуло раздражение.
— А ты не?..
— Вовсе нет. Слушай, иди в самолет и посмотри, что там у Бекера получается с радио. Если тебе нечего будет мне сообщить, а это наверняка так… оставайся там.
— Почему?
— Просто оставайся там, черт побери! Я не обязан никому объяснять свои приказы, и уж тем более тебе.
Мириам сделала шаг, потом повернулась.
— Я больше не увижу тебя, да?
— Увидишь. Я тебе обещаю.
Она пристально посмотрела на него.
— Я больше не увижу тебя?
Хоснер не знал, что сказать.
Мириам подошла к нему, обняла его голову ладонями, притянула к себе и поцеловала.
Хоснер убрал ее руки.
— Не выходи из самолета, — тихо произнес он. — Что бы ни случилось. Обещаешь?
— Я увижу тебя?
— Да.
Некоторое время они стояли и смотрели друг на друга. Медленно подняв руку, Мириам коснулась его лица, резко повернулась и убежала в темноту.
Хоснер смотрел ей вслед, пока уже ничего не мог разглядеть в темноте.
Он закашлялся от пыли, попавшей в горло, и вытер слезящиеся глаза. Если бы только был какой-нибудь божественный смысл в этом никому не нужном тяжком испытании, или какой-нибудь мирской урок, который следовало усвоить. Нет, он не понимал, что это такое. Все тот же древний человеческий балаган с демонстрацией храбрости, трусости, эгоизма и самопожертвования, ума и глупости, милосердия и бессердечности. Только клоуны на этот раз другие. Так почему же Господь дал им ум и силу, чтобы продлить страдания, если конец заранее предопределен? У Хоснера снова появилось неприятное чувство, что эту злую шутку небеса сыграли именно с ним. Повернувшись в ту сторону, куда отошел Бург, он крикнул:
— Это Господь так наказывает меня за то, что я не бросил курить, как обещал своему отцу. — И засмеялся под шум ветра.
Бург сунул руку в карман и нащупал небольшой пистолет 22-го калибра.
Глава 32
— Иерусалим, вы слышите меня?
— Слышим… генерал. Ждите.
Премьер-министр несколько секунд постукивал карандашом по столу, потом снова взглянул на записку и поднял голову.
— Я думаю, многие из вас смогут узнать голос генерала Добкина, если вы сейчас услышите его. — Премьер-министр старался сдерживать сквозившее в его голосе возбуждение.
Со всех сторон раздались вопросы и реплики, люди повскакивали с кресел. Премьер-министр хлопнул по столу, призывая к тишине.
— Успокойтесь и слушайте внимательно. — Он сделал знак помощнику по связи, и из нескольких динамиков раздался громкий шум. Премьер-министр нажал кнопку на пульте перед собой и заговорил в микрофон:
— Кто это?
Добкин моментально узнал этот слегка насмешливый голос. Мысли закружились у него в голове, но генерал взял себя в руки и сглотнул слюну.
— Говорит генерал Бенджамин Добкин, господин премьер-министр. — Он помолчал. — Вы узнаете мой голос?
— Нет. — Но премьер-министру было ясно, что многие из присутствующих, похоже, узнали генерала.
Добкин старался контролировать свой голос, чтобы он звучал как можно естественнее.
— Господин премьер-министр, есть ли рядом с вами люди, которые могли бы опознать мой голос?
— Считайте, что есть. — Премьер-министр оглядел сидевших за столом. Несколько человек кивнули, но не слишком уверенно. Генерал, который еще полковником служил под началом Добкина, добавил:
— Или очень хорошая имитация.
— Продолжайте, генерал, — предложил премьер-министр. Полной уверенности у него все еще не было, но разговор его очень заинтересовал. — Откуда вы звоните?
Тедди Ласков вцепился в фальшивые фотографии. Он начал медленно убирать их назад в «дипломат».
— Из Вавилона, — раздался из динамика ответ Добкина.
Зал заседаний разразился шумными восклицаниями, большинство собравшихся повернули головы в сторону Ласкова и Талмана. Премьер-министр снова постучал по столу, призывая к тишине, но успокоить присутствующих ему не удалось. Он громко заговорил в микрофон:
— Откуда вы звоните, генерал? Я имею в виду, что это за телефон? Вы свободны?
— Да, я свободен. Звоню из местной гостиницы. Она находится возле музея. — Голос Добкина слегка дрожал, несмотря на все усилия контролировать его.
Премьер-министр тоже старался говорить спокойно. Но и у него начал дрожать голос.
— Понял. Хорошо. Вы можете обрисовать нам ситуацию, генерал? Что происходит, черт побери?
Добкин понимал, что на совещании присутствует кабинет министров в полном составе и большинство высокопоставленных военных. Все они наверняка тоже слушают его. Генерал собрался с мыслями и четко и коротко доложил обо всем, что случилось с ними с того момента, когда «Конкорд» потерялся над Средиземным морем.
