– Было бы неплохо, капитан, чтобы, идя к людям, вы и сами могли изображать духовное лицо, – предложил я.
– Этого я сделать не могу, – старый пират странным образом смешался.
– Можешь, – с силой в голосе произнес отец Гомес, который, вопреки кажущемуся, совсем даже и не спал. По причине своей функции исповедника, он знал о Гаспаре намного больше, чем кто-либо из нас. – Во имя Господа Нашего прошу, прими это одеяние. Я же помогу тебе в меру своих скромных сил.
Капитан обвел взглядом всех нас и, не видя каких-либо признаков неодобрения, выдавил:
– Ладно.
И так вот в один из февральских дней одетые в дорожные сутаны Гомес и Фруассарт в компании Мигеля, Эбена и Ансельмо вступили в миссию Сан-Игнасио. Ам они представились четырем местным монахам как паломники из Веракруса, намеревающиеся посетить миссию в Санта-Фе, выдвинутом более всего к северу плацдарме вице-королевства Мексики.
– Господь не лал нам погибнуть, – слабым голосом рассказывал padre Педро монахам, изумленным появлением путешественников ниоткуда. – Мы плыли на лодке против течения Рио-Гранде, и там же вчера вечером утратил я все свое добро, и со мной спаслись присутствующий здесь отец Гаспар, трое слуг и небольшой кошелек. Да восславится Богоматерь, Милостью Полная, что мы выжили, ну а добрые люди указали путь в Дом Божий.
Гостеприимные францисканцы три дня принимали у себя братьев во Христе на территории миссии, тактично ни о чем не выпытывая и удовлетворяясь аллюзиями, что помимо паломничества оба священника имеют некую тайную миссию, порученную им архиепископом Мексики. В последний день padre, которому мягкое ложе и горячая еда в значительной степени вернули здоровье и настроение, продвинулся к нескромности и признал, что одной из задач исполняемой ими миссии должно стать обследование чуда, которое, якобы, случилось в той округе.
– О чудесах я ничего не слышал, – сказал самый старший из миссионеров, невольно снижая голос. – Но недавно я разговаривал с одним человеком из Эль-Пасо, который признался, будто бы громадная тревога распространяется среди верующих на северных территориях.
– Тревога, правда, а по какой причине? – Гомес с Фруассартом изобразили изумление. – Мы ничего об этом не слышали!
– Уже много лет среди туземцев ходят предания про столицу страны Циболы, таинственный город посреди пустыни. По мнению одних, это должно быть убежище древних демонов, по мнению других – истинное Эльдорадо, город с вратами из золота башнями из драгоценных камней, куда ацтеки – беглецы из Теночтитлана вывели значительную часть сокровищ Монтесумы. Еще в прошлом столетии многие смельчаки пытались найти этот город, только никто живым оттуда не вернулся, так что крещенные индейцы как чумы избегают тех мест, оставляя их лишь стервятникам, койотам и гремучим змеям.
– Я считал, будто бы легенда о стране золота относится лишь к землям, завоеванным Писарро, и к территориям, расположенным поблизости от государства инков, – сказал Гаспар.
– В каждой земле имеются свои легенды и свои мученики, – францисканец явно разговорился. – Сто лет назад в легенду о семи городах Циболы поверил и кабальеро де Сото, знаменитый конкистадор, за что заплатил жизнью, а еще сеньор Коронадо, и Франсиско де Уллоа, и Эрнандо де Аларкон – правда, все они открывали лишь убогие деревушки и туземные pueblo, в которых не было ни золота, ни каких-либо других богатств. В конце концов, выступил посланный самим вице-королем Антонио де Мендосой, отец Маркос де Ниса, как и мы, набожный слуга святого Франциска. Проводником у него служил Эстебан Мавр, страшный авантюрист, единственный из оставшихся в живых участник предыдущих походов, человек, который, якобы, своими глазами видел таинственный город.
Он рассказывал, будто бы размещается он в самой средине сухой и дикой пустыни, внутри недоступной горы, лишенной вершины. О значимости, которую двор придавал экспедиции, пускай свидетельствует то, что участие в ней принял некий Карл Ротледер из Базеля, врач, математик и алхимик, самого Парацельса лучший ученик, только участвовал в походе он incognito, и ни в каком официальном отчете о нем нет ни слова.
– Это почему же?
– Как-то недостойно было сообщать, что в архикатолической эскападе принимал участие кальвинист и колдун. С ним же связан весьма значимый эпизод. Продвигаясь к северу, отец де Ниса рассылал в различные стороны разведчиков. И вот однажды Ротледер вместе с Эстебаном Мавром выступили на запад. Когда прошла неделя, а они все не возвращались, за ними выслали людей. Те обнаружили среди пустыни только лишь тело Эстебана, явно пытавшегося добраться назад в лагерь, поскольку милей далее был найден скелет его коня. Тело Мавра сохранилось чуточку в лучшем состоянии, чем его верховое животное, стервятники только-только добрались до него, выколупав, по своему обычаю, ему глаза и, чего ранее никогда не встречалось, вырвали ему сердце из груди, что неопровержимо доказывает необычную силу тех птиц. – Я представил себе взгляды, которыми в этот самый момент должны были обменяться отец Гомес с Фруассартом. – И того времени уже никто не разыскивал затерянный город. Но вот в последнее время… – монах кашлянул и неожиданно замолк.
