ел.
— Тем идиотским стендапом про реконструкторов?
— Конечно, нет. Точнее, не конкретно теми словами, о которых ты думаешь. В общем, они решили тебя убрать, как бы по неосторожности. Пришлось организовать тебе охрану. В моём лице. Я с этим неплохо справлялся, как ты заметил. Но из-за раскола внутри ордена возникла серьёзная неразбериха. Все стали решать свои локальные проблемы.
— И кто же тогда Путилов? Он не из ФСБ?
Великан только вздохнул и, повернув фонарь лампой к себе, посмотрел внутрь, как будто под стеклом было что-то ценное, монета в 10 рублей или ещё что.
— Нет ничего, кроме культа.
— А что в том ящике?
— Череп Евгения и пара костей. Они были нужны Путилову. Считается, что останки медиаторов тоже обладают определённой силой. А ещё Путилову нужен был ты, чтобы его забрать, — как я уже сказал, деятельность ордена ограничена множеством правил. Только ты не ограничен ни в чём. Точнее, перестанешь быть ограничен, когда зайдёшь в бункер.
Вдруг из глубины земли послышался тихий гул, и через всё это кладбище кирпичей и арматур прошла волна и унеслась дальше.
— Значит, и Абрамов из ордена?
Великан открыл рот для ответа, но не договорил. Что-то свистнуло, и он упал на колени. Потом стал сползать на спину. Из горла торчала короткая стрела. Кровь вырывалась редкими брызгами. Он стал махать руками, но стрелу достать не получалось. Потом перестал махать. Было слышно его хриплое дыхание.
Мне показалось, что я бегу, но я всё ещё стоял на месте, пока не услышал звук ломающейся плитки совсем близко. Тогда я совершил один из самых разумных поступков в жизни — быстро наклонился к великану и схватил ключ от микроавтобуса.
Я бежал, наклонив корпус вперёд и выставив вперёд руки на случай, если обо что-то споткнусь. Пару раз я больно стукнулся ногой об арматуру, провалился куда-то, порвал рукав и раздавил стекло, но зато путь обратно занял меньше двух минут. Отключил сигнализацию и прыгнул на водительское сиденье. Я не водил с тех пор, как получил права лет десять назад, но был уверен, что уж на пустой широкой дороге я не попаду в аварию и не завалюсь в кювет. Я заблокировал двери и пару секунд сидел, восстанавливая дыхание и пытаясь понять, как завести машину с автоматической коробкой.
Машина рванулась вбок, я быстро выровнял руль и втопил газ. Микроавтобус набирал скорость медленно, его шатало по всей трассе. Наверно, сперва следовало свыкнуться с габаритами и рулём, но было не до осмотрительности. Вроде никто не гнался за мной, оставалось только понять, куда ехать. Возникла лишь одна, не особенно остроумная идея — уехать подальше из города, сколько хватит бензина. Я пробовал открыть бардачок, чтобы найти навигатор, но тот никак не поддавался. Из-за этого я вёл одной рукой, не замечая, как сильно петляю. Впереди замаячил какой-то штырь у разделительной полосы. Я не успел его обогнуть и вдруг подпрыгнул на месте, всё замелькало перед глазами, и я увидел небо, полное звёзд. Звёзды оказались почему-то спереди, вместо дороги, раздался грохот, и стекла посыпались мелкими брызгами, за секунду осыпав меня всего.
Я лежал вниз головой. Выплюнул изо рта подушку. Кажется, рассекло бровь — левый глаз заволокло красным.
Еще рука как будто затекла. Я посмотрел на неё, она распухла. Видимо, перелом. Предчувствуя острую боль, попытался пошевелиться. В руке прострелило так, что на секунду вырубился. Стало тошнить. Я чуть повернулся, взглянул в погнувшееся окно. Был виден кусок земли, над которым клубился дым, пахло резиной.
Пару минут, а может пару часов я просто слушал шум в голове, сквозь который время от времени различал, как внутри салона что-то текло и капало. А потом послышался шелест шин, и полоса света медленно поползла по насыпи. Из груди стало ломиться тяжёлое быстрое сердце, и я прижал распухшую руку к нему. Поискал пальцами ручку дверцы, но то ли она отломилась, то ли я не мог найти её в перевёрнутом кверх ногами мире. Подтянулся, чтобы вылезти через окно. Стекло посыпалось на меня, и много стекляшек попало за шиворот.
Рванулся вперёд, но быстро было не вылезти. Нужны были обе руки. К тому же внизу что-то мешало, держало меня за штанину.
Я резко дёрнулся и порвал ткань. Вылез на насыпь, подтянувшись одной рукой, и бросился прочь с дороги. Земля зачавкала под ногами, жирная и податливая, и только сильно увязнув в ней, я понял, что забежал в редкий пролесок. Я снова услышал свист, и стрела впилась в тоненькую берёзу. Чёрная короткая стрела. Никого не было видно на трассе. Я пригнулся и побежал прочь. Кровь всё текла по лицу, мешая хоть что-нибудь видеть. Я прижимал распухшую руку к груди другой рукой аккуратно, но всё равно двигаться было больно. Пробежал ещё, сколько мог, пока не оказался в топи, среди пней и веток. Несколько секунд просто стоял, глотая воздух, а потом снял куртку, снял свитер, стал рвать рубашку — одной рукой это было бесполезно, снял и её, придавил ногой к камню, оторвал кривой кусок, потом ещё один. Нужна была дощечка, но дощечки не было, и я просто примотал руку к груди. Кровь перестала, левый глаз затянулся уже густой коркой.
