– Да, – кивнул Ахмед, вдруг помрачнев. – Я видел ее. Теперь вы видите, что Ахмед не свихнувшийся наркоман. Джинны существуют в действительности, поверьте мне.
– Мне надо было это выяснить. Простите, что сомневался в ваших словах.
Настроение Ахмеда изменилось. Если раньше он, возможно, отчасти разыгрывал Тома, то теперь вид у него был довольно кислый, взгляд затуманился.
– Не вы первый. Но не все можно объяснить с помощью этой окаянной ослиной психологии Шерон.
– Она и сама признает это. Но что еще вы можете сказать об этой женщине? Вы знаете, кто она?
– Нет, не знаю. Это вы ее знаете. Я рассказал вам все, что видел, больше ничего не могу сказать.
– Расскажите тогда о ваших джиннах.
– С какой стати? Вы приходите сюда, и вам даже нечем заплатить мне. Как большинство туристов, вы приехали в Иерусалим, чтобы увидеть и услышать все, что можно. Почему это я должен раскрывать перед холодным англичанином тайны своего сердца? Почему, черт побери?
– Потому что вы добрый человек и, когда видите, что кто-то страдает, стараетесь помочь ему.
– Да, это правда. Я вижу, что вы страдаете. Но почему я должен протягивать вам руку? Разве вы протягиваете мне свою?
Том не вполне понимал, что он имеет в виду. Может быть, намекал, что Том должен ему заплатить? В этом угрюмом настроении Ахмед выглядел более старым, это был уже не балагурящий араб, а грозный, непредсказуемый и даже немного опасный человек.
– Нет-нет, это не то, что вы думаете, – мотнул головой Ахмед. – Говоря «протянуть руку», я имею в виду другое.
– Но что я могу дать вам?
– Я оказал вам доверие. Окажите доверие и вы. Я открою вам свою тайну. Сделайте то же самое.
– Но у меня нет никакой тайны.
– Тогда допивайте чай, пожмем друг другу руки и простимся.
– Подождите. У меня действительно есть тайна.
– Я знал, что должна быть. – Ахмед свернул еще одну сигарету с гашишем и, раскурив ее, стал ждать, когда Том начнет.
– Вы, наверное, не увидите в этом никакого смысла, и выглядит это действительно по-дурацки. Я хочу рассказать вам, почему я бросил преподавательскую работу в Англии. Я никому об этом не рассказывал – даже Шерон.
Ахмед выслушал историю об уходе Тома из школы внимательно, ни разу не прервав его. Закончив свой рассказ, Том издал глубокий вздох. Араб задумчиво покивал, затем изложил свои соображения:
– Это и есть то дерево, с которого джинния спрыгнула на вас, Том. Раскидистое дерево, дающее много тени, Древо Жизни. И очень старая джинния. В данный момент она исчезла, но кто знает, когда она вернется? Теперь я знаю вашу тайну.
– Да.
– Я видел, как вам трудно было рассказывать мне об этом. И в ответ я раскрою вам свою тайну.
Но прежде, чем приступить к рассказу, Ахмед налил им еще по чашке мятного чая и скрутил себе еще одну сигарету. Раскурив ее, он вперил в Тома твердый взгляд.
– Ни слова лжи не сорвется с моих губ. Ложь – это враг. Выслушайте меня. Это поможет вам отличать правду от лжи.
Набрав полные легкие дыма, он встал и, подойдя к Тому, приблизил свой рот к его губам.
– Откройте рот, – промычал он, не разжимая губ. Придерживая подбородок Тома рукой, он выдул струю дыма ему в горло. – Вдохните это.
Том вдохнул дым. Он оказался более прохладным, чем он ожидал, но вызвал легкие конвульсии во внутренностях и выдавил из глаз слезы. Тем не менее Том задержал дым на секунду, прежде чем выдохнуть. Сердце его заколотилось, слегка закружилась голова.
Ахмед вновь уселся на свою подушку и скрестил ноги, приготовившись к рассказу.
31
«Бисмиллах аль-Рахмани аль-Рахим, во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного,[22] да будут даны мне силы рассказать мою историю правдиво, без отступлений и искажений. Не давай лживым джиннам управлять моим языком. Хотя один лишь Аллах может заглянуть в самые темные уголки человеческого сердца и понять, что происходит там, позволь светочу истины направлять меня в моем рассказе, дабы мы могли выйти из тени на свет.
Впервые я услышал о Мастерах, или Приближенных, как будет правильнее их называть, когда я был студентом одного из английских университетов – того, что в городе Лестере. Там я вел нормальную студенческую жизнь – то есть пренебрегал исламским запретом на алкоголь и в течение трех лет напивался вдрызг и непрерывно старался – с переменным успехом – затащить в постель английских девушек. После окончания университетского курса я остался в университете писать диссертацию. Я был членом Исламского студенческого общества и страстно боролся за самые разные идеалы – не помню уже, за какие именно. Но другие члены Исламского студенческого общества сторонились меня.
Предела падения я достиг, когда влюбился в простую английскую девушку по имени Виктория. Она отдалась мне всего один раз, после чего не захотела иметь со мной ничего общего. Я рыдал и заламывал руки. Я выпил весь виски, продававшийся в супермаркете. Я помню, как просыпался по утрам с чувством, что у меня не голова, а гнилая дыня. Вам знакомо это ощущение?
