И что тут было делать? Тогда мы сами взяли курс на запад и, идя путем Колумба, добрались до Багамских островов. Не задерживаясь ни на одном из них, мы пересекли архипелаг, направляясь в широкие ворота Флоридского пролива. По словам прекрасно знающего эти воды Фруассарта, слева мы имели испанскую Изабеллу, которую в последнее время все чаще называли Кубой, а справа – цепочку флоридских кос, где было полно предательских рифов. Но, обойдя, не швартуясь, будущий Ки Вест, мы выплыли на воды Мексиканского Залива. Дни все так же были по-зимнему короткими, но всех нас окутала жара – даже ночи были такими душными и липкими, что весь экипаж (за исключением священника и Лауры) спал на палубе.
Несмотря на пропажу брига, выглядело, что судьба продолжала нам способствовать. Мы взяли курс прямо посреди залива на устье Рио-Гранде. Там, спрятав галеон среди безлюдных лагун, Фруассарт собирался подойти на нашей подводной лодке поближе к берегу и высадить людей, чтобы те поискали в испанских колониях, вынюхивая сплетни относительно странных явлений и воздушных моряков. За пару дней, с божьей помощью, нам удалось преодолеть четыре пятых расстояния, и никто нас не беспокоил, как с поста радиотелеграфиста ко мне прибежал Ансельмо с возгласом:
– Отозвались!
– Серебристые?
– Какие там еще Серебристые, "Святая Лючия"! Они всего лишь в тридцати милях за нами.
Радость на палубе воцарилась столь огромная, словно в семье в день возвращения блудного сына, и продолжалась она часа два. Фруассарт приказал взять на рифы большую часть парусов, чтобы нашим товарищам легче было нас догнать. Довольно быстро "Святая Лючия" поравнялась с нами. Небольшой бриг с честью вынес испытание штормом. Капитан Гренель даже хотел подняться на нашу палубу и отпраздновать встречу, но Гаспар, подгоняемый вновь сделавшимся очень даже беспокойным Гомесом, приказал ему только лишь выдвинуться вперед и, как и раньше, вести разведку. И он поступил весьма верно; прошло всего лишь два часа, когда телеграф снова отозвался:
Подлетают с северо-запада, – гласило сообщение. – Да хранит Господь всех нас!
Сообщение вовсе не вызвало паники среди экипажа. Всю дорогу мы готовились к подобной ситуации. Поэтому каждый взялся за реализацию поверенных ему заданий. По счастью, сразу же после шторма мы опустили "Наутилус" на воду, так что теперь спуск в кабину и герметизация люка заняли у нас пару минут. Нас охватил мрак, но не полный, остались гореть небольшие лампочки, питаемые от батареи.
– Погружаемся! – скомандовал турок, открывая гидравлические затворы балластных резервуаров "Наутилуса". Сидящая рядом со гной Лаура обняла меня рукой, и мы вместе нажали на едали. На было девять, хотя данный состав отличался от определенного Гомесом. Идрис Мардину заменил капитана Фруассарта, который перед лицом решающего сражения отказался покинуть свой экипаж. Лино тоже решил остаться на палубе, делегировав вместо себя не очень-то пригодного в бою кока. Я и сам хотел идти вместе с Павоне, но на это не согласился отец Гомес. Третье изменение касалось негра Эбена, который, естественно, ни за что не покинул бы своего капитана. Вместо него вместе с нами должен был работать педалями Жорж Мижон, счетовод. По его собственному мнению, от него в бою было мало толку, поскольку зрение у него было слабым, а шум действовал на нервы.
Мы опустились на глубину всего двадцать локтей и там зависли, тщательно сбалансированные, точно под килем "Генриетты", заботясь о том, чтобы ее корпус заслонял нас от воздушного врага. Сердца наши сильно бились, казалось, что в любой момент закончится воздух; но мы ожидали результата неравной стычки.
Весь ход событий на "Генриетте" известен мне из последующих сообщений. Анализируя методы действий Серебристых, мы уже предварительно пришли к выводу, что в начальной азе атаки они применяют усыпляющий газ, а в рукопашном бою применяют парализаторы. Идрис пытался найти противоядие для этих двух проблем. По образку прототипа Палестрини нам удалось изготовить около четырех десятков примитивных масок с поглотителем из древесного угля, еще мы приготовили доспехов из плиток закаленного стекла, которые практически не проводили электричество. Часть экипажа вдобавок получила обувь с изолирующими подошвами. Но вот насколько все это могло нас защитить, мы понятия не имели.
Небесная тарелка, проигнорировав маленькую бригантину, сделала круг над нашим галеоном. Оставленные дежурные моряки, выполняя мои инструкции, изображали, скорее, любопытство, чем страх, махая руками подлетавшим; остальная часть экипажа ожидала в укрытии с масками на лицах. Закончив краткий осмотр объекта, воздушная машина зависла на высоте около сотни локтей над средней частью палубы, тут же из нее выпали небольшие заряды, взорвавшиеся при столкновении с досками.