Я думал, что силы ещё оставались, но когда побежал, понял, что изнемог. Всё равно пробежал ещё немного, остановился. Присел на пень. Холодно, больно и ничего не видно. Так сидеть нельзя. Нужно идти. «Вставай», — сказал я себе. Поднялся. Какое же чёрное небо, ни звёзд, ни луны. Лес голый и мёртвый — ветки напоминали сотни рук Гендальфа, раскоряченных и безвредных, но только до той поры, пока я в движении.
Клочками лежал грязный снег. Звуков дороги не было слышно, я не имел понятия, в какой она стороне.
Но ясно, что близко, об этом говорил самый разнообразный мусор — от пакетиков из-под чипсов до огромных ржавых пружин.
Чем дальше я шёл, тем более вязкой и мокрой становилась земля. В ногах хлюпало, под ногами чавкало, как большое отдельное сердце стучало в руке. Как же холодно. Нужно бежать, но не могу, уже не могу. Пить. Вот бы съесть хотя бы кусок снега, но снег позади. Не возвращаться же, чтобы сожрать грязный снег. Да я и не помнил, куда возвращаться. Я подумал про бункер. И кто в этом бункере, Майя? Попытался сложить в голове то, что узнал за последние дни из газеты, от Путилова, от великана.
Это одна затянувшаяся галлюцинация — не только события последнего месяца, а, кажется, вообще всё, что я чувствовал, знал. Вызванный успокоительной целебной настойкой похмельный бред. Настойкой, которую в меня вливали с младенчества. Но я не пил её уже целый день. Наверно, из-за этого мысли стали совсем односложными, плоскими. Сознание испарилось вместе с настойкой. Во мне ничего и не было, кроме неё. Я — это просто тара.
Отсюда мне никогда не выбраться. Я навсегда останусь в этом прозрачном, маленьком, безобидном лесу.
Снова попробовал сконцентрироваться, собрать воедино обрывки того, что я знал о «Фрезере».
Это место — какой-то лабиринт Сатаны. Все началось с князя Гагарина и его ритуалов со статуэткой. Если я правильно понял, случилось жертвоприношение, крестьянского мальчика умертвили. С тех пор здесь что-то поселилось. Возник орден, который и теперь существует, и, кажется, довольно успешно. В него входят все, кого я хорошо знаю. И даже Феликс?
Непонятно, как Майя связана с той статуэткой. И что за мёртвая баба из сна. И чёрное существо из болота, которому молятся рыцари. Я представил бабушку с сияющими после жирной картошки губами: «Сашенька, выпей ещё настоечки! Успокойся! Яблоки кушаешь?» Она пытается протянуть настойку, но не может подняться из кресла. Я облизнул сухие губы.
В ночном лесу можно поверить во что угодно. Но верить нет сил. И тем более думать. Мысли — это расход энергии.
Капли висели на ветках, поднимался почти невидимый пар. Вдруг очень громко заквакала жаба. Кроме меня здесь никого не было, так что этот голос явно был адресован мне. Почему жаба не спит в ноябре?
Пришла вдруг связная мысль. А что если всё это злой розыгрыш. Меня разыграл Абрамов. Я вспомнил, как он смотрел на Майю, и как она смотрела в ответ.
И вот Абрамов решил пойти сложным, очень замысловатым путём, чтобы не только забрать Майю, но и довести меня до безумия. Для этого он подключил все свои связи. Не так уж и много участников требовалось в этой игре. Кого нужно было нанять? Великана в плаще, Путилова, Гендальфа. Ещё парочку человек массовки. Подстроить аварию.
Абрамов просто расставил сети, а я сам в них, во все до единой, вляпался. Реконструкторы, ящик, пророк Евгений. Старый завод, в котором, получается, живёт Майя. Она представляет собой что-то чудовищное. Майя — демон из древнего мира, которому нужен я. Только больное воображение похоронного агента, объединившись с жестоким разумом Майи, могло изобрести такой нелепый и страшный замысел. Заставить жить по законам этой игры и, главное, самому её додумывать. Я впечатлительный, у меня подвижная психика. Они оба были об этом осведомлены.
Наверно, сейчас они покоятся на морском берегу и высасывают кокосы, а я так и буду носиться по лесу, бесконечно подзуживаемый своей нервной энергией, которая тянет на вечный двигатель, — пока санитары меня не выловят.
Был и другой, добрый сценарий розыгрыша. Сейчас из леса выйдут Абрамов, Майя и Татьяна Арно, ведущая программы «Розыгрыш» с белой красивой грудью, и подарит букет, и люди будут мне хлопать, или аплодисменты наложат потом, а Татьяна Арно нежно прошепчет: «Это программа «Розыгрыш»». А Майя бросится мне на шею и поцелует.
Я сплюнул кровь в лужу.
Из небытия выплыло и отчётливо встало передо мной воспоминание о том самом первом её сообщении, когда я слонялся по комнате, не зная, звонить или не звонить.
Это была не просто мнительность. Я не мог этого знать, но чувствовал, что этим звонком сломал что-то, как будто при помощи Майи враждебный мир сделал трещину в моей скорлупе, и в эту трещину хохоча влезла орда мелких чертей, отравивших мою жизнь. Я вспомнил, что тогда почувствовал какую-то холодную слизь на шее или на плече, непроизвольно дёрнулся, шампур выпал из рук того дяденьки во дворе — пространство поколебалось.