В кабинет вбежал фельдшер из отделения коммандос и направился прямиком к девушке.
— Она жива. Просто в шоке. — Он повернулся и, опустившись на колени возле Добкина, быстро осмотрел его. — У генерала плохи дела. — Фельдшер оглядел окровавленную изорванную одежду генерала. — Только Богу известно, какие у него внутренние повреждения. Давайте перенесем их обоих в джип и отвезем в самолет.
— Хорошо. — Гиддель крикнул через окно водителю джипа: — Передай «С-130», пусть готовятся принять двух раненых. Шок и кровотечение. И пусть свяжутся с Иерусалимом. Мы освободили первых двух вавилонских пленников… они живы… — Он повернулся к фельдшеру. — Черт побери, надеюсь, остальные в лучшем состоянии, чем эти. — Лейтенант посмотрел в окно на проходивших мимо пленных мужчин и женщин, вид у которых был очень жалкий, и снова крикнул водителю: — И передай, что есть еще раненые вавилонцы.
Глава 36
Двое ашбалов, уцелевших после атаки истребителей на западный склон, притаились у подножия холма и наблюдали, как израильские коммандос поднимаются по реке на надувных плотах. Израильтян было как минимум человек тридцать, но ашбалы, как опытные бойцы, не смогли удержаться при виде такой прекрасной цели и стали стрелять из автоматов по незащищенным плотам. Вода забурлила от пуль. Три резиновых плота были пробиты моментально, несколько человек получили ранения. Коммандос тут же же открыли ответный огонь, но они находились в самом невыгодном положении. Майор Барток приказал отряду пристать к восточному берегу.
Израильтяне высадились на берег и двинулись вдоль него в колонну по одному. Они все еще находились в пятистах метрах от того места, где начиналась отвесная стена, и майор Барток засомневался, что им удастся менее чем за десять минут справиться с арабами, продолжавшими вести непрерывный огонь. Для экономии времени надо было углубиться внутрь береговой линии, обойти арабов, потом подняться по узкому южному проходу к старой крепости, а оттуда пройти по верху стены. Если не будет никаких задержек, то через пятнадцать минут они уже смогут увидеть «Конкорд». Пробегая вдоль длинной колонны своих людей, Барток связался по рации с майором Арноном. Тот отвечал, тяжело дыша, и Барток понял, что сейчас он тоже бежит. Говорил Арнон короткими, рублеными фразами:
— Прошли внешнюю городскую стену. Наткнулись на одного из наших. Убит. Изуродован. Тринадцать убитых противников. Явно была засада. Движемся по восточному склону. До вершины полкилометра. Подождите. — Арнон помолчал, остановившись. — Слышу шум, похоже, реактивные двигатели. Это могут быть двигатели «Конкорда»?
— Сейчас выясню. — Барток переключился на частоту «Эль Аль», на которой переговаривались Бекер и Ласков. Потом вернулся на старую частоту. — Они говорят, что запустили двигатели «Конкорда». Не знаю, черт побери, что они задумали, но глядите в оба.
— Понял вас. Конец связи.
Поменявшись с одним из своих пилотов, Ласков снова занял место среди истребителей, прикрывавших «Конкорд». Связавшись по рации с Бекером, он сердито закричал в микрофон:
— 02-й, что вы задумали?
Бекер надел форменную фуражку, отчего почувствовал себя гораздо лучше, и ответил:
— Мы собираемся убраться отсюда к чертовой матери!
— Не делайте этого! Вы всех погубите!
— Я только что посоветовался со своим волшебным компьютером, и он сказал мне: «Делай что хочешь, идиот. Только оставь меня в покое». Вот я и решил воспользоваться его советом. Извините, Гавриил.
— Вы погубите всех, черт побери! — Ласков едва сдерживал себя. Он понизил голос. — Давид… послушай… — Но в этот момент Бекер отключился. Ласков тоже отпустил тангенту.
Через некоторое время в наушниках снова раздался голос Бекера.
— В любом случае нам всем конец. Неужели вы не понимаете этого? Вы слишком опоздали, чтобы помочь нам. Слишком опоздали.
— Нет. Я абсолютно… — Связь опять оборвалась, но через несколько секунд Ласков услышал спокойный голос Бекера:
— Простите, генерал. Вы проделали отличную работу. На самом деле отличную. Пожелайте нам, сукиным детям, удачи. Конец связи.
— Желаю удачи. Конец связи.
Давид Бекер отпустил тормоза и замер в ожидании. Ничего. Он посмотрел на приборы, проверяя, не заглохли ли двигатели. Кроме этого, он ничего сделать не мог, от него ничего не зависело. Самолет, казалось, напрягся, стремясь двинуться вперед, началась сильная вибрация. Бекер посмотрел через плечо на Кана.
Бортинженер оторвал взгляд от своей приборной панели.
— Только не глуши двигатели, Давид. Подожди.
Бекер кивнул. Так или иначе, но самолету суждено было развалиться на части. Даже если они сумеют довести его на полной тяге трех оставшихся двигателей до восточного склона, он может развалиться во время спуска по склону или разобьется, ударившись о камни у подножия. Даже начавшаяся вибрация уже раскалывает покореженный самолет, он может рассыпаться на части, прежде чем успеет продвинуться хоть на сантиметр. Или случится самое худшее, — а может, в данном случае и самое лучшее — вытекающее топливо воспламенится и произойдет взрыв. Бекер в душе надеялся, что топливо или воспламенится, или все вытечет, и не понимал, почему этого до сих пор не произошло.