– Газ, газ! – крикнули дежурные, падая на палубу. Агрессоры подождали минут пять, и, не видя какого-либо шевеления на нашем судне, перешли к следующей фазе. Их транспортное средство опустилось так значительно, что чуть не столкнулся с топом грот-мачты; отскочили какие-то заслонки и сверху спустилась веревочная лестница; еще мгновение, и по ней начали с обезьяньей ловкостью спускаться Чужие, в блестящих скафандрах, с лицами, спрятанными за полупрозрачными шлемами, похожими на те, что сейчас носят мотоциклисты или полицейские из штурмовых отрядов. Спускавшиеся на палубу (их было, возможно, с десяток, ergo, судя по размерам летающей тарелки, это была большая часть экипажа), у большинства из них имелись искривленные ножи из обсидиана, явно предназначенные для того, чтобы вырезать сердца. Всего лишь пара был вооружена палками и излучателями, большую часть своего оснащения они явно оставили на тарелке. Явно, то была не первая их экспедиция, поэтому, в соответствии с предыдущим опытом, они не ожидали встретить какое-либо сопротивление.
Притаившийся среди связок канатов и тряпья Лино, находящийся в сознании, благодаря надетому "противогазу", почувствовал толчок в бок притаившегося рядом Фруассарта: "Пошел!".
Павоне нажал на спусковой крючок пулемета, целясь в троицу приближавшихся Серебристых. Двоих он разрезал огнем чуть ли не пополам, третьему отстрелил руку. Раненный прыгнул к двери надстройки, но там его ожидал не знающий жалости Эбен. Второй "идрис", обслуживаемый Фушероном, разлаялся на носу, валя на палубу очередных любителей чужой "требухи".
В то же самое время, спрятавшийся в "вороньем гнезде" Жан закинул гранату с газом нашего производства прямо в открытый люк висящей "тарелки". Не промахнулся.
На палубе завязался неравный бой. Противника мы полностью застали врасплох. Агрессоры умирали, разрываемые автоматическим оружием, добиваемые ножами, мачете, бердышами. Похоже, они толком и не понимали, что творится. Шлемы заполнялись фонтанирующей кровью. Электрические палки в столкновении со стеклянными доспехами пиратов оказывались непригодными. Комбинезоны, рассчитанные на защиту от индейских стрел или пулями из мушкетов, не давали никакой защиты от наших совершенствованных боеприпасов.
В еще большей степени взрыв гранаты внутри "тарелки" должен был застать врасплох оставшихся внутри командиров серебристых агрессоров; Лино увидел, как кутающийся в пла из птичьих перьев ацтек-космит пытается выбраться из аппарата. Свистнул нож парусного мастера Жана и, словно птица кетцаль, которой стрела попала в грудь, вождь рухнул на палубу, а плащ накрыл его, словно смертный саван.
И бой завершился.
Сумасшедший энтузиазм охватил весь экипаж. Моряки начали срывать с трупов серебристые скафандры и шлемы, из-под которых появились, вместо ожидаемых паучьих, собачьих или змеиных голов, мертвые лица индейцев. Лино дернул сигнальный конец. До нас дошло четкое послание: "Можете выныривать!".
Мы выплыли на поверхность, не веря собственным глазам. Первое столкновение было выиграно. Надев маску противогаза, мы с турком Мардину схватили сброшенный нам канат и поднялись на палубу. Остальные пассажиры пока что должны были остаться на "Наутилусе". Впрочем, маски оказались излишними. Ветер уже выдул газ. Некоторые пораженные им моряки, спрятавшиеся в трюмах, куда попало мало снотворного средства, начали подавать признаки жизни. Я ходил среди поверженных врагов, проклиная свирепость пиратов, которые не оставили ни одного живого неприятеля, чтобы я мог его допросить. Тем временем, Ансельмо телеграфировал на "Святую Лючию" сообщение о победе.
Я осматривал трупы, пытался обследовать вещество, из которого были изготовлены скафандры. Рецептура пластмассы, по-видимому, была превосходной, но вот пошив был исключительно паршивым, словно бы изготовление космической униформы поручили детворе из начальной школы на уроках ручного труда. А кроме того, от "рыцарей космоса" воняло так, словно бы последний раз они мылись во время пребывания в Магеллановом Облаке.
Мертвая и глухая "тарелка" все время висела над "Генриеттой".
Ко мне подошел Павоне.
– Заглянем туда, шеф? – предложил он, указывая на висящую веревочную лестницу.
Я видел много кинофильмов на космическую тему, так что был готов к различным особенностям, но увиденное внутри диска удивило меня гораздо сильнее, чем "Чужой". Попытайтесь представить размещенную внутри корпуса гоночного "порше" кабину проржавевшей русской "победы". Устройство, которое когда-то было продумано даже с изыском, носило следы сотен переделок, из контрольных экранов работал только один, по всей дине склеенный какой-то мазью; двигатели, правда, работали, все время удерживая машину в постоянном положении, но ежеминутно автоматически покашливали. Из двух орудий одно, похоже, давно уже было сломано. Не горела половина контрольных лампочек, судя по покрывавшей их пыли, никто их не менял; радиостанция молчала. Оглушенный пилот в потертом индейском домотканом пончо, висел в кресле с поломанной спинкой. Перед ним я заметил карту, на которую были нанесены позиции наших двух судов. Одна была семичасовой давности, когда "Святая Лючия" отозвалась в первый раз, затем очередные – через каждый час. Выходит, пришельцы, пускай и небрежные грязнули, должны были располагать вполне исправным пеленгационным оборудованием. Рядом с парой действующих устройств, назначение которых с первого раза было сложно угадать, я заметил десяток логовищ, венком окружающих кабину управления, а мои ноздри зарегистрировали плотную вонь кактусового пульке, соединенную со смрадом мочи и фекалий из переливающейся параши. Про шастающих повсюду насекомых не будем и говорить. Неужто это означало, что мы встретились какой-то невероятной цивилизацией грязных нерях?