herpes zoster, или опоясывающий лишай. Сердцебиение мое участилось, я почувствовал, что начинаю потеть, и спросил: откуда вы все это знаете? Не забывайте, что я десять лет работаю над этой картиной, сказал он, у нее от меня нет больше секретов. Расскажите мне тогда про этот вирус, что вы знаете о нем? Это крайне странный вирус, сказал Копиист, похоже, он есть у каждого из нас в зачаточном состоянии и проявляется, когда сдают защитные функции организма, тогда он атакует без пощады, потом засыпает, и снова атакует, циклично, скажу вам одно, я думаю, что герпес напоминает угрызение совести, которое дремлет в нас до поры до времени, но однажды просыпается и атакует, потом засыпает вновь, поскольку мы его укрощаем, но никуда не девается, а остается в нас, против угрызений совести не существует лекарства.
Копиист взялся чистить палитру и кисти. Накрыл полотном свою копию и попросил меня помочь ему перенести мольберт в конец зала. Ладно, сказал он, думаю, на сегодня хватит, к чему торопиться, мой меценат ждет копию к концу августа, а у меня практически все готово. Вы еще остаетесь? – спросил у меня Копиист. Нет, сказал я, не думаю, я достаточно видел картину, а сегодня узнал о ней кое-что, чего не знал раньше, чего не мог предположить, сейчас она имеет для меня значение, которого в ней раньше не было. Я иду в сторону улицы Алекрим, сказал Копиист. Отлично, сказал я, я иду на поезд до Кашкайша с вокзала Кайш-ду-Содре́, часть пути можем пройти вместе.
6
Это бывает женским именем и нежным чувством, сказал Железнодорожный Контролер, вы не имеете представления, что бы это могло быть? Железнодорожный Контролер сел напротив и показал в газете кроссворд. Сколько букв? – спросил я. Шесть, сказал он. Любовь, сказал я, скорее всего любовь. Любовь, точно! – воскликнул Железнодорожный Контролер, как я не додумался? Трудно отгадывать кроссворды, содержащие слова-омофоны, сказал я, это всегда головоломка.
Вагон был пустой, может, весь состав был пустой, и я был единственным пассажиром.
Повезло, заметил я, можно хотя бы разгадать кроссворд, в поезде ни одного человека. Сейчас никого, но вы увидите, что будет на обратном пути, сущий конец света. Мы проезжали мимо Оэйраш, и он показал мне на пляж, битком забитый людьми. Песка видно не было, одни тела, сплошное людское пятно, растекшееся по пляжу. Будет конец света, повторил Железнодорожный Контролер, хлынут все, юноши и девушки, слепые и калеки, дети и беременные женщины, дедушки и бабушки, тут будет светопреставление. Что вы хотите, сказал я, по воскресеньям всегда так, все едут на пляж. В мои годы такого не было, отдыхать ездили на свежий воздух, в деревню, называлось это дачным сезоном, а теперь ничего этого больше нет, всем требуется подкоптиться, днями лежат на песке и жарятся на солнце, как сардины, а это вредно, вызывает рак кожи, об этом им говорят в газетах, но им по барабану. Железнодорожный Контролер вздохнул и посмотрел в окно. Мы были в Альто-ди-Барра, и посреди моря поднималась крепость Торре-ду-Бужи́о с маяком. И непрерывно пьют кока-колу, днями напролет пьют это пойло, вы когда-нибудь видели пляж Оэйраш в понедельник утром? весь усеян затычками, красный ковер из затычек. Затычки? – спросил я, что это значит? Так народ называет пробки от бутылки. Хорошо, когда можно узнать что-то новое, сказал я. После чего спросил: можно я покурю, вагон пустой. Курите, курите, ответил он, курите, сколько хотите, я тоже, пожалуй, покурю. Мы достали одновременно по пачке сигарет, я ему предложил свою, и он мне свою. Чем дымите, позвольте узнать? – спросил Железнодорожный Контролер. Сигареты Multifilter, в Португалии их нет, они практически без запаха и вкуса, как будто вдыхаешь воздух, на пачке даже написано activated charcoal filtration system, что означает, что в них небольшое содержание никотина и смол, но все равно это такая же дрянь, как и остальные, курение вызывает рак почище солнца. А что его не вызывает? – ответил Железнодорожный Контролер, даже осознание себя несчастливым, один мой друг умер от рака, потому что считал себя неудачником и несчастливцем. Он взял сигарету, которую я ему предложил, и угостил меня своей. Я курю «Портогез соави»[9], а раньше курил «Дефинитивус»[10], но их больше не выпускают, все изменилось, даже вкус на табачный дым.
