Феликс помотал головой так, как машут обычно дети, горячо отказываясь от чего-нибудь.
— Ты слышал о пророке Евгении?
— Нет, дорогой, я не смотрю «Битву экстрасенсов».
— Ты никогда о нём не слышал?
— Никогда. Давай про экстрасенсов попозже поговорим, пожалуйста. Я хочу сказать, не на поминках.
В конце поминок пришла пьяная Ольга. Она принялась обнимать мать, потом схватилась за урну с фазанами и прижала к груди, потом вышла на кухню курить свои длинные декадентские сигареты и там разрыдалась, распугав девочек-школьниц, не смевших даже шептаться.
Я на всякий случай проверил стену, вдруг плакат просто упал, подвинул кресло, потом нагнулся и посмотрел под ним — нет, плаката нигде не было. Уже спускаясь, я вспомнил про звонок от Славы. Было бы просто идиотизмом считать, что всё это никак не связано.
Выйдя из подъезда, я оглянулся назад, на окна. Уже стемнело, и на кухне у Славы зажёгся свет. Я немного постоял, глядя, как в окне сменяются тени. А потом пошёл, попутно набирая в поисковике то, что должен был выяснить уже очень давно, — кто такой этот пророк Евгений.
Гугл выдал по запросу сотню страниц, одна другой заманчивей — «Евгений и его мнимые чудеса», «Пророк из адского чрева», «Евгений Ширко, пророк, капитан милиции», «Сатанисты с нашего двора» и, наконец, «Тайный хозяин мира живёт на заводе-призраке». Но когда я пытался открыть страницы, оказывалось, что почти все они были удалены или не имели ничего общего с анонсами. Я так и не смог найти ни одной настоящей страницы о нём, ни одного полумёртвого паблика, ни одного видео на ютубе. Всё было вычищено, но не аккуратно, а с корнями, зацепками, от которых, правда, не было никакого толка.
Наконец я нашёл упоминание о большом материале, опубликованном в газете «Совершенно секретно» в 99-м году. До рассвета оставалась всего пара часов, и я решил, что не буду ложиться спать, а сразу поеду искать её в библиотеке.
Время тянулось так долго, что я многократно отжался, потом принял душ и сразу за тем — ванну, посмотрел отрывки из выступлений любимых английских комиков и наконец, когда пора было ехать, задремал, но всё-таки взял себя в руки.
Я сразу же пожалел, что долго не был в Историчке — в библиотеке осталось всё то, за что я её так любил. Сонные студентки в коротких юбках со стопками пыльных советских книг и старые помешавшиеся мужчины, некоторые из которых наводили китчевый лоск — носили яркие пиджаки и повязывали шёлковые платки на шею, а другие совсем опустились и потускнели, как старые зеркала, и просто ходили по этажам, неся за собой тяжёлую вонь и бормоча ругательства. Собираясь по двое и трое, они рассказывали друг другу что-то завораживающе безумное, например, как кусты малины управляют людьми, и как кто-то из этих китчевых стариков писал президентскую речь Обаме.
Я закопался в зале периодики, долго не мог разобраться с навигацией, а у консультантки стеснялся спросить — уж очень она была рыжая и весёленькая. Наконец нашёл нужный ящичек, и нужный выпуск оказался в наличии, и через пятнадцать минут мне принесли подшивку.
Логотип газеты пробудил ностальгию — бабушка выписывала «Совершенно секретно» много лет, отец читал её регулярно. Хотя он и был внешне рациональный человек, в свободное время почему-то читал только про НЛО и всё непознанное.
Руки снова стали дрожать, и я чудом не изорвал ветхие страницы, пока не наткнулся на нужный номер с чёрной дырой на обложке. В анонсе номера какой-то дегенерат закрасил замазкой самый нижний пункт. Я только начал листать, а в глаза уже бросилось, что этот номер был тоньше других — в нём не хватало двух разворотов посередине. 15-я страница сразу переходила на 21-ю с кроссвордами и анекдотами, которые я всё же прочёл из любопытства.
Вот бы затребовать список людей, заказывавших эту подшивку, поехать в другие библиотеки, может, в саму редакцию, она ведь ещё существует. На меня напал азарт частного детектива, тем более что это расследование касалось меня, и только я почти победил страх перед незнакомцами, чтобы подойти к смешливой рыженькой консультантке, как вспомнил, что подшивка была у бабушки. Она ничего не выкидывала, вплоть до втулок от туалетной бумаги и порванных продуктовых пакетов, а значит, номер за 99-й год был у неё в шкафу. Я даже чуть-чуть расстроился, что всё разрешилось легко. Встал и пошёл, и даже не заглянул в столовую, по которой так тосковал, что иногда видел её во сне.
Бабушка сидела в сквере с книжкой, которую не читала. Она изучала кусты. Посидели вместе, смотря, как ветер шевелит ветви, как группа дошкольников организованно роет в песочнице, как голубь ходит кругами вокруг скамьи.
