Квартира была опечатана. Вадим, не колеблясь ни секунды, сорвал никчемную бумажку со штампом домоуправления и, открыв замок ключом, широко распахнул дверь в квартиру. Из помещения дохнуло спертым неприятным воздухом…
Глава 5
Старый дворник Камиль Ибрагимов любил выпить, но чтобы впадать в запой, такое случалось с ним редко. И бывало это только в чрезвычайных ситуациях: после большой неудачи или большой потери. Вот и сейчас старый татарин беспробудно пил уже вторые сутки…
Камиль Ибрагимов тяжело переживал смерть Надежды Макаровны — старой учительницы, которая учила его детей. Он всегда относился к ней с уважением и теплотой. Возможно, потому, что она относилась к нему по-человечески, никогда не «тыкала», как многие, и благодаря ей его шалопаи стали настоящими людьми, получили высшее образование.
А сколько раз она посещала его убогое подвальное помещение, сколько раз она вела беседы с ним о том, что его детям непременно нужно учиться дальше, убеждала в необходимости поступления в институт, говорила о том, какие они у него способные и талантливые. Да если бы не эта скромная женщина, то быть его ребяткам такими же, как их папашка: мели бы двор, или, что еще хуже, куковали бы на нарах…
Старик тяжело поднялся с дощатого настила, покрытого одним байковым одеялом, и подошел к столу, который был гол как сокол, вернее, остались на нем лишь пустой стакан да такая же пустая бутылка.
Голова трещала, на душе лежал «камень», а мысли путались. Камиль почесал небритую щетинистую бороду и полез в наволочку, где он обычно хранил деньги. К его радости там оказалась нужная сумма, и старик, облегченно вздохнув, решил немедленно отправиться в ночной ларек, чтобы купить очередную бутылку водки для утешения души.
Дворник шел по улице, поеживаясь от холода, но мысль о купленной бутылке водки согревала душу. Старый человек уже мысленно представлял себе, как сварит дома картошку в мундирах, приготовит нехитрую закусь и помянет хорошего человека.
Проходя мимо того злополучного места, где разбилась Лефтова, он остановился пробубнил какую-то молитву на татарском языке и, вздохнув, представил себе, как летела бедная женщина с четвертого этажа. Он поднял голову и замер: в квартире Лефтовой горел свет.
На дворе было за полночь, черное небо было усеяно яркими звездами. Вероника еле держалась на ногах, но упорно хотела довести до конца уборку в квартире, хотя, когда они вошли в помещение, там было чисто и прибрано, за исключением затоптанных полов в коридоре и на кухне.
Вадим смотрел в окно и пытался понять, почему бедная пожилая женщина решилась на такой шаг. Вероника говорила, что ее тетя страдала астмой, и, возможно, это и было причиной нелепой смерти. Вихрев остановил взгляд на каком-то пьяном человеке, который остановился на мостовой и, задрав вверх голову, считал звезды. «Счастливый», — подумал Вадим и отошел от окна.
В углу на стенке висела аптечка. Вихрев машинально открыл дверцу аптечки, и в нос ударил сильный запах валерьянки. От нечего делать Вадим стал рассматривать лекарства и наткнулся на аэрозоль для астматиков. Он знал это лекарство, точно такое же использовал один его знакомый. Вадим нажал на колпачок. Густая струя вырвалась из баллончика.
— Работает хорошо, — заметил вслух Вихрев и аккуратно поставил лекарство на место.
Вероника наконец закончила уборку. Волосы ее были растрепаны, она тяжело дышала, но старалась не показывать виду, что устала.
— Все, — выдохнула она, — слегка прибрала в комнате.
Она втянула ноздрями воздух, посмотрела на Вадима и попросила:
— Вадим, откройте, пожалуйста, окно, что-то запах лекарств не выветривается.
— Сейчас.
Вихрев открыл одну половину окна, и свежий холодный воздух ворвался в комнату.
— Я никогда не могла привыкнуть к запаху лекарств, — призналась хозяйка, — возможно, это и было одной из причин, по которой я покинула этот дом.
— Почему?
— У тети вдобавок к астме было еще и больное сердце, — пояснила девушка, — разный валидол, карболка, валерьянка и другая дребедень…
Вихрев почему-то вернулся к аптечке, вынул из нее баллончик с лекарством от астмы и с удивлением произнес:
— Полный… Странно…
— Что здесь странного? — возразила Вероника. — Тетя всегда держала в запасе один или два флакона.
Вихрев вяло улыбнулся.
— Вы, наверное, устали, — участливо спросила Вероника.
— Да нет, — солгал Вадим.
— Сейчас я вам постелю.
— Да не стоит беспокоиться, — запротестовал Вадим.
Вихрев очень не любил оставаться ночевать в гостях и не переносил чужих постелей. В гостинице, где-нибудь у близких друзей или подруг — еще куда ни шло, но так…
Его размышления прервал протяжный звонок в дверь.
Глава 6
Молодые люди переглянулись.
— Кто это может быть? — испуганно спросила Вероника. Вадим пожал плечами.
— Трудно сказать.
— Открыть?
Вероника нерешительно приподнялась, но Вадим жестом остановил перепуганную девушку.
— Сиди, я сам открою.
Он вышел из кухни и пошел к входной двери. За ним нерешительно двинулась Вероника.
— Кто там?
— Я.
— Кто я? — раздраженно спросил Вадим.
За дверью откашлялись.
— Это дворник Камиль, — донесся виноватый с хрипотцой голос.
Вихрев повернулся к Веронике.
— Открыть? — спросил он.
— Откройте, — махнула рукой девушка, — это Ибрагимов, наш дворник.
Вихрев распахнул дверь. Перед ним на лестничной площадке стоял убогий человек в старом рваном пиджаке, в калошах на босую ногу. Он виновато кашлянул и поздоровался.
— Добрый вечер.
— Да уж ночь на дворе, батя, — заметил Вадим и посторонился, пропуская гостя в квартиру. — Проходите!
— Проходите, Камиль Ибрагимович, — пригласила Вероника старого дворника, кивнув головой.
— Здравствуйте, — еще раз поздоровался старик.
— Здравствуйте.
Старый человек долго вытирал калоши о коврик на площадке, словно раздумывал, входить или повернуть обратно, но все же робко вошел в квартиру. Вадим закрыл за ним дверь. Старик, войдя в квартиру, остановился в коридоре, не зная, что делать дальше.
— Проходите, Камиль Ибрагимович, — повторила хозяйка, указывая рукой на комнату.
— Спасибо, — поблагодарил дворник, — вы уж извините старика…
Чувствовалось, что ему трудно говорить, но не от того что он был выпивши, а от волнения…
— Увидел свет, — оправдывался Ибрагимов, — дай, думаю, зайду, видно, Вероника приехала навестить свою тетю Надежду Макаровну…
Голос старика дрогнул, он замолчал, виновато озираясь, посматривая то на девушку, то на парня, и вдруг не выдержал — по худым небритым щекам покатились слезинки.
— Пусть земля будет ей пухом, — глотая слезы, дрожащим голосом произнес Ибрагимов, — ты уж прости старого татарина, что не уберег нашу голубу…
Вероника не выдержала и, рыдая, бросилась к старику. Ибрагимов молча обнял девушку и нежно погладил ее по белокурой головке.
— Что же делать, дочка, — утешал старик девушку, — все мы там будем, кто раньше, кто позже…
Вероника, утерев слезы, прошла в комнату. Татарин и Вадим направились вслед за ней. В комнате воцарилась тишина, разговор не клеился.
— Помянуть бы надобно, — тихо произнес старик.
— Что? — не поняла Вероника.
Татарин откашлялся.
— Я говорю, — виновато повторил он, — помянуть бы надо покойную, по обычаю.
Вероника растерянно посмотрела на мужчин.
— А у нас, наверное, нет ничего…
Вадим, сообразив, наконец, в чем дело, подхватился.
— Я сейчас схожу, — сказал он. — Где тут у вас… Вероника пожала плечами.
— Я не знаю, — виновато прошептала хозяйка.
Вадим улыбнулся, чтобы приободрить сконфуженную девушку.
— Ничего, я найду, — успокоил он ее и, накинув куртку, собрался уже уходить, но дворник его остановил:
— Зачем искать? Все есть!
Ибрагимов прошел на кухню и, достав из кармана бутылку водки, поставил ее на стол. Потом порылся в другом кармане и вынул несколько больших картошин — последнее, что у него осталось.
Разговор между мужчинами был долгим. Уже светало, а старый татарин все изливал свою душу молодому человеку. Вадим почти не пил, а только подливал собеседнику, который, впрочем, тоже знал меру и понемногу прихлебывал из стакана.
Вероника, свернувшись калачиком, давно спала на кровати. Вадим настоял на том, чтобы она пошла отдыхать, пообещав, что займет гостя.
У них с Ибрагимовым завязался довольно интересный разговор о странной преждевременной смерти бывшей хозяйки этой квартиры.
— Ты, я вижу, — вздохнул старик, — хороший парень, только смотри не обижай Веронику. Она мне, как дочка родная. Я ее во, — старик показал рукой расстояние от пола, — с каких лет знаю, на глазах у меня выросла. — Ибрагимов отхлебнул из стакана. — Плохого ничего не скажу, одно только хорошее и доброе.
— Да, — задумчиво произнес Вихрев, не желая отвлекаться от разговора о самоубийстве. — Так говорите, не нравится вам все это…
— А кому понравится, — ответил дворник, — когда хорошие люди ни с того ни с сего умирают.
— А почему вы думаете, батя, что ни с того ни с сего? — насторожился Вихрев, глядя на старика.
Старик выглядел глуповато, но глаза, отметил про себя Вадим, были умные, с какой-то искоркой хитрости и лукавства.
— Каждый мать думает о своем ребенке, — многозначительно произнес Ибрагимов, громко шмыгнув носом, — даже зверь защищает свой детеныш, а Надежда Макаровна была для Вероники, что мать!
— А это при чем здесь?
— Э-э, — погрозил пальцем старик, прищурив один глаз, — она будет жить и заботиться…
Речь старого человека с каждой минутой становилась все менее разборчивой, появилась агрессивность, но не по отношению к собеседнику, а к кому-то за окном, в темноте. Старик встал, нетвердой походкой подошел к подоконнику и оперся на него. Он говорил, энергично размахивая руками, вспоминал хорошего участкового, проклинать плохую милицию, которая допрашивала его, но он не сказал ей про серебристый «Мерседес» номер двадцать, двадцать, двадцать… Потом татарин тыкал пальцем в стекло, указывая на фонарный столб, возле которого должна была лежать Надежда Лефтова, грозил и плакал…