Среди ночи нам раздали хлеб и рис, и мы выступили. Светила луна. Деревья и поля отливали серебром. Мне вспомнился лес под Лейпцигом и яма, куда я упал и где на меня набросились два прусских гycapa. В том же лесу, немного дальше, был изрублен бедняга Клипфель. Эти воспоминания побудили меня двигаться осторожно, напряженно всматриваясь во тьму.
Приблизительно через час мы подошли к лесу вплотную. Здесь мы на несколько минут остановились. Из чащи не доносилось ни звука. Мы двинулись дальше.
Мы шли по довольно широкой лесной дороге. Часто попадались светлые открытые поляны. Бюш тихо сказал мне: — Я люблю запах леса, это напоминает мне родину. А я думал: «Мне и дела нет до всех этих запахов! Главное сейчас, не заполучить пулю».
Часа через два мы вышли из леса. За все время нам не встретилось ни души. Гусары, сопровождавшие наш батальон, теперь уехали.
Мы находились среди полей. Впереди, в двух тысячах шагах, виднелось селение с колокольней. Это был Флерюс. В равнине, налево, горели костры.
Там находился наш третий корпус, который прогнал пруссаков от Шарлеруа.
Мы расставили часовых и улеглись спать. Никто и не подозревал, что для многих эта ночь будет последней и на другой день произойдет ужасная битва при Линьи[21].
Несмотря на усталость я несколько раз просыпался среди ночи. Кругом все спали. Кое-кто громко бредил. Бюш не шевелился. Я прислушивался. Слева слышались оклики «кто идет?», впереди— немецкие слова.
В двухстах шагах, по пояс во ржи, стояли наши часовые. Издалека с севера доходил глухой шум — то слабый, то усиливавшийся. Можно было подумать, что это ветер или дождь, но я знал, что это едет прусская артиллерия и обоз, их батальоны и эскадроны. Я думал, удастся ли нам одолеть эти необозримые вражеские силы и выйду ли я живым из этой войны.
Было еще очень рано, когда сыграли зорю. Солдаты начали собираться. Солнце появилось из-за горизонта. Заранее можно было предсказать жаркий день.
Запылали костры. Кое-кто побежал за водой. Капрал Дюхем, сержант Рабо и Зебеде — все ветераны 1813 года — пришли потолковать со мной.
— Ну, что, бал скоро начнется! — крикнул Зебеде.
— Да…
Мы стали пить водку, закусывая хлебом, и наблюдать за передвижением кавалерии, которая выезжала из лесу.
Все думали, что битва разыграется около деревни Сент-Аманд, самой отдаленной от нас и находившейся слева. Наши войска подходили. Пруссаки выстраивались на холмах, позади трех видневшихся деревень.
Неожиданно мы заметили, что наша кавалерия движется вправо, к деревне Линьи. Пруссаки тоже стали сосредоточивать свои силы около этой деревни.
Около девяти часов забили барабаны и батальоны выстроились к боевой готовности. Мимо нас промчался генерал Жерар со своим штабом. Всадники направились к холму, высившемуся над деревней Флерюс.
Почти в это же мгновение началась пальба. Стрелки из корпуса Вандама подошли к деревне слева и открыли стрельбу. Туда же направились два полевых орудия. Скоро мы увидели, что наши стрелки вошли во Флерюс, а три-четыре сотни пруссаков отступили дальше, к Линьи.
Генерал Жерар спустился с холма и проехал перед батальонами, оглядывая наши ряды. Генерал был толстым человеком, лет сорока пяти, с большой головой. Он не сказал нам ни слова.
Затем все офицеры собрались около нашего правого фланга. Мы стояли с ружьями к ноге. Ординарцы носились туда-сюда, но сами войска пока не двигались. Прошел слух, что нашим главнокомандующим будет маршал Груши[22] и что император напал на англичан в шестнадцати милях от нас.
Солдаты ворчали, что мы так долго остаемся без дела и даем пруссакам время укрепиться.
— Если бы император был здесь, все бы пошло иначе! — говорили солдаты.
Глава XVIII. Битва началась
Около полудня снова послышались крики: «Да здравствует император!» Где-то там был Наполеон. Крики росли усиливались и понеслись, как буря.
Немедленно нам был отдан приказ подвинуться на пятьсот шагов вперед вправо. Мы пошли прямо через нивы ржи, овса, ячменя. Боевая линия налево от нас оставалась все в том же положении.
Когда мы подошли к широкому шоссе, нам крикнули «стой!». Впереди, в тысяче шагов, виднелась деревня Флерюс со своим ручьем, окруженным ивами.
Во всех рядах повторялись лишь два слова: «вот он!»
Император ехал с небольшой свитой. Издали можно было узнать его серый сюртук и шляпу. Императорский экипаж, окруженный егерями, двигался позади.
Наполеон въехал во Флерюс по большой дороге и провел в этой деревни около часу. В это время мы все пеклись на солнце около нив. Мы думали, что этому конца не будет. Но вот наконец заиграла полковая музыка и все ряды двинулись вперед. Боевая линия стала изгибаться правым крылом вперед. Нашему батальону было приказано еще сильнее продвинуться вправо и мы оказались у большой дороги перед самым Флерюсом. Здесь нам скомандовали «стой!».
