[21] (праобразу пресс-службе при ЦК КПСС), руководил пропагандой, создавал панегирики, посвященные собственной личности и "выпускал" пасквили, созданные по его "вдохновению", исключительно хитроумные, чтобы их неудачные претензии делали его самого еще более великим. Он учредил Французскую Академию и имел писателей, которые были его фаворитами, из которых лишь Корнель, возможно, сопротивлялся чрезмерной опеке мецената в сутане. Так что никого не должно удивлять, что драматичная операция дофина не дождалась тщательного упоминания в "Gazette de France" от десятого декабря. Врачебный консилиум сообщил лишь о ничем не грозящей кишечной колике наследника трона, который будущий Людовик Великий победил сам силой своего организма и, благодаря опыту придворных медиков, среди которых напрасно было бы искать доктора Амбруаза де Лиса.
Если говорить обо мне, то целый день, ночь и половину следующего дня я просто проспал, изредка пробуждаемый чем-то надутой Лаурой, которая, тем не менее, неустанно жаждала ежедневной порции ласк, на которые у меня не было сил, хотя желание, возможно, отыскать бы и удалось. А еще у меня проскользнуло одно неосторожное словечко, о котором пришлось долго потом жалеть.
И до сих пор бывало, что, в ходе наших шуточек, взаимных ласк и шалостей Катони возобновляла вопрос, для нее особенно важный, а для меня достаточно хлопотливый:
– А ты женишься на мне?
Как правило, эту проблему я тысячами способов обращал в шутку, давал уклончивые ответы, но всегда оставляющие какую-то надежду. Но в тот день, под утро, мечтая только лишь о том, чтобы заснуть, я бросил, чтобы отделаться:
– Мне бы очень этого хотелось бы, дорогая, только, к сожалению, я уже женат.
После пробуждения я застал девушку совершенно изменившуюся, всю в слезах; и напрасно я пытался вывернуть все наизнанку, заявляя, что всего лишь шутил, что всего лишь воспользовался метафорой, будто моя жена – это Наука и Священная Мудрость; стало ясно, что между нами проклюнулась маленькая, но с тенденцией к росту, заноза. Правда, тогда у меня не было ни желания, ни способности над всем этим задуматься.
К вечеру прибыл месье д'Артаньян с вестями из Лувра. Горячка у дофина прошла, ну а в город вернулся Кардинал и пожелал, чтобы я появился у него после обеда; в Пале Рояль я должен был попасть через боковую калитку, предназначенную, как говаривали, для шпиков, для гулящих девиц и интеллектуалов.
Туда, с месье Шарлем, я отправился пешком, поскольку от предоставленной нам квартиры, рядом с церковью Сен-Жермен-де-Пре до резиденции Первого Министра было недалеко: достаточно было перейти Сену и пройти мимо Лувра, чтобы очутиться на месте. Несмотря на декабрьскую прохладу, окружавший нас город я видел подвижным, говорливым и веселым, так что шел я с головой, наполненной фантастическими замыслами и толстой папкой под правой рукой, поскольку левая все еще была в гипсе. В бумагах я заключил плод наполненных трудами дней и бессонных ночей, проведенных в Клюни и Мон-Ромейн, названный мною "Десятилетним Планом для Европы". В соответствии с моими мечтаниями, он должен был включать базовые тезисы для выступления Ришелье на планируемом съезде монархов, который должен был еще этой весной открыть Новую Эру Европейского Порядка. Я предлагал, чтобы, учитывая проблемы коммуникации и вообще символически, отказаться от концепции собрать всех этих сливок общества в Тезе, а провести историческое собрание в самом центре давних владений Лотаря[22] – в Страсбурге.
Повелители Мира, Монархи, – начинал я свою диссертацию соответственной преамбулой, – вот уже тринадцать веков, то есть с момента, когда варварство ослабило порядок в Imperium Romanum – наш континент, de nomine[23], христианский, являющийся сердцем всего земного шара, сделался ареной неустанных войн, бедствий и грабежей. Превратился в развалины Римский Форум, растрескавшиеся колонны стерегут сегодня Акрополь, сахарский ветер давным-давно разнес в пыль мудрости александрийской библиотеки. А неоднократно возобновляемые попытки Карла Великого, Оттонов, святого Людовика или великих римских пап по созданию Европейского Общего Дома или, точнее, Общей крепости, кончались поражениями, резнями или, всего лишь, несостоятельными надеждами. Перед лицом испытания, которым является для нас Цивилизация Чужих – цивилизация существ, желающих выдрать у нас сердца, как в переносном, так и в самом буквальном смысле, давайте зададим себе вопрос, что вызвало, что из континента Pax Romana мы превратились в землю постоянного беспокойства, боязни и темноты. Что необходимо нам, помимо страха перед угрозой, большей, чем Чингисхан и Хромой Тимур, чем отряды сарацин, подходящие к Пуатье, чтобы мы могли сотворить единство, объединить все силы и отбросить врага, а затем, не разделяясь вновь на сварливые мелкие клочки земли, жить в благословенном мире?
