Я поднялся.
— Знаете, мастер Сойр… Вы иногда пугающе мудры.
— Это опыт, Ром. Он хороший учитель. Правда, требует высокую плату. Ты свободен.
Праздник Равенства проходил дважды в год в дни весеннего и осеннего равноденствия.
В Альбигоре было сложно определить время года: пустыня вокруг города всегда оставалась одинаковой, а защитные купола над городом поддерживали комфортную температуру целый год.
Но праздники в городе любили.
Этот начался со звона колоколов на здании Совета, продолжался яркими световыми всполохами на куполе — искры и салюты сверкали целые сутки. Повсюду играла бодрая музыка, горожане оделись в самое нарядное и высыпали на улицы.
Главный проспект города был украшен стягами Дневного и Ночного кланов, гирляндами, цветами, флажками. Люди стекались сюда, чтобы посмотреть на парадное шествие двух великих кланов.
— Рекруты, построиться!
Парадная форма мне не нравилась. Черная с серебром, с неудобными дурацкими плащами с фиолетовым подбоем, да и высокие сапоги пришлось начищать добрый час. Мне куда больше нравились высокие ботинки. Но смотрелось это пафосно — не отнять. Все эти полумесяцы, серебряные перевязи для оружия, начищенные пряжки… Даже я, с моим презрением к лоску, выглядел прилично.
Элвина стояла чуть поодаль — бледная, но упрямая, с идеально ровной осанкой. Формально её могли освободить от участия. Но эта девушка явно была не из тех, кто упустит возможность возможность покрасоваться перед публикой.
Рядом с ней стояла Лия — обе девушки старались даже не пересекаться взглядом друг с другом. Хван грыз яблоко в соседней шеренге, но тут же выбросил огрызок, когда прогремел приказ магистра Эйлора:
— Рекруты, шагом!
И мы пошли.
Альбигор сиял. Улицы были украшены лунными фонарями и солнечными кристаллами. На каждом углу — мимы, иллюзионисты, разносчики сладостей и шуты, у которых хватало наглости шутить про кланы. Народ высыпал на улицы: женщины в масках, дети с флажками, старики с мерцающими орденами на лацканах. Нас приветствовали, бросали цветы. Я поймал одну пыльную розу — и машинально сунул её Лии.
— Это за то, что ты не убила Элвину.
— Я старалась, — фыркнула она, но розу не выбросила.
Мы шли по главным улицам, пока не достигли центра — Храма Двух Ликов.
Он был величественным. Зеркальные башни, соединённые тонким мостом, отражали небо. Один фасад — светлый, ослепительно белый, украшенный солнечным орнаментом. Второй — тёмный, как ночь, с узорами из ноктиумного стекла, которое мерцало тенями.
Два Лика — Дня и Ночи, от которых зависела жизнь Альбигора.
Рекруты Лунных и Солнцерожденных выстроились вместе. Не рядом, конечно. Просто… в одном пространстве. Мы — в черно-фиолетовом с серебром. Они — в бело-золотом. Вся сцена выглядела как театральная постановка, которая должна была продемонстрировать городу идеальный баланс и крепкий мир.
В этот момент над куполом раздался глубокий, колокольный звон. Один раз. Второй. На третий в храм вошли двое. Каждый со стороны своей башни.
Первый — Герцог Варейн, глава Лунорождённых. В чёрной мантии с серебряными узорами, его Тень шла рядом, принимая форму тонкой волны, скользящей по полу. Высокий, отточенный временем профиль, цепкий взгляд.
Второй — Доминус Лукретий, глава Солнцерождённых. Он был одет в ослепительно белый мундир, за его плечами покачивался длинный золотой плащ. У Солнцерождённых не было Теней, но были Блики. Блик — сгусток света, мерцающий за его спиной, как ореол. Я впервые видел такой яркий Блик.
Они встретились у подножия алтаря — гигантской статуи, изображающей свет и тьму в человеческом обличии. Молчание в зале стало плотным, как ткань.
— В день Равенства, — произнёс Варейн, голос его был глубоким, — мы вновь вспоминаем о Переплетении. О том, что свет и тьма — не враги, а половины целого. Что ни один из нас не может быть полным без другого.
— И что кровь, пролитая в прошлом, не должна вновь вызывать бурю в настоящем, — подхватил Доминус. — Мы — стражи этого города. Не враги, но хранители древнего баланса.
Они протянули руки — каждый коснулся чаши у подножия статуи.
Произошло нечто странное: Блик Доминуса и Тень Герцога начали переплетаться над чашей. Не сражаясь, не уничтожая друг друга, а создавая странную вязь из света и тьмы. Это была какая-то неведомая магия. Очень красивая.
— Равенство не всегда значит согласие, — сказал Варейн. — Оно значит признание. Признание того, кто стоит напротив.
— И обещание, — добавил Лукретий. — Что в Альбигоре будет мир, пока эта чаша полна.
Свет и тьма в чаше вспыхнули одновременно, слившись в серебристо-золотой пульс, и погасли. Все вокруг разом выдохнули. Я в том числе. Моя Тень дрожала. Как струна.
Это было величественно. И тревожно. Слишком уж органично слились в этом ритуале свет и тьма. Словно когда-то они уже были едины. И распались.
Теперь они лишь играли в равновесие. Осколки чего-то великого, единого.