С каким-то странным спокойствием он посмотрел в лобовое стекло. Бекер ясно видел мужчин и женщин, ведущих огонь по «Конкорду». Пули залетали в кабину, резкий треск электрического разряда подсказал ему, что повреждена приборная доска.
«Конкорд» не двигался с места.
Кан пытался разобрать показания приборов на своей панели, но она была слишком повреждена, и он не мог понять, что же не работает — приборы или системы.
Два внутренних двигателя развивали почти максимальную тягу, но правый внешний двигатель работал едва в половину силы. Кан перепробовал все, чтобы добавить ему мощности. Если бы только они смогли преодолеть начальную инерцию. «Тела, находящиеся в состоянии покоя, продолжают находиться в своем состоянии». Если бы только самолет начал двигаться, то все было бы в порядке. «Тела, находящиеся в состоянии прямолинейного движения, продолжают находиться в своем состоянии». Ну давай же, сукин сын! Внезапно Кан окликнул Бекера:
— Уменьши тягу левого внутреннего двигателя.
Бекер понял. Если самолет не двигается вперед, то, может быть, им удастся повернуть его влево. Он убрал тягу левого двигателя — оба правых двигателя натужно взвыли. Медленно, сначала почти незаметно, правое крыло начало движение вперед.
«Конкорд» стал поворачивать влево. Правое крыло поплыло над загоном, снося при этом кровлю. Правое колесо главного шасси уперлось в земляную насыпь, самолет почти остановился, но все же движение продолжалось, и колесо разрушило угол насыпи.
Теперь, когда начальная инерция была преодолена, Бекер включил на полную мощность левый двигатель. Самолет медленно покатился вперед, но все же его продолжало сносить влево. Чтобы выровнять движение самолета, Бекер начал машинально оперировать педалями рулей направления и носовым колесом, но потом с досадой вспомнил, что у самолета нет ни носового, ни хвостового колеса.
Оценив движение самолета, Кан крикнул со своего места:
— Будет здорово, если тебе удастся сделать это, Давид.
Бекер через силу улыбнулся.
— Посмотрим, куда это нас приведет. Послушай, если у меня потом не будет возможности, то разреши поздравить тебя сейчас. — Он оглянулся через плечо. — Не важно что… — Тело Кана обмякло в кресле, лицо уткнулось в приборную панель. Белая рубашка пропиталась кровью. — О Господи!
Иаков Хоснер бежал позади медленно катившегося, громыхающего «Конкорда», стреляя на ходу во все стороны короткими очередями и прячась в клубы пыли, вздымаемые двигателями самолета. Он не сумел убить Риша из траншеи, где были захоронены мертвые. Риш отнюдь не был дураком. Он двигался в центре ромба, образованного семью или восемью ашбалами, и Хоснер не смог бы поразить его даже с тыла. Если бы Хоснер захотел, то мог бы убить Хамади, но его не привлекала перспектива отдать свою жизнь ради убийства второстепенной фигуры. Он был вынужден отступить к следующему укрытию, потом к загону, где чуть не погиб, когда арабы почти окружили его. И вот он снова бежал, прикрывая «Конкорд» и отыскивая взглядом место для засады, где можно будет подождать Ахмеда Риша и начинить его кишки горячим свинцом.
«Конкорд» набирал скорость, подпрыгивая на рытвинах, с десяток мужчин и женщин вели яростный огонь с задних кромок крыльев. Алперн уцепился за покореженные стойки хвостовой части и стрелял вниз по ашбалам сквозь огромные клубы пыли, поднимаемые самолетом.
Несколько человек кричали с крыла Хоснеру, чтобы он поторопился, но Хоснер, казалось, не слышал их призывов. Израильтяне связали вместе несколько рубашек и бросили ему конец этой импровизированной веревки, чтобы он мог уцепиться за нее, но и на это он никак не прореагировал.
В хвостовом багажном отделении были собраны мужчины и женщины, пытавшиеся покончить жизнь самоубийством, и держали их там скорее для их же безопасности, чем в качестве наказания. Среди них находилась и Мириам Бернштейн. Она была близка к истерике, и Бет Абрамс пыталась успокоить ее.
Ибрагим Ариф сидел возле пролома в герметической перегородке. Глядя на землю, мелькавшую внизу, он сквозь клубы пыли заметил человека, бежавшего за самолетом. Ариф позвал молодого переводчика Иезекииля Раббата, который был назначен присматривать за собранными в багажном отделении израильтянами. Раббат пробрался к перегородке, высунул в дыру голову и автомат, держа его так, чтобы при стрельбе не задеть алюминиевые стойки. Он уже готов был открыть огонь, но узнал покрытого пылью босого мужчину в изорванной одежде.
— Это Иаков Хоснер!
Мириам Бернштейн протиснулась между тел, растолкала Арифа и Раббата и с удивительным проворством, так, что никто даже не успел среагировать, полезла в дыру в перегородке. Ариф ухватил ее за лодыжку, Раббат поймал за другую ногу. Мириам начала брыкаться, ей почти удалось вырваться, но на помощь подоспел Иаков Лейбер, и втроем они принялись втаскивать ее назад. Бет Абрамс набросилась на мужчин сзади и завизжала: