— А может, они сдержат свое слово, Том. У этих людей полно миллионов.
— Это точно, Джон. У этих людей столько нефтедолларов… американских… что они даже не знают, что с ними делать. Денежки рекой текут с Запада в обмен на нефть.
— Интересно рассуждаешь, Том. Но сейчас мы говорим не об этом и даже не об Израиле. Мы говорим о тебе, Том: полковник ВВС США продается иностранной державе. Это преступление… даже в Америке.
Ричардсон поправил фуражку на голове.
— Понимаешь, Джон, я давно не был дома, поэтому не могу поверить твоим словам. Раньше запросто можно было публиковать в прессе секретные документы Пентагона. Ты уверен, что передача сведений иностранной державе является преступлением?
— Не строй из себя дурака, Том.
— Хорошо. Ладно, я понесу наказание, когда вернусь домой. А сейчас давай оставим эту тему. Убегать я не собираюсь.
— Да, люди становятся откровенными под дулом револьвера, Том. — Макклур выплюнул изо рта спичку. — А я думал, тебе нравятся евреи.
— В наши дни не модно быть явным антисемитом.
— Понятно.
Выражение лица Ричардсона совершенно изменилось, рот принял резкие очертания, глаза сузились до щелочек.
— Как-то я зашел в офицерский клуб и выпил там с израильскими летчиками, которых я обучал в 1967 году. Мы поговорили, я выразил им симпатию, а потом кто-то из них, видно, замолвил за меня словечко, и я получил должность военно-воздушного атташе в Израиле. Меня чуть не стошнило, когда я узнал об этом назначении.
Макклур промолчал.
Подождав несколько секунд, Ричардсон поднял глаза на Макклура.
— Предполагалось, что никто из пассажиров не пострадает, — тихо произнес он.
— Но мы сейчас говорим не о них, Том. Я могу тоже не любить их, но я, скорее, умер бы под пытками, чем предал их. И знаешь почему? Потому что так велит мне моя страна. За это она и платит мне деньги… Том.
Ричардсон пропустил мимо ушей слова Макклура, заинтересовавшись всего одной его фразой. Лицо его подобрело.
— Ты кое-что напомнил мне, Джон, — радостно воскликнул он. — Могу я купить тебя? Скажем, за сто тысяч?
— Извини.
— А за половину?
— Нет. — Макклур отыскал в кармане последнюю спичку.
— И еще целиком второй миллион, если я получу его.
Макклура, похоже, совсем не интересовал денежный вопрос. Он пожевал спичку.
— Ты сказал, что никто из пассажиров не должен был пострадать. Но ведь многие пострадали, Том. И очень серьезно.
— Я знаю. И сожалею об этом, Джон. Всего этого не должно было произойти. Кто мог предположить? Я действительно сожалею. Обо всех жертвах. — Ричардсон опустил глаза.
— Но если никто из пассажиров не должен был пострадать, то почему ты, Том, выбрал «Конкорд 02»?
Ричардсон облизнул пересохшие губы.
— Ну… понимаешь… если бы возникли какие-нибудь затруднения, тогда «Конкорд 01» должен был… стать демонстрацией… Мы ожидали неприятностей только от Авидара. Но не от Бекера.
Макклур хохотнул.
— Ожидали? Откуда вы могли знать об этом? А если бы вопреки всем предположениям Бекер попытался увести самолет, а Авидар подчинился бы? Тогда, мой мальчик, тебе пришлось бы пролететь по воздуху не одну тысячу метров.
— Риск был рассчитан, Джон. Ты же видишь, я тоже рисковал собственной жизнью. Я не трус. — Ричардсон не отрывал взгляда от пыли. — Я слышу голоса. Может быть, нам пойти и сдаться? Или сидеть тихо и ждать, пока они сами найдут нас здесь?
— Черт побери, Том, ты прямо сгораешь от желания сдаться этим крысам. Думаешь, они встретят тебя как героя, Ричардсон? Да они убьют тебя, глупый ты сукин сын. А потом они убьют меня, чтобы никто не узнал о твоем предательстве.
Ричардсон покачал головой и улыбнулся.
— Нет, они не убьют меня. У Риша есть хозяин, и мы с этим хозяином заключили договор, обеспечивающий мне безопасность. Мы предполагали, что с Ришем могут возникнуть проблемы. Если меня убьют, тогда будет вскрыто письмо, хранящееся в моем сейфе в посольстве… а там имена арабских террористов и агентов в Израиле, включая тех, с кем я контактировал. Я все предусмотрел, Джон. — Ричардсон помолчал. — И тебя я не позволю им тронуть.
— Спасибо, Том. С тобой спокойнее, чем с американским генеральным консулом. Только я не уверен, что Риш контролирует своих людей… да и сам он может не сдержаться. Думаю, они все настолько разъярены, что разорвут тебя на куски… а может быть, и нет. — Казалось, Макклур просто рассуждает вслух. — А знаешь, Том, в настоящее время американское правосудие очень снисходительно. Поэтому ты и не боишься. В большинстве других стран тебя просто подвесили бы в тюрьме за левое яйцо и забыли бы про тебя. Но в добрых, старых Соединенных Штатах Америки трибунал или федеральный суд дадут тебе от десяти до двадцати лет, если вообще смогут найти доказательства. И отсидишь ты лет шесть… а то и меньше. А потом прямым ходом в Швейцарию. И после окончания срока Америка не выдаст тебя Израилю, потому что это может вызвать большой скандал.