Говорят, что источником войн являются головные грехи – спесь одних, жадность других, возможно, неумеренность третьих – только, как мне видится, праматерью всех войн всегда становятся голод, нищета, заразные болезни. Эти несчастья представляют собой наиболее частые предвестники бунтов и революций, войн и деспотий.
Если мы накормим всех, если уберем первопричину зла – мы избавимся от первого коня этого апокалипсиса, что продолжается столетиями. А это возможно – американский картофель, легкий в возделывании, может дать еду миллионам; ну а сахарная свекла – подсладить им жизнь, ну а выращивание овощей – изгнать большинство болезней. Новые методы разведения и роста, облагораживание пород и разновидностей вместе с эффективной коммуникацией навсегда изгонят призрак голода.
Вторым конем нашего уничтожения является необразованность и темнота умов. Возрождение прошлого столетия было лишь малым лучиком надежды, что прорвался сквозь мрак эпох, когда с письменностью были знакомы лишь немногие, мышление рассматривалось вызовом, брошенным Всемогущему. Давайте дадим людям общее образование, введем всеобщее обязательное обучение, сделаем так, чтобы таланты и умения позволяли подняться по общественной лестнице мужчинам и женщинам, независимо от их происхождения, и мы достигнем необыкновенного ускорения, которое, наряду с сытостью желудков, станет кормить и дух.
Правда, сила разума, лишенная моральной силы, может стать зачином разложения, портя вкус, подобно пресловутой ложки дегтя в бочке меда, хуже того, со временем она может со временем привести к вырождению цивилизации. Вызвать то, что голый разум сделается таким же фетишем, как золотые тельцы. Опыт культур, промелькнувших через историю, словно пена и навоз, указывает на то, что самонадеянная, кажущаяся мудрость весьма часто бывает более трагичной, чем полная глупость. Лишенный разумного послушания разум может попасть в иллюзорную уверенность, будто бы человек является мерой всех вещей, что Бог умер, ну а люди могут творить все, что им заблагорассудится.
Это искушение, по сути своей, представляет ящик Пандоры – поскольку ликвидирует смсл бытия, постоянство принципов, убирает основу всех мер, вгоняет человека в вечное беспокойство, релятивизм, возможно, поначалу и творческий, но потом обрекающий его на различные протезы абсолюта – безумные идеологии, надуманные системы, тирании, различные попытки овладения умами… Ибо, как сказал один из великих пап римских: "Невозможно понять человека, невозможно понять эту Землю без Христа!"[24].
А вот имя третьему коню нашей гибели не только атеизм, но и нетерпимость. Столетие с лишком проходит с момента, когда разделилась Латинская Церковь – Дом Божий, а пятью веками ранее взаимные отлучения осуществили разрыв Востока с Западом. За последние сто лет во имя Христа убито больше христиан, чем неверных. Но здесь я не взываю к быстрому согласию церквей; знаю, что это трудно, даже если мы признаем Святого Отца опекуном Еврофедерации. Но ведь достаточно будет принять то, что объединенная Европа должна быть общностью мира земного и служить ради его защиты, и этот камень раздора исчезнет. Пускай каждая из религий считает, что у нее имеются ключи к спасению, пускай пропагандирует это пером и словом, но только не костром и инквизицией. Пускай перестанет существовать безумный принцип cuius regio eius religio[25]. Господь дал людям вольную волю – но дал и Откровение – если некоторые желают искать спасения на другой, чем римско-католическая, тропе, тропе ненадежной, рискованной, возможно – и тупиковой, нельзя отбирать у них их естественного права. Той самой вольной воли, которой в самом начале истории одарил нас Господь.
А четвертый конь – назову его отсутствием умеренности – может быть даже и полезным в юном возрасте, когда оно оживляет деятельность, служит стремлением к совершенствованию, одичавшее в зрелом возрасте, будто обезумевший конь, способно понести нас к гибели. Отсутствие умеренности, неспособность к компромиссу, разрастание амбиций, да если еще подогнать этого коня, словно шпорой, лозунгом, будто бы все люди должны быть равными, обязаны привести к раздуванию самых гадких людских недостатков – зависти, жадности, подлости. Равными мы будем на Суде Божием, на земле у всех нас различные умения, непохожие мечтания, разные потребности, ergo давайте научимся с этим согласиться. Если гордыня – это праматерь грехов, тогда смирение мы должны признать старейшей из добродетелей. Древние греки знали гармонию тела и разума, древние римляне ценили умеренность, мы же назовем эту идею самоограничением стремлений, способностью учитывать стремления других людей, умением уступать даже тогда, когда это кажется нам несправедливостью, во имя великой, первостепенной европейской солидарности…
Это что касается преамбулы – в последующих частях я писал про план великой перестройки: о проектировании горнодобывающих и металлургических центров, о сети железных дорог и каналов, о полетах на воздушных шарах, пока не развернем авиацию, о реформе университетов, о совме