Прогулка до дома была мучительной. Бабушка заговаривала со всеми прохожими, цепляясь к ним с совершенно невыносимыми, за гранью человеческого терпения вопросами. «Ну что, гуляете?», — спросила она немолодую худую женщину, толкавшую перед собой коляску. Женщина, смерив не бабушку, а меня строгим взглядом, кивнула, наполнив этот кивок до краёв отравой. «Ну что, играете?», — спрашивала она у пинавших мячик детей. «Ну что, в магазин пошли?», — интересовалась она у ровесниц, шедших с пустыми авоськами. При приближении людей у неё всегда появлялось такое выражение, блаженно-заворожённое, и даже стекленели глаза, и мне хотелось броситься зажимать ей руками рот, но кажется, даже это её бы не остановило, и она спрашивала снова и снова, чтобы услышать раздражённое, обиженное, усталое, но почему-то такое нужное ей «угу».
Наконец мы оказались внутри. Я замёрз от медленного движения и холодного тела бабушки, опиравшегося на меня при ходьбе, поэтому на ходу выпил рюмку целебной настойки и побежал к шкафам с газетами. Макулатура лежала жёлтыми кирпичами, перевязанными, как торт, изящным узлом. «Совершенно секретно» была на глубине, и, в отличие от библиотеки, здесь в сортировке не было никакого порядка. Даже внутри номеров его не было — листы были растасканы, перепутаны друг с другом. В основном это были не целые газеты, а сплошные чудовища Франкенштейна, слепленные из двух-трёх-четырёх номеров.
С трудом вытянув из тесного шкафа сразу два короба, я услышал тихое звяканье. Литровая банка. Достал и взглянул на свет. Внутри была сухая чёрная масса. Свернул крышку, принюхался — слабо пахло землёй. Наверно, какая-нибудь засохшая целебная грязь или даже земля с нашей дачи, которая давно сгорела дотла, а участок продали за копейки. На бабушку с её ностальгией, с годами принявшей патологические черты, это было очень похоже. Вдруг показалось, что бабушка стоит за моей спиной, и я резко оглянулся. За запертой дверью послышался звук спускаемого бачка.
Нужно было вернуться к поискам.
Я заранее устал и вспотел от предстоящей работы, но нашёл статью о пророке Евгении в первые пять минут. В глаза бросилась смазанная фотография уже хорошо знакомого мне человека в милицейской форме со спутавшейся бородой. Только в этот раз он позировал сидя и смотрел в объектив. У него были жестокие глаза неизвестно какого цвета. Я разволновался и стал ходить по комнате, никак не находя себе места. Время от времени поглядывал на страницы, разложенные на дубовом столе, но не получалось заставить себя сесть. Вздыхал, отжимался, глядел в окно. Стол пах непривычно, как будто его протерли автомобильным маслом. Наконец уселся за чтение.
«Заброшенный завод для изготовления деревообрабатывающих станков «Фрезер» с давних пор пользуется у местных жителей дурной славой. Здесь, как рассказывают, чуть ли не каждую ночь происходят такие вещи, что волосы дыбом встают — со стороны здания, которое уже десяток лет дожидается сноса, начинают раздаваться дикие вопли, как будто кого-то режут заживо. Зажигаются зелёные огоньки, начинается пение, напоминающее церковный хор. Местные говорят, что от этого пения кровь леденеет в жилах, потому что поют вовсе не человеческие голоса.
Местные говорить о «Фрезере» не любят, а после девяти вечера в его окрестностях прекращается всякая жизнь. Все фонари у дороги разбиты, и дорогу освещает только киоск шаурмы. Продавец, молодой, рано поседевший восточный парень широко улыбается, когда я с фотографом подхожу к нему. Но узнав, что мы пришли не за шаурмой, а за ценными сведениями о заводе, парень объявляет киоск закрытым, а наш разговор оконченным. «Ничего не видел, ничего не слышал», — говорит кавказец. Улыбка пропала с его лица без следа.
«Слухи нехорошие ходят об этой шаурме, — говорит местный экскурсовод Михаил. Это ещё молодой полноватый мужчина в панаме, время от времени налезающей ему на глаза. — Якобы мясо им поставляют с завода. И чаще всего — человеческое».
Михаил время от времени водит экскурсии на завод — в строго дневное время. Несколько попыток попасть туда ночью закончились плачевно. Две группы любопытных туристов пропали бесследно, ещё одного мужчину, пробравшегося на завод в одиночку с охотничьим ружьём, нашли со свёрнутой шеей.
В 1928 году болото, в котором утопала часть бывших дворянских владений (от них сохранилась только усадьба Гагариных, вход на которую воспрещён), давно высушили, и на его месте построили «Ордена красного знамени завод Фрезер». Дела у завода никогда не шли хорошо — то закрывался, то открывался опять, несколько раз на его месте хотели устроить свалку экспериментальных отходов. До перестройки он был на грани закрытия и наконец окончательно закрылся в 89-м году. На протяжении всего существования завода вокруг него ходили странные, а порой просто леденящие душу истории. Рабочие жаловались, что слышали стуки из-под земли, как будто кто-то огромный требовал выпустить его на волю. А однажды задержавшийся после смены...»
Здесь публикация обрывалась — одного разворота не доставало, и на следующей странице была только пара столбцов с окончанием статьи.
«...Евгений — это их гуру, их повелитель. Потому что он обладает знанием. И все это понимают.