– Не обращай на него внимания. Он боится выходить на улицу не из-за солдат, а из-за джиннов.
– Теперь она смеется надо мной. Я убил бы ее, если бы не любил так сильно. Но она сумасшедшая. Вы спросите почему? Потому что она не верит в джиннов. Только сумасшедшие не верят в джиннов. Вы верите в джиннов, Том?
– То есть в демонов? – Том поколебался. – Ну… я верю в Бога и, стало быть, в чертей… так что, наверное, я должен сказать «да».
– Ну вот видите! – произнес Ахмед, словно старый спор наконец-то разрешился. – Еще чая?
Наконец Шерон перешла к делу:
– Мы принесли показать тебе кое-что.
Том вытащил сверток со свитками. Взяв свитки, Ахмед разложил их на низком столике, но прежде, чем приступить к их изучению, закурил сигарету-самокрутку. Том наконец понял, что за запах примешивается в комнате к запаху ладана, – это был гашиш. Наполнив легкие дымом, Ахмед стал рассматривать рукопись.
– Спираль – это необычно. Откуда это у вас?
– Попало ко мне от одного человека, который уже умер.
Ахмед разглядывал пергамент еще какое-то время, затем отложил в сторону.
– Ты сможешь разобраться? – спросила Шерон.
– Сколько?
– Что значит «сколько»? Даром конечно.
Ахмед опять глубоко затянулся и грустно вздохнул.
– Ахмед – блестящий ученый, – сообщила Шерон Тому. – Он читает древние манускрипты на иврите, арамейском и арабском языках. Он знает греческий и латынь, не считая английского, французского, немецкого и… каких языков еще, Ахмед?
– Чокнутая еврейка думает, что ее лесть заставит меня взяться за бесплатную работу. Она ошибается.
– Испанского, берберского, арго. Каких еще? Он настоящий полиглот. У него необыкновенный талант К языкам. Именно поэтому мы и пришли к нему.
– А не потому, что считаете меня хорошим парнем? Том, вы работаете бесплатно?
– Мы не знаем, что здесь написано, но у нас есть основания полагать, что это нечто важное, – сказала Шерон. – И если это так, ты можешь перевести рукопись и поразить ученый мир. Это упрочит твою репутацию.
– Ха, мою репутацию! – саркастически рассмеялся Ахмед. – Мою репутацию!
– Он сделает это, – сказала Шерон Тому. – Он уже согласился.
– Она ошибается. – Они продолжали разговаривать друг с другом через посредника.
Ахмед вышел и, вернувшись, внес серебряный поднос с фруктами. Острым ножом он разрезал апельсины на аккуратные дольки. Том восхитился тому, как быстро и точно араб это сделал. Разговор перешел на другие темы. Они обсудили политическую обстановку, последние террористические акты, вспышки насилия, ответные действия правительства. Свиток больше не упоминался. Ахмед, хорошо разбиравшийся в британской политике, замучил Тома вопросами об отношении Великобритании к палестинской проблеме. Том постарался по мере сил удовлетворить его любопытство. Выкурив две-три сигареты с гашишем, Ахмед стал чрезвычайно обаятелен. Несмотря на шутливую перепалку, чувствовалось, что ему и Шерон хорошо друг с другом.
Наконец Шерон поднялась на ноги, и они с Ахмедом дружески расцеловались на прощание. Правильно поняв жест Шерон, Том оставил сверток с рукописью на столе. Пожав Тому руку, Ахмед выразил надежду, что они встретятся еще раз.
Шерон стала спускаться по лестнице первой, за ней шел Ахмед, а за ним Том. Ахмед открыл входную дверь, и Шерон вышла на улицу. Но когда Том хотел последовать за ней, Ахмед перегородил Тому дорогу и наклонился к нему. На какой-то миг Тому пришла в голову нелепая мысль, что Ахмед хочет его поцеловать. Но тот быстро прошептал:
– Вы носите с собой джиннию.[17]
– Что?!
– Джиннию. Я вижу ее. Она пытается говорить с вами, но вы не слышите.
– Я вас не понимаю.
– Не пугайтесь. Я тоже ношу джиннию и вдобавок еще много джиннов. Прислушайтесь, для нее это важно.
Шерон окликнула их, и Ахмед проводил Тома до двери и запер ее. Все мысли о рукописях вылетели у Тома из головы. Он стоял совершенно ошарашенный.
– Он сделает это, – сказала Шерон. – Он выяснит, есть ли там что-нибудь интересное. Том, у тебя что-то бледный вид.
– Я знаю его уже лет десять. Он всегда говорит людям, что они носят с собой джиннов. Не обращай внимания.
Когда они вернулись от Ахмеда, Шерон приготовила обед. Она трепетно относилась к приготовлению пищи, но была безразлична к сервировке и подала куски жареной баранины, завернутые в лепешки вместе с салатными листьями. Оба они с аппетитом все уплели.
– Но у меня ведь на самом деле были галлюцинации. Эта женщина… Наверное, он каким-то образом тоже увидел ее.
Шерон вытерла рот салфеткой.
– Послушай, я вполне допускаю, что у него есть по джинн, а у тебя свой. Но вы не можете видеть джиннов друг на друге.
– Почему?
– Потому что твои видения существуют только в твоей голове, а его – только в его голове, вот почему.
– А что за джинн у него?