– Говорите, отче, – настаивал Гаспар. – Чего же такого случилось недавно?
– Даже и не знаю, достойно ли повторять суеверные байки туземцев, многие из которых про себя остаются язычниками. Они повторяют, якобы, город ожил, и вокруг него восстановилось сообщение, сам же город начал высылать во все стороны тех, что раздают смерть. Якобы, за последнее время с лица земли исчезло несколько поселений; несколько караванов бесследно исчезло. От сошедшего с небес огня сгорели три миссии. Индейские байки рассказывают про скачущих по небу мустангов, оставляющих за собой огненную полосу. Только никогда сам я не встречал очевидца таких событий, поскольку, как местные сами говорят, если кто сталкивается с теми демонами, тут же умирает…
– А существуют ли среди туземцев какие-то интерпретации этих событий?
– Прежде всего, страх распространяется среди тех, кто принял веру в Христа. Ибо некоторые говорят, что это проснулся сам древний Великий Дух с Небес, который должен прогнать белых с этого мира до самых дальних уголков на Земле.
Монахом хватило трех дней, чтобы добыть для нас крепкую повозку, крытую брезентом, способную путешествовать по мексиканским бездорожьям. Фруассарт прикупил для нее четверку сильных лошадей и еще четырех на замену. Монахи настаивали на том, чтобы отец Педро остался у них вплоть до полного выздоровления, но тот заявил им:
– Вполне выздоровею я только лишь на небесах, милые братья, но волей Предвечного остается, чтобы я ехал дальше со своими товарищами.
В паре миль от построек миссии их ожидала оставшаяся часть нашей дерзкой десятки. Там Фушерон, Лино, де Лис и Фруассарт уселись верхом, остальные как-то разместились в повозке.
Мы везли с собой письма от священников из Сан-Игнасио в последующие францисканские миссии и к гражданским властям, так что повсюду нас принимали хорошо, не жалея ни еды ни питья. И если нам и было о ком беспокоиться, так это о Педро Гомесе. После пары дней относительного улучшения ему вновь сделалось хуже. Все более ослабевший, он даже не был в состоянии самостоятельно подняться с ложа, на котором мы его везли. Тем не менее, он противился каким-либо предложениям о прекращении нашей поездки. В горячке он рассказывал о своих новых видениях, но, к сожалению, старые образы смешивались у него с новыми. И если в них и оставалось нечто неизменное, то это была непоколебимая вера в победу.
– Очень скоро я уйду, – шептал он, – но вы должны идти дальше. Не бойтесь, ибо Господь с вами, а справедливую войну, что идет в защиту народа божьего, благословляет Святая Троица.
Воистину, этих его видений хватило бы для Иеронима Босха вместе с Сальвадором Дали. Реализм смешивался в них с метафорами. Один раз угроза принимала реалистические формы конфликта двух цивилизаций, то вновь представлялось в виде чумы, божьей кары за грехи Европы, торжествующей победу над всем миром, за преступление завоеваний. Хотя, следует признать, что мое путешествие и беседы с отцом Педро заставили меня пересмотреть многие упрощенные представления о конкисте, имеющей гораздо более сложный характер, чем можно было прочесть в учебниках, авторы которых в отношении конкистадоров были даже более жестокими, чем те в отношении индейцев. В действительности же, наряду с грабителями и безжалостными разрушителями иных культур, появлялись истинные святые, люди, до конца преданные распространению среди новооткрытых народов единственной веры. Причем, оживлял их не абстрактный фанатизм, о котором так любят рассказывать современные книги (я и сам с такими учился), но вера, надежда и любовь. Вера, что нет спасения без Христа, громадная любовь в отношении всех тех младших братьев: черных, желтых и бежевых, а прежде всего – надежда на то, что миссионерские труды не пропадут втуне, что они будут служить не гордыне Церкви или жажде славы ее иерархов, но именно спасению всех этих бесчисленных народов. И их развитию. А то, что эта отцовская любовь не считалась с субъективными чувствами божьих детей, была способна их ранить, ломать, очень часто делать несчастными… Исключает ли это благородство намерений? Разве не подтверждает это только лишь несовершенства наилучшего из возможных миров?
Иногда мне вновь казалось, что padre забегает в своих галлюцинациях слишком вперед. Что вдохновленный, будто Нострадамус, забросив описание угроз с стороны Серебристых, он рассказывает про эпохи, которые только должны будут наступить, полностью не осознавая, что его слушает человек, способный верифицировать эти видения. Так что отец Гомес говорил о величайших беззакониях, что должны были прийти, черпая отравленные соки из людской гордыни, когда человек посчитает себя равным Богу; вспоминал он про короля, идущего на палаческий эшафот, к машине, в которой вниз спадала серебристая коса (гильотина?); дальше он рассказывал о низкорослом