Шестеро помощников забегали по залу заседаний с военно-топографическими картами и справками, в которых содержались различные данные о Вавилоне: условия местности, метеоусловия, время наступления рассвета и восхода солнца и множество других данных, которые начали собирать с того самого момента, когда Тедди Ласков впервые заявил о Вавилоне. Все эти данные предполагалось изучить перед принятием окончательного решения на проведение десантной операции.
Добкин говорил по телефону и в то же время слышал, как за дверью, в вестибюле, ходят мужчины и женщины. Иногда проносили раненых, двери вестибюля все время открывались и закрывались. В соседней комнате, где закончили играть в карты, включили радио: хрипловатый женский голос по радио исполнял одну из бесконечных арабских песен. Несколько ашбалов принялись подпевать. Все эти посторонние звуки приглушали его голос, но вместе с тем из-за них Добкин мог не услышать, если кто-то подойдет к двери кабинета.
— Что вы предлагаете, генерал?
Добкин узнал голос генерала Гура.
— Предлагаю? Я предлагаю, генерал Гур, чтобы вы пришли сюда, черт побери, и освободили нас.
— Что из себя представляют поля на западном берегу? — спросил генерал ВВС Катцир.
— Там вода, — откровенно признался Добкин. — Но вот подальше от реки, похоже, посуше.
— А дорога, на которой вы приземлились, — продолжил Катцир, — вы думаете, на нее смогут сесть транспортные самолеты «С-130»?
— Этого я не могу сказать вам, генерал. Думаю, мы повредили ее во время приземления.
— Мы можем использовать вертолеты, — вмешался неизвестный Добкину голос.
— Нет, — возразил Добкин. — Для этого уже нет времени. Они атакуют в данный момент.
Другой голос сказал что-то насчет применения в первую очередь эскадрильи истребителей. Добкин слышал, как они пытаются вырвать друг у друга микрофон. Кто-то позвал Тедди Ласкова. Добкин думал, что Ласков наверняка уже уволен, но, оказывается, он тоже присутствовал на совещании. Он ответил еще на несколько вопросов, слыша, как в Иерусалиме разгораются споры. Добкин решил заканчивать разговор и громко произнес в трубку:
— Господин премьер-министр, боюсь, мне пора уходить. Тут присутствуют трое джентльменов с автоматами «АК-47», и, когда они сообразят, что происходит, наверняка захотят оторвать меня от телефона.
В Иерусалиме услышали шум, похожий на потасовку, потом резкий треск, как будто кто-то выстрелил или что-то сломалось. А затем телефон замолчал.
Мириам Бернштейн сидела в кресле второго пилота рядом с Давидом Бекером.
— Значит, вы думаете, что никто не слышит ваших сигналов SOS?
— Никто. — Бекер уменьшил звук приемника почти до минимума. — «Лир» все еще кружит над нами, но мне кажется, и у него неприятности.
— Почему?
— Почему? — Тот факт, что Хоснер прислал посыльную, а не пришел сам узнать, как обстоят дела со связью, свидетельствовал, как мало у всех осталось надежды на то, что ему, Бекеру, удастся с кем-нибудь связаться. Но все же Мириам Бернштейн была заместителем министра транспорта, а значит, начальником и над ним, и над Хоснером. Однако, похоже, это уже не имело значения. — Почему? Потому что из-за этой пыли он не может сесть, вот почему. Ему придется садиться и заправляться там, где нет такой пыли. И тогда, может быть, мне удастся связаться с кем-нибудь. Не хотите доложить Хоснеру об этом? Это все, что у меня есть.
— Потом. — Мириам уставилась на разбитое лобовое стекло. — Вы боитесь смерти? — неожиданно спросила она.
Бекер повернул голову и посмотрел на нее в тусклом свете приборной панели. Он никак не ожидал подобного вопроса от такой стойкой женщины.
— Нет. Не думаю. Я… я боюсь снова летать… но не смерти. Смешно… — Бекер не понимал, почему позволил втянуть себя в такой откровенный разговор. — А вы?
— Если в моей жизни что-то и ходило почти всегда рядом со мной, так это смерть. — Мириам сменила тему разговора. — А что вы думаете о Иакове Хоснере?
Бекер оторвал взгляд от бортового журнала, куда начал что-то записывать. Он подозревал, что Хоснер и Бернштейн стали очень близки, но это не меняло его личного мнения о Иакове Хоснере.
— Нацист.
— А вы ему нравитесь.
Бекер не понимал, куда она клонит и вообще для чего завела этот разговор. Наверняка просто перенервничала и теперь хотела выговориться. Люди совершают странные поступки, когда смотрят в лицо смерти. Вот и он только что признался ей, что боится летать, а этого он не сказал бы даже своему психиатру.
— Не поймите меня неправильно, миссис Бернштейн, но я рад, что в этот момент он оказался с нами. Без него со всеми нами, наверное, было бы уже покончено. — Он продолжал смотреть на Мириам. Нет, она не выглядит перенервничавшей, скорее… счастливой, радостной.
— Я люблю его, — призналась Мириам.
От неожиданности Бекер даже сломал кончик карандаша.