– Не имею права говорить тебе про это. Профессиональная этика. Я познакомилась с Ахмедом, когда пи пришел ко мне как к психотерапевту. У него была депрессия, его мучило чувство вины и преследовал целый рой демонов. У Ахмеда блестящий ум, но иногда он дает сбои.
– И тебе удалось помочь ему?
– Льщу себя надеждой, что удалось. А он в свою очередь помог мне. Он не пожелал устанавливать между нами обычные отношения доктора и пациента и настоял на том, чтобы я раскрылась перед ним точно так же, как и он передо мной. Я согласилась. И он смог разрушить немало моих заблуждений, – кстати, поэтому он и называет меня чокнутой еврейкой. У меня было не меньше проблем, чем у него. После этого я отказалась от обычной схемы «доктор – пациент». Он помог мне понять, что все это разыгрывание ролей скорее мешает терапии, чем способствует ей.
– Но он вылечился?
– Он ведет себя нормально и вполне работоспособен, и это главное. Но что касается его джиннов – тут я была бессильна переубедить его, и они продолжают его преследовать. Том, что с тобой случилось?
– Со мной?
– Да. Я вижу это по твоим глазам. Ты смотришь на меня строгим критическим взглядом, чуть ли не с недоверием. Это из-за смерти Кейти?
Том оставил вопрос без ответа.
– А как ты объясняешь появление этих джиннов у него?
– Или у тебя?
– Ну да. Или у меня.
– Сексуальные проблемы.
– Всего-навсего?
– Как и большинству людей, тебе не нравится выслушивать правду о себе.
– Но не слишком ли банально сводить все к сексу?
– Все эти джинны, демоны, галлюцинации – да, фактически значительная часть всех оккультных явлений и религиозных чувств – это перевод сексуальной энергии в другое русло.
– Мне это представляется по-другому.
– Это потому, что ты избегаешь интерпретировать в сексуальных терминах то, что явственно просвечивает сквозь поверхность вещей. Тебе ужасно не хочется признавать это, точно так же, как не хочется признавать…
– Что?
Атмосфера в комнате неожиданно изменилась.
– Скажи, как ты обходишься без Кейти?
– Мне казалось, мы говорим о джиннах.
– Я уже объяснила тебе, что я думаю о джиннах, но меня волнуют твои проблемы. Ты мне небезразличен, Том.
Голова ее покоилась на спинке кушетки, в темных глазах светилось сочувствие. Он не находил в себе сил ответить на ее призыв к искренности. Она слишком быстро хотела восстановить прежние доверительные отношения, решив провести с ним психотерапевтический сеанс, словно с одним из своих пациентов. Его внезапно охватил приступ ненависти к ней.
– Что случилось с Кейти? – спросила Шерон. – И что там у тебя в школе произошло? Это как-то связано?
21
Прохлада Гефсиманского сада была сущим блаженством после полуденной иерусалимской жары. Ботаники утверждали, что некоторые оливы сохранились здесь со времен Иисуса. Вряд ли это было так, поскольку в семидесятом году нашей эры сад был вырублен, однако Том уже начал уставать от собственного скептицизма. Подойдя к самому старому на вид дереву, он прислонился к нему спиной.
Солнце висело на синем небе, как раскаленная сковорода. Чтобы хоть как-то защититься от его лучей, Том купил на арабском рынке соломенную шляпу. Он пришел в сад один, отклонив предложение Шерон составить ему компанию. Он боялся ее вопросов. Солнечный жар пробивал крону оливы у него над головой. Закрыв глаза, он спросил себя, что его мучает?
«Если дело только в том… – сказал директор. – Только в том…»
Когда он распахнул дверь класса в тот день, дети были необычно притихшими. В помещении пахло сыростью, дождем. Школьники смущенно ерзали с каким-то странным пришибленным видом и прятали глаза. Наконец до него дошло, что на доске позади него, по всей вероятности, что-то написано, и он обернулся. На доске красовалась надпись. В классе наступила полная тишина, все ждали, как он воспримет это.
«Не желай жены ближнего своего, – гласила надпись. – Не прелюбодействуй. Мистер Уэбстер бегает за школьницами. Он их ебет». Там было еще много чего написано, а пририсованный сбоку схематичный член извергал семя в столь же схематичный рот.
Тишина позади накатывала на него, как приливная полна. Она пенилась у него за спиной, угрожая затопить; прилив обрушивался на доску с непристойностями и, разбиваясь о них, отступал. Он прочитал надпись еще раз, затем взял тряпку и спокойно стер ее, взял мел и написал плохо слушавшейся рукой: «Сегодня урок по основам религии. Что такое „Ветхий Завет"?»
– Возьмите учебники, – сказал он, следя за тем, чтобы голос звучал ровно. – Откройте на двенадцатой странице.
Здесь, в Гефсиманском саду, по его ноге под брючиной пробежал ручеек пота. В пещеру в скале песчаного цвета вошел монах-францисканец. Том погладил ствол оливы и решил последовать за монахом.
В пещере было покойно и прохладно. Стены отражали свет, наполняя пещеру тусклым янтарным сиянием. Монах в коричневой францисканской рясе и кожаных сандалиях сидел на табурете за столом и писал. В этом зрелище было что-то подлинное, внушающее уверенность. Чувствовалось, по крайней мере, что ты не в тематическом парке развлечений. Монах поднял голову и улыбнулся. Это был крупный человек с темными редеющими волосами и бархатными глазами.