— Не я устанавливаю правила, — буркнул Ричардсон и отвернулся.
— Да, не ты, а вот я их иногда устанавливаю. Когда имею на это право. — Макклур помолчал. — Так ты говоришь, что, если ты умрешь, станут известны имена многих террористов?
— Постой! Тебе нет необходимости убивать меня. Мы могли бы многое обсудить…
— Да, если бы у нас было время, мы могли бы что-нибудь придумать. Но вот времени-то как раз у нас и нет.
— Подожди! — Ричардсон инстинктивно выставил перед собой руки. — Я могу гарантировать твою безопасность. Эти люди…
Макклур сунул между рук Ричардсона свой огромный «магнум» и выстрелил на несколько дюймов в сторону от сердца. Голова Ричардсона дернулась назад, фуражка слетела, и налетевший ветер понес ее на запад.
Давид Бекер быстро спустился с крыла по насыпи. В руке он держал металлическую банку с копией короткой хроники Мириам Бернштейн. Банка была завернута в промасленные тряпки и пластиковый пакет. Заметив у подножия насыпи подходящее место, Бекер с помощью алюминиевой стойки выкопал небольшую ямку. Он считал эту затею бесполезной, но Мириам так настаивала… Держалась она храбро, не боялась смерти, не впадала в истерику, но, похоже, слегка зациклилась на этой хронике, поэтому Бекер решил, что лучше ей не перечить. Он положил банку в яму и поспешно засыпал ее. А сам бортовой журнал, содержавший оригинал ее хроники, был спрятан под полом в салоне «Конкорда».
Бекер выпрямился и вытер руки. Ветер донес до него голоса двух арабов, которые перекрикивались между собой. До них было не более двухсот метров. Кто-то из израильтян выстрелил на звук голосов, и из темноты раздался крик боли. «Да, арабы будут в ярости, когда прорвутся сюда», — подумал Бекер. И все же он ничуть не сожалел о своем решении драться, да и от других не слышал слов сожаления.
Бекер двинулся к передней стойке шасси и обратился к Питеру Кану, который все продолжал чинить дополнительную силовую установку:
— Идем, Питер, уже поздно возиться с ней. Пошли в кабину.
Кан поднял голову, оторвавшись от работы.
— Для чего, черт побери? Когда они придут сюда, то пусть увидят Питера Кана, в поте лица трудящегося над этой гребаной установкой. Может быть, им станет жаль меня, и они дадут мне билет до Лидды.
Бекер улыбнулся.
— Ладно… тогда до свидания.
Кан посмотрел на него.
— Хорошо. До свидания, капитан.
Бекер повернулся и медленно поднялся по насыпи, не обращая внимания на свистевшие вокруг него пули.
Пройдя по крылу, он вошел в салон. В кабину ему пришлось пробираться между телами раненых.
В кабине Бекер уселся в кресло рядом с Мириам Бернштейн.
— Дело сделано.
— Спасибо.
Наступила долгая пауза, которую в конце концов нарушил Бекер.
— Я всегда знал, что умру в этой штуке.
Мириам наклонилась и дотронулась до его руки.
— Такого храброго человека, как вы, я никогда не встречала.
Бекер посмотрел на приборную панель. Он понимал, что должен что-то делать, но Хоснер приказал ему оставаться в кабине, что бы ни случилось. Увеличив громкость приемника, Бекер принялся шарить по частотам. Ему придется заниматься этим, пока не получит пулю в спину. Бекеру было жаль Мириам… да и остальных женщин. Без сомнения, ашбалы уготовили им страшную участь.
— Вы хотите остаться здесь? Я имею в виду…
— Я тоже выполняю приказ, — с улыбкой ответила Мириам.
Бекер посмотрел в лобовое стекло.
— Некоторые собираются в загоне. Мне кажется, они намерены…
— Да, я их понимаю. Но я останусь с вами, если вы не возражаете.
Бекер замялся, потом пожал руку Мириам.
После того как из залитого кровью и дурно пахнущего загона убрали раненых, там собралась группа израильтян, решивших покончить жизнь самоубийством.
Арабы редко прибегают к самоубийству, но никто не удивился, когда в загоне появились Абдель Маджид Джабари и Ибрагим Ариф. Все понимали, что этих двоих страшная смерть от рук ашбалов ожидает в первую очередь.
В загоне было совершенно темно, и всех это вполне устраивало. Люди говорили мало, бесцельно бродили по загону, изредка перешептываясь при появлении новых лиц.
Через несколько минут стало ясно, что больше к ним никто не присоединится, но ни один из присутствующих не знал, что делать дальше, и в загоне воцарилась мертвая тишина.
Всего здесь собралось десять мужчин и женщин, они разбились на три маленькие группы и разошлись по разным углам. В одной из групп находился Джошуа Рубин — основной сторонник самоубийства. На полу рядом с ним лежал Ягель Текох, который очень сожалел о том, что не погиб от пуль арабов, когда, находясь на наблюдательном посту, закричал, предупреждая обороняющихся. Теперь ему снова предстояла встреча со смертью. Вместе с Рубином и Текохом находились четверо молодых помощников членов кнессета — двое мужчин и две женщины, все члены «Лиги обороны Масада».
В другом углу расположились стюард Иаков Лейбер и две стюардессы — Бет Абрамс и Рашель Баум. Последние два дня Бет Абрамс ухаживала за ранеными и насмотрелась на их страдания. За этот короткий промежуток времени из жизнерадостной девушки она превратилась в