Мой друг Рашид, президент Исламского студенческого общества, решил поговорить со мной. Он сказал, что я становлюсь в университете всеобщим посмешищем, и велел мне взять себя в руки. И это помогло мне. Я бросил пить и стал усердно трудиться над диссертацией. Рашид пригласил меня однажды съездить вместе с ним к его друзьям в Брэдфорд. Там я разговорился с одним из его друзей, и он, узнав, что я из Лестера, посоветовал мне посетить некоего человека, живущего в этом городе. Тогда-то я и услышал впервые о Мастерах, Приближенных.
Меня заинтересовало то, что он сказал, и, вернувшись в Лестер, я сходил по адресу, который он мне дал. Это был ничем не примечательный дом в азиатском квартале. Я никого не предупреждал о своем визите, но меня встретили так, словно ожидали моего прихода. Когда я позвонил у входа, дверь открыла арабская женщина, которая, не говоря ни слова, сделала знак, чтобы я вошел. Она провела меня в скудно освещенную комнату в глубине дома. Посреди комнаты на полу сидел человек. Напротив него лежала подушка, словно ожидавшая меня. Я хотел войти в комнату, но тут человек предостерегающе поднял руку.
– Стой! – приказал он. – Оставайся у двери. В тебе слишком много винных паров.
Я был удивлен. Я не пил уже недели три и сказал ему об этом.
– Три года, – сказал он. – Ты должен не пить три года, и тогда этот джинн оставит тебя. И в это время ты не должен страдать из-за женщины, которой не можешь добиться.
В первый момент я подумал, что кто-то рассказал ему обо мне, но это было невозможно. Разговор в Брэдфорде был совершенно случайным. Я вглядывался в человека, сидящего на полу. В полутьме трудно было определить его возраст. Очки отражали падавший на них свет, и глаз было не видно. Но я видел его седые полосы и морщины. Я подумал, что он, скорее всего, индиец или иранец, но его костюм западного образца иг позволял судить об этом наверняка.
– Я ничего не могу сделать для тебя, пока ты пропитан алкоголем, – сказал он. – Приходи ко мне через год.
– Но через год меня здесь не будет, – ответил я, стоя в дверях. – Я возвращаюсь в Палестину.
– Раз ты уезжаешь в Палестину, тебя действительно не будет здесь долго, – сказал он, блеснув очками.
Затем он подозвал женщину, стоявшую все это время позади меня, и что-то прошептал ей. Она вывела меня в коридор и закрыла за нами дверь.
– Тебе повезло, – сказала она. – Ты везучий молодой человек. – Она написала мне по-арабски на листке бумаги чье-то имя и адрес. – Сходи к этому человеку.
Я увидел, что человек этот живет в Багдаде.
– Багдад! – воскликнул я. – Зачем мне в Багдад? Я никогда там не был и не испытываю желания ехать в эту жестокую, воинственную страну.
– В таком случае не езжай, – сказала женщина, выпроваживая меня из дома.
Я вышел на улицу, качая головой.
Ехать в Ирак я не собирался, однако листок с адресом не выбросил. Спустя две недели я уже был в Иерусалиме и размышлял о своем будущем. Какое-то время я пытался найти работу, берясь то за одно, то за другое дело. Я даже повязывал лицо платком и бросал камни в израильских солдат. Но это развлечение перестало мне нравиться после того, как одна из пуль насквозь пробила мне бедро. Дюймом выше – и вы разговаривали бы сейчас с евнухом.
Мне нечего было делать в Иерусалиме. Я уже подумывал о том, чтобы вернуться в Англию, но тут вспомнил про листок бумаги и отправился в Багдад.
Это был семьдесят шестой год – спустя два года произошла исламская революция в соседнем Иране, а через год после этого Саддам Хусейн стал президентом Ирака. Я проделал кошмарный путь по Ираку на автобусе и прибыл в Багдад, чувствуя себя больным и несчастным. Когда я вышел из автобуса и на меня напала целая туча мух, мне захотелось тут же вернуться домой.
Но я не вернулся домой, а пошел по адресу, который мне дали в Англии. Там мне сказали, что этот человек уехал и увидеть его можно в маленькой деревушке возле поселка под названием Киркук. Два дня я рыдал и проклинал собственную глупость, затем сел в автобус и поехал обратно через пустыню. Я собирался доехать на нем до самой Палестины. Но представьте себе, что я почувствовал, когда автобус сломался в пятнадцати милях от Киркука.
Я пытался разузнать что-нибудь об этом человеке, однако его имя никому не было знакомо. Наконец пастух, гнавший мимо меня стадо коз, указал мне на какой-то дом. Я зашел туда. Это был богатый дом. Слуга с вежливыми манерами велел мне подождать на крыльце. Там я встретил еще одного молодого человека, иракца по имени Мехмет.
– Ты ждешь Абд аль-Кадира аль-Карима? – спросил я его.
– Это тот, кого зовут также Голосом Невидимого?
– Да-да. Пусть так. – Мне уже осточертело гоняться за этим человеком.
– Да, жду.
– А он Мастер? Один из Приближенных?
– Об этом не нам судить.
– Плевать я хотел на это. Мастер он или не Мастер? Мехмет пожал плечами.