Когда свет и тьма в чаше вспыхнули и слились в ослепительное серебро, все в зале задержали дыхание. Даже Тени, обычно живущие своей волей, замерли. Их силуэты вытянулись, как будто ловили отголоски древнего, слишком древнего эха.
Первыми отреагировали магистры. Магистр Салине слегка склонила голову — знак уважения или тревоги, не разобрать. Лицо магистра Ясби побелело, он стиснул жезл так, что побелели костяшки пальцев. Магистр Трейн, глава Архива, записывал происходящее в артефактный свиток, не отрывая взгляда от чаши, будто боялся, что упустит что-то важное.
А затем чашу принялись наполнять. Из каждого клана по очереди выходили маги и воины, магистры и наставники — и каждый нес кубок с водой. У Лунорождённых вода была тёмной, почти чёрной. У Дневных — белой, полупрозрачной.
Они выливали свою воду по очереди, пока чаша — символ равновесия — не наполнилась до краёв.
Толпа за нашими спинами пришла в движение. Кто-то — в благоговении, кто-то — в явном шоке. Старшие члены кланов обменялись короткими взглядами.
Я смотрел на чашу и чувствовал, как моя Тень дрожала. Не от страха, а от… голода. Она словно узнала ту ткань, ту вязь, что создали Герцог и Доминус. Словно когда-то — очень давно — была частью этого танца. Или разрушила его. Я чувствовал отклик. Будто внутри меня была часть, которая знала, как переплетаются свет и тьма. И знала, как их разорвать.
Тень Герцога первой отделилась от чаши. За ней — Блик Доминуса. Они повернулись и пошли прочь, каждый в сторону своей башни храма.
Церемония закончилась.
Но в воздухе пахло не равенством.
Пахло грозой.
Сад за Храмом Двух Ликов был единственным местом, где можно было позволить себе немного выдохнуть. Обширный, но словно специально запущенный: тенистые аллеи, небольшие фонтаны, скульптуры и скамейки, спрятавшиеся в самых неожиданных уголках.
Элвина отдыхала у каменного фонтана в виде воина с мечом. Сидела на скамье, завернувшись в плащ, и пила что-то из изящной серебряной фляжки.
— Опаздываешь, герой, — сказала она, даже не повернув головы.
— Это не я получил когтем в бок, защищая товарища по отряду.
— Если нас с тобой что и объединяет помимо желания стать Лунным стражем так это то, что мы оба спасли задницу Лии. — Она подвинулась, освобождая мне место. — Так что эта скамейка только для героев.
Я усмехнулся и устроился рядом. Скамья была холодной. Воздух — влажным. До меня долетали легкие брызги воды из фонтана, и это даже было приятно. Элвина протянула мне фляжку:
— Будешь? Сладкая настойка на белой розе и ночном шиповнике.
— Никогда не пробовал.
— Тогда рискни. Это заглушает боль от раны получше таблеток наших лекарей.
Я сделал глоток. Пойло было легкое, но лишь на первый взгляд. Кисло-сладкая жидкость взорвалась у меня во рту пузырьками и весело защекотала горло. Я вернул фляжку Элвине.
— Интересная вещь.
— Ага. Такую в «Капле» не подают…
Мы молча сидели и наблюдали за редчайшим явлением — люди из Дневного и Ночного кланов праздновали вместе. Ну как праздновали… Магистры чинно прогуливались, воины о чем-то шутили, а молодежь робко пыталась знакомиться друг с другом. Всё это, разумеется, под неусыпным контролем старших наставников.
— Зачем ты мне рассказала? — Спросил я. — Она служит клану. Ты, по идее, тоже. Следуя логике, должна была промолчать.
Элвина наконец повернулась ко мне. В её взгляде не было вины — только упрямая честность.
— Могла. Но не захотела.
— Почему?
Она помолчала. Тень за её плечом медленно скользнула вдоль каменного основания фонтана, как будто проверяла, не подслушивает ли кто-то. И только тогда Элвина заговорила:
— Потому что я не люблю, когда меня считают идиоткой. И мне не нравится, когда другие позволяют себя обманывать.
— Считаешь, я себя обманываю? — улыбнулся я.
— Ты просто цепляешься за ту версию Лии, которая тебе удобна. Заботливая, сильная, с этим вечным «я одна, мне так сложно, но я держусь». Это всё звучит красиво. Пока не окажется, что за каждым таким «держусь» стоит пакет инструкций и артефактный маячок в кармане.
— Или ты хочешь устранить конкурентку, — улыбнулся я.
Элвина приспустила защитные очки и наградила меня красноречивым взглядом.
— Мне она не конкурентка, Ром. Я знаю себе цену. Если хочешь знать истинную причину, то она простая. Я не хочу, чтобы в Лунные стражи попадали те, кто не потянет эту службу. Даже если это баронские дети. Это не то подразделение, где следует давать поблажки.
Я мрачно усмехнулся.
— То есть это тебя не заботило, пока ты сама не оказалась на грани смерти?
— Пока она так сильно не облажалась, я не считала правильным влезать. Но когда кто-то переходит границы и это угрожает клану, молчать не стану. Я сделала это с Остеном, когда он перешел черту, делаю это и с Лией. По той же причине.
То, что Элвина стервозна, было понятно с самого начала. Осталось выяснить, действительно ли она была настолько предана клану или всё-таки вела собственную игру. От внучатой племянницы одного из влиятельнейших магистров клана можно было ожидать чего угодно.