В лесу как-то тихо, только изредка пощелкивают птицы да ветер привычно шумит в верхушках деревьев. И я не хочу нарушать эту тишину своим топотом и сопением. Иду медленно, стараюсь не шуметь. Обхожу особенно густые заросли и смотрю под ноги, чтобы ненароком не наступить на какую-нибудь сухую ветку. Не исключено, что сейчас мне навстречу выдвигаются бойцы, которых выслали к дороге. Хрустну веткой – кто-нибудь и пальнуть может сгоряча. Надо это мне?
А ведь еды у нас не так уж и много осталось… Сколько мы еще на моих запасах просидим? Дня два… это точно. А дальше? Надо будет вылезать из леса и искать себе пропитание. И где Корчной это делать собирается? Местности он не знает (я, впрочем, тоже), расположение немецких частей никому из нас не известно. Идти в деревню?
Хмыкаю, вспоминая ту самую деревню, где стоял наш взвод. Много там еды возьмешь…
Бах!
Опа…
Где это?
Не особенно далеко. Как раз в стороне лагеря.
Бах! Бах!
Внезапно просыпавшиеся горохом выстрелы вспороли тишину… и так же внезапно прекратились. Замолкли лесные обитатели, и притихли испуганные птицы.
Притих и я.
Осторожно присаживаюсь и прислоняю к дереву одну из немецких винтовок. Не буду я ее пока тащить… и часть патронов тоже оставляю, мне сейчас маневренность важнее. А вот гранатную сумку передвигаю так, чтобы было удобнее до нее добираться.
Хрен его знает, что это была за стрельба… Не нравятся мне такие фокусы. Я, когда СВТ пристреливал, так вообще на пару километров в сторону отходил, в лагере не стрелял. А здесь – что за бардак?
Старшина такой команды отдать точно бы не смог, так кто же там стрелял? Просто так развлекались?
Три раза «ха».
До подобной степени охренения там никто, надеюсь, не дошел. И не скоро еще дойдет.
Значит, идем тихо.
Максимально тихо и осторожно. Совсем не шумим, почти и не дышим. Винтовку в руки, патрон в ствол. Не хочу лишний раз затвором лязгать.
Оставив позади сотню метров, прислушиваюсь.
Нет, не слышно пока ничего.
Еще пара сотен – то же самое.
Ладно, ушки на макушке, идем совсем-совсем медленно, почти крадемся…
– Ist der Lorenz schwer verletzt?[18]
– Ja. Johann bezweifelt, dass wir schaffen es rechtzeitig ihn zum Arzt zu bringen…[19]
Так… здрасте.
Неведомый мне Лоренц, похоже, что-то там словил. Плох, и до врача его опасаются не донести.
А от кого он тут что-то мог огрести?
Только от наших: не сами же немцы его подстрелили!
Хотя… и не такие вещи иногда случаются.
А вот судя по разговору, это не охрана лагеря – те по-немецки говорить не стали бы!
Делаю еще несколько осторожных шажков вперед…
Ух ты…
Прямо передо мной лежит тело бойца в советской форме. Выброшенная в сторону рука еще сжимает трехлинейку.
Осторожно присаживаюсь… Флегонтов.
Один из наших. Шинель на его груди топорщится от пулевых пробоин.
Стало быть, он стоял на посту. Обычно именно в этом месте его всегда и выставляли. Дальше, шагах в тридцати, как раз и будет та самая низинка, где и располагался наш лагерь.
И судя по тому, как спокойно переговариваются немцы, они уже не опасаются никаких неприятностей с той стороны.
Не опасаются… Что, уже поубивали всех? В таком разе вы, голубчики, сильно облажались – тут есть еще желающие сделать вам бяку! В моей душе начинает нарастать какое-то злобное, звериное чувство ярости. Сколько их там? С десяток или больше? Да и хрен с ними! Пяток гранат из кустов – и я посмотрю сквозь прицел на уцелевших! А стану уходить – так вы еще забодаетесь ловить меня по лесу!
Рука отстегивает клапан гранатной сумки. Отвинчиваю колпачки на гранатах и сую зачем-то их в карман. Так, три гранаты наготове. Еще и М-39 у меня есть, их по карманам рассуем.
А теперь – вперед!
Только тихо, нельзя их раньше времени спугнуть… Надрать им задницу – это завсегда, а вот помирать без толку, от случайного выстрела испуганного фрица… неохота. Вот и не станем их пока волновать.
Пока не станем.
Еще десяток метров – и кусты поредели, я выполз на край низинки.
Театр или нет, а видимость тут хорошая.
Немцы.
Шесть человек.
Здоровые, крепкие парни, в камуфлированных куртках и таких же брюках. Крепкие башмаки на ногах. Каски, обтянутые чехлами. Егеря? Ягдкоманда? Похоже…
У двоих автоматы, один с пулеметом. Прочие с винтовками. У одного автоматчика на поясе висит пистолет – это командир.
Чуть в сторонке лежит на земле еще один – надо думать, говорили про него. Раненый, значит…
Все?!
А что ты думал – сюда дивизию пошлют?
Неполное отделение егерей против нашей десятки – это даже не смешно. Это прямо-таки гомерический хохот! Данные субчики легко раскатают в тонкий блин и втрое большую толпу. Профи! Те еще головорезы… Насколько я помню, в такие части отбирались только самые опытные и умелые солдаты, имевшие за спиной немалый боевой опыт. Мне такая служба не светила даже в принципе.