Справа тянулась белая стена, за которой виднелись деревья и большой дом, прямо впереди находилась высокая ветряная мельница из красного кирпича.
Только мы остановились, как из этой мельницы вышел император с несколькими генералами и двумя крестьянами в блузах и без шапок.
Батальон закричал: «Да здравствует император!»
Я хорошо рассмотрел Наполеона. Он шел перед нами по тропинке, с руками за спиной, и наклонив голову, и слушал, что ему говорил один из этих крестьян — лысый старик. Наполеон не обращал внимания на наши крики. Раза два он обернулся и показал на деревню Линьи. Я видел его так же близко, как дядюшку Гульдена, когда мы работали за одним столом.
Наполеон заметно обрюзг, пожелтел и постарел. Его щеки обвисли. Не будь на императоре знаменитой треуголки и серого сюртука, мне было бы трудно его узнать. Наполеон сильно изменился после битвы при Лейпциге, где я его видел последний раз.
Император дошел до угла стены, там ему подали лошадь и он сел на нее. К Наполеону подъехал генерал Жерар. Они поговорили о чем-то минуты две и затем въехали в деревню. Нам пришлось снова ждать.
Около двух часов генерал Жерар вернулся. Нам в третий раз приказали податься вправо, и затем вся дивизия двинулась по шоссе. Поднялась невероятная пыль. Бюш шепнул мне:
— Что бы там ни было, а я напьюсь в первой же луже.
Но нам не попалось воды.
Музыка играла, не переставая. Сзади нас двигались массы кавалерии. Мы все еще маршировали, когда вдруг послышалась пушечная канонада и ружейная пальба. Казалось, вдруг прорвалась громадная плотина и вода хлынула потоком.
Мне уже приходилось слышать это, но Бюш побледнел, как полотно.
Немного спустя мы остановились. Пушки с зарядными ящиками выехали вперед и выстроились. Перед нами виднелась деревня Линьи, с белыми домиками, заборами, садами. Нас было около пятнадцати тысяч человек, не считая конницы. Мы ждали приказа идти в атаку.
Битва около Сент-Аманда продолжалась. Облака дыма поднимались к небу.
Внезапно мне пришла мысль о Катрин и о ребенке, которого мы ожидали. Я молил Бога сохранить мне жизнь. Я думал, если я умру и у Катрин родится мальчик, его назовут Жозефом, дядюшка Гульден будет качать его на своих коленях, а Катрин, целуя ребенка, станет вспоминать меня.
Бюш сказал мне:
— Послушай… у меня на шее крест… если меня убьют, то обещай мне…
Я пожал ему руку и сказал, что «обещаю».
— Обещай отнести крест в Гарберг, на мою родину, и повесить его в часовне на память о Жане Бюше, который умер с верой в Отца, Сына и Святого Духа.
Мы прождали еще с полчаса. Наконец к нам примчался офицер. Я сейчас же подумал: «теперь пришел наш черед».
Нас выстроили в три боевые колонны. Я попал в левую, которая выступила первой. Мы пошли по извилистой дороге. С этой стороны около деревни Линьи, которую мы должны были взять, виднелись развалины каменного дома, испещренные отверстиями. Вторая колонна пошла напрямик. Мы должны были встретиться с ней перед деревней. С третьей колонной мы встретились уже позднее.
Сперва все шло благополучно. Но когда мы поднялись на небольшую возвышенность, нас осыпал целый град пуль. Выстрелы раздавались изо всех отверстий развалин, изо всех окон домов, из-за ограды, из садов, — отовсюду. В то же время с холма, находившегося сзади деревни Линьи и выше ее, началась стрельба из двух батарей. По сравнению с грохотом пушек, ружейная пальба казалась чистыми пустяками. Затем послышалась стрельба и канонада справа от нас. Мы не знали, стреляют это свои или неприятель.
К счастью, снаряды неприятеля перелетали через головы, не причиняя нам вреда. Всякий раз как свистело ядро, новички нагибались. Бюш глядел на меня с испугом. Старики стиснули губы.
Колонна остановилась. Кое-кому пришла мысль, не лучше ли отступить, но в это мгновение офицеры, размахивая саблями, закричали:
— Вперед!
Колонна двинулась скорым шагом. Мы бросились в штыки на пруссаков, засевших за стенами и изгородями. Они защищались, как львы, но были вынуждены отступить. Их отступление прикрывали старые солдаты с седыми усами. Они шли твердым шагом и все время отстреливались.
Мы шли по их пятам, позабыв о благоразумии и жалости.
Слева из окон домов началась стрельба. В этот момент мы уже находились в садах и огородах, но здесь нам негде было укрыться. Пруссаки истребили бы нас всех за десять минут. Видя это, наша колонна стала отступать в беспорядке, не оглядываясь назад.
Чтобы спасти жизнь, я, как и другие, совершал гигантские прыжки. Все вокруг летели сломя голову…
Глава XIХ. «Выхода нет»
Мы остановились лишь в лощине, чтобы перевести дыхание. Кое-кто лег на землю. Офицеры бросили нас, хотя сами бежали вместе с нами. Некоторые еще кричали, что надо бы выдвигать орудия.
Бюш прибежал с окровавленным штыком и сел около меня заряжать ружье.
Мы потеряли около сотни людей, в том числе нескольких офицеров и сержантов. Два других батальона нашей колонны пострадали не меньше.