Я мечтал закрыть глаза на минуту, но он продолжал свой разговор. Мы проезжали Сан-Педру, и он обратил на него мое внимание. Как, по-вашему, можно построить что-нибудь более безобразное? – сказал он, показывая на дома, видневшиеся в окно, вы где-нибудь видели большее уродство? Действительно, ужас берет, я согласился, но кто разрешает строить такое уродство? Вы знаете, сказал Железнодорожный Контролер, вы знаете, в Португалии очень специфические мэрии, они доверяют строительство архитекторам, которым нравится складывать Lego, все они бездари, но считают себя современными. Вам не нравится современность, сказал я, я это уже понял. Я презираю ее и считаю сплошным безобразием, хороший вкус отправился к такой-то матери, извините за выражение, но вы разве не видели мини-юбку? не считаете, что она безобразна? на какой-нибудь девчушке еще куда ни шло, но на толстой тетке с вывороченными коленями она безобразна, лишает женщину какой ни есть привлекательности и тайны. Он опустил глаза на свой кроссворд и сказал: ну вот, приехали, современность тут как тут – современный архитектор, имя которого противоположность баса, произнесенная заикой, слово из пяти букв. Аалто, сказал я, это финский архитектор, его так зовут, Алвар Аалто. Альто, это же надо, поди знай, наверное, сплошной кошмар, сказал он. Отнюдь нет, сказал я, он построил в пятидесятых годах Хельсинки и прекрасные здания по всей Европе, мне нравится. Вы были в Хельсинки? – спросил он. Да, ответил я, и хорошо знаю, что это город из кирпича, с домами, построенными Аалто, а вокруг города – лес. А люди? что там за люди? – спросил тот. Финны много читают и много пьют, ответил я, очень симпатичный народ, мне нравятся люди, которые умеют пить. Ну, тогда португальцы вам подавно понравятся, сказал он не без логики.
Поезд подъезжал к Кашкайшу. Красиво, правда? – сказал Железнодорожный Контролер, показывая на отель «Ишторил Соль». Современный, сказал я, суперсовременный, и уже устарел. Потом спрашиваю: вы думаете, такси до развязки на улицу Гиншу будет стоить дороже пятисот эскудо? Думаю, что нет, говорит он, в Португалии такси почти даром, вы у себя за границей должны это знать, я вам расскажу, что со мной приключилось, когда я единственный раз выехал из Португалии, поехал повидаться с сыном, он в Швейцарии живет, в пригороде Женевы, сел в такси, за которое заплатил все, что взял с собой из Португалии, вы, случайно, не швейцарец? Швейцарец?! – воскликнул я, что за чушь, я итальянец. Но практически португалец, сказал он, вы ведь давно здесь живете, не правда ли? Нет, сказал я, но, должно быть, какой-то мой незнакомый предок был португальцем, думаю, что Португалия записана в моем генетическом багаже. Генетическом багаже? – повторил Железнодорожный Контролер, я встречал это выражение в «Дневнике событий»[11], это та штука, что содержит знаки, знаком больше, знаком меньше, нет? Что-то в этом роде, сказал я, но, говоря откровенно, сам не представляю, что такое «генетический багаж», думаю, что это характер, по-моему, проще называть его характером. Мне нравится это слово, сказал Железнодорожный Контролер, моя жена говорит, что у меня хороший характер, вы что скажете? Скажу, что у вас прекрасный характер, ответил я, приятно было поговорить, без нашей беседы поездка была бы сплошной скукотищей.
Старуха показалась в двери и посмотрела на меня с подозрительным видом. Добрый вечер, сказал я, я приехал посетить здешний дом и хочу его осмотреть, если вас не затруднит. Мой дом? – ничего не понимая, удивленно спросила старуха. Нет, уточнил я, не ваш, а большой, дом у маяка. Вилла закрыта, терпеливо сказала старуха, сейчас там никто не живет, она уже много лет закрыта. Я знаю, сказал я, поэтому и хочу ее навестить, специально для этого приехал из Лиссабона, вон, посмотрите, меня ожидает такси. Я показал на машину, стоявшую с другой стороны дороги, чтобы она убедилась, что я не шучу, а приехал взаправду. Вилла закрыта, повторила старуха, я сожалею, но она закрыта. Вы – смотрительница? – спросил я. Нет, ответила она, я жена смотрителя маяка, изредка я ее проветриваю, прибираю, тут, знаете, на морском берегу все портится быстро, и окна, и мебель, а владельцам мало забот, они тут не живут, живут за границей, они арабы. Арабы? – воскликнул я, этот дом принадлежит арабам? Увы, да, сказала Жена Смотрителя Маяка, предыдущий хозяин, купивший ее за ломоть хлеба у настоящих владельцев, собирался перестроить ее под гостиницу, но фирма его прогорела, мой муж считает, что он был жуликом, поэтому все продал арабам. Арабам, сказал я, ни за что бы не подумал, что этот дом когда-нибудь будет принадлежать арабам. Что вы хотите, вся эта страна выставлена на распродажу, сказала Жена Смотрителя Маяка, вы разве не знаете, что иностранцы скупают здесь все на корню? Увы, к сожалению, сказал я, но зачем арабам понадобился этот дом? Если говорить откровенно, сказала Жена Смотрителя Маяка, я думаю, они дожидаются, когда он рухнет, пока он стоит, мэрия не дает разрешения на перестройку в гостиницу, а когда рухнет, построят новый прекрасный дворец. А он рушится? – спросил я. Вы бы знали, сказала Жена Смотрителя Маяка, в апреле был сильный шторм, над двумя комнатами снесло крышу, теми, что выходят на море, страшно смотреть, боюсь, что за зиму снесет весь верхний этаж. Поэтому я и приехал, сказал я, воспользовавшись случаем, чтобы увидеть дом перед тем, как он окончательно рухнет. Вы собираетесь его купить? – спросила Жена Смотрителя Маяка. Нет, сказал я, не знаю, как объяснить, я жил в этом доме много лет назад, когда вас еще тут не было. Значит, это было до семьдесят первого, сказала Жена Смотрителя Маяка, мы перебрались сюда в семьдесят первом, тогда тут заправляли Виталина и Франсиско. Конечно, я прекрасно помню Виталину и Франсиско, они здесь были, когда я жил в доме, Виталина занималась уборкой и готовила пищу, делала такой