А метрах в десяти – пятнадцати вижу все наше воинство. Живые, но прилично побитые – немцы при захвате не церемонились.
Девять человек.
Ну да.
Флегонтов был убит на посту. Скорее всего, стрелял именно он, прочие просто не успели проснуться. И раненый, тот самый Лоренц, – это его работа. Поэтому парня и убили.
А чуть в сторонке в пирамиду составлены все винтовки.
Ну да… распоряжение старшины. То-то он ворчал на меня, что сплю с оружием в обнимку, – непорядок, мол! А перед винтовками валяется ремень с застегнутой пистолетной кобурой – Корчной даже парабеллума достать не успел.
Да и я бы не успел, чего там греха таить…
Немцы заканчивают совещание, и один из них подходит к лежащим на земле пленным.
Пинком поднимает с земли старшину.
Допрос?
Похоже…
Конвоир отводит нашего командира в сторону, и к ним подходит егерь с пистолетом.
Указывает старшине на бревно – мол, садись. Сам легко опускается на корточки напротив. Здоровый и сильный мужик, моща из него так и прет.
– Вы есть командир? – на неплохом русском языке спрашивает егерь.
– Ну…
– Что есть «ну»?! Отвечайт!
– Я… я командир.
– Звание?
– Старшина.
– Гут! – кивает немец. – Тогда вы обязаны отвечайт офицеру. Кто напал на конвоиров из охранный баталион?
– Иди ты…
Егерь стремительно выбрасывает вперед руку! Блямс!
– Лотар, подними его.
Напарник немца поднимает с земли Корчного и пихает его на бревно.
– Еще раз. Кто напал на конвоиров? У вас их шинели и оружие.
– Мы…
– У вас нет машинпистоле… автоматов, да! Кто стрелял в конвоиров?
Старшина молчит. Сплевывает кровь, скопившуюся в уголке рта.
– Не хотеть говорить?
Корчной не отвечает.
– Так. Коммунистен?
– Нет… русский я… с вас хватит.
– Ага! – Немец даже повеселел. – Лотар!
– Яволь!
– Выведи его наверх. Пусть Фридрих отведет его куда-нибудь и пристрелит. Не слишком далеко, пусть остальные слышат выстрелы.
– Так… может быть, попросту здесь его грохнуть? Они еще и увидят!
– Нет, Лотар! То, чего не видишь, – всегда страшнее, чем события, которые наблюдаешь! Пусть они помучаются перед смертью неизвестностью! Да и кроме того, такие, как этот русский, иногда что-то кричат патриотическое перед смертью. Всю картину нам испортить может.
– А кого в лагерь приведем?
– Ну мы же не всех тут перестреляем! Одного – двух – прочие окажутся более откровенными!
Напарник кивает:
– Яволь!
Толкает старшину прикладом.
– Ауфштейн! Подымайсь!
Командир встает. Как-то боком, припадая на одну ногу.
– Марш!
Фридрих его сейчас поведет… Значит, один из фрицев вылезет наружу?
Угу… интересный расклад…
Но все оказывается иначе – конвоир свистит.
И неподалеку от меня раздается звук шагов.
Часовой!
Екарный бабай – я его не усек!
А он здесь один или пост парный?
Трещат кусты, немец особенно не скрывается.
А вот и он…
Неслабый такой мужичок – пудов шесть в нем точно есть. Винтовка в здоровенных руках выглядит легкой тростинкой.
– В чем дело? – интересуется прибывший.
– Этого русского надо расстрелять.
Здоровяк пожимает плечами и сбрасывает предохранитель.
– Не здесь… Отведи его куда-нибудь… не особенно далеко.
– А чем это место не подходит?
– Надо, чтобы другие этого не видели.
Фридрих кивает:
– Хорошо.
Подталкивает старшину прикладом.
А руки-то у Корчного связаны! Не такие уж немцы лопухи… не хотят рисковать.
– Комм! – И еще один удар, старшина аж захрипел.
Но на ногах устоял и зашагал вперед.
Лотар, посмотрев им вслед, поворачивается и спускается вниз.
А Фридриха никто не окликнул… Он один?
Не факт. Но и уйти с поста просто так немец не может. О полученном приказе никто, кроме него и Лотара, не знает, и напарник, если он есть, обязан будет окликнуть своего товарища – куда это тот наладился с поста?
Ну что ж… подождем оклика.
А сам тихонечко следом, благо тут не потеряешься. Старшина идет, особо не разбирая дороги, а немец – тот вообще топает как слон. Понимаю, что это только сейчас, навряд ли его взяли бы в такую часть, если бы он не умел ходить тихо. И он наверняка это может. Но сейчас ему скрываться не от кого и незачем. Они отходят от низинки метров на пятьдесят, и немец, не снижая хода, забирает чуть влево. Это зачем?
А тут пригорочек небольшой. Фридрих поднимается наверх – оттуда обзор лучше. Вот он останавливается и поднимает винтовку…
Нет оклика – он здесь один!
Отсюда я хорошо вижу его лицо. Немец совершенно спокоен, он делает свою привычную работу и ничуть этим не взволнован.
Да и я отчего-то больше не трясусь от ярости.
Бах!
Старшина замирает на месте, не успев опустить приподнятую ногу.