– Я не хотел…
– Ш-ш-ш… – Она прижала палец к его губам.
Затем она поднялась, скинула одежду и предстала перед ним полностью обнаженная. Он ощущал ее возбуждение, разлитое в ночном воздухе, ее запах, который, как невидимая лента, обхватывал его и лишал воли. Но к ее восхитительному аромату примешивался другой запах, очень похожий на пряный, пьянящий запах бальзама. Он смотрел на Шерон, нависающую над ним в темноте, подобно резной фигуре на носу корабля призраков, соблазнительную и вместе с тем пугающую, и вдруг увидел, что это вовсе не Шерон. Это была та, которую он больше всего боялся все это время и больше всего желал.
– Кейти! О, Кейти!
– Я не могла не прийти.
– Кейти.
Она встала рядом с ним на колени и взяла его лицо в свои холодные руки:
– Не плачь. Ты не знаешь, как это было трудно. Я давно уже пытаюсь пробиться к тебе.
Она была теплой, из плоти и крови. На ее губах он чувствовал вкус собственных слез. Он поцеловал ее, и вкус был точно такой, какой он помнил.
– А старуха? – спросил он. – Это была Магдалина?…
– Это была я. Я искала тебя. Не болтай, Том. Давай любить друг друга. – Откинувшись на спину, она потянула Тома к себе. – Люби меня, Том, – бормотала она, – люби меня, люби меня.
Она развела ноги в стороны, призывая его. Он положил руку ей на живот, но между ног у нее оказалось почему-то совсем не то, что должно было там быть, а… открытая книга. Книга составляла часть ее тела. Раскрытая обложка книги была образована ее бедрами, а лобковые волосы завивались наподобие строчек некоего таинственного текста. Затем страницы затрепетали, будто подхваченные сильным ветром, быстро листавшим их. Внезапно перелистывание прекратилось, и образовалась дыра, которая втягивала в себя истлевающие, обратившиеся в труху страницы.
– Пожалуйста… – пробормотал Том.
– Люби меня, Том. Люби меня.
– Пожалуйста! – повторил он настойчиво.
– De profundis, – прошипела Кейти.
Откинув голову назад, она захохотала сатанинским смехом, от которого все ее тело стало извиваться в конвульсиях, свернулось и всосалось в книгу. Книга начала с треском гореть; пепел и искры взлетали и растворялись в воздухе, оставляя после себя запах гари с пряным привкусом ароматического бальзама.
Том, запрокинув голову, завыл.
Открыв глаза, он увидел силуэт человека, склонившегося над ним. Это был монах-карлик, его белые глаза дико вращались на черном лице. Он протянул руку к Тому.
– Ты человек или дух? – спросил он. – Человек или дух?
40
– Господи Иисусе, – сказал он Шерон, выйдя от Тоби после первой консультации. – Это абсолютно бессмысленно.
– Не делай скоропалительных выводов, – прошептала Шерон. – Ты недооцениваешь ее. И не забывай, что она согласилась поговорить с тобой только из одолжения мне.
Тоби категорически не желала иметь дела с мужчинами ни в качестве приходящих пациентов, ни стационарных – после того случая, когда Ахмед впал в неистовство. Его коронный номер в период обострения болезни заключался в том, что он врывался по ночам в палаты к женщинам, причем проделывал это в обнаженном виде и сильном возбуждении. При этом он протягивал пациенткам тупой кухонный нож, умоляя их отрубить ему то, что он считал в то время истоком всех своих бед. Но, если не считать того, что он до смерти пугал женщин этой необычной просьбой, никакого вреда Ахмед им не приносил и представлял опасность скорее для самого себя, чем для кого-либо другого. Тоби боялась главным образом того, что какая-нибудь из женщин, с испугу, выполнит его просьбу.
Шерон с трудом уговорила Тоби встретиться с Томом.
– Просто постарайся его разговорить, – сказала она. – У меня это не получается.
– Я и так работаю двадцать четыре часа в сутки. Когда мне с ним разговаривать?
– Предоставь мне дневную группу. Не скандаль в бухгалтерии. Оставь в покое экономку. Не мельтеши на кухне.
– Полчаса, и все. Это самое большее, что я могу ему уделить.
Шерон расцеловала ее:
– Ты просто шербет.
– Не трогай меня. Он орех или луковица?
В их психотерапевтическом жаргоне фигурировали овощи и фрукты. С некоторых пациентов защитная оболочка снималась легко, как кожура с апельсина, раскрывая вязкое и рыхлое содержимое. Другие требовали значительных усилий, их приходилось раскалывать, как орех. Луковицы были очень непросты, и когда удавалось освободить их от внешнего слоя шелухи, под ним оказывался еще один слой. Порой работа над такой луковицей доводила терапевта до слез.
– Луковица, – ответила Шерон.
После того как она уговорила Тоби поработать над луковицей-Томом, надо было уговорить и луковицу лечь под терапевтический нож.
– Ни за что, – сказал Том.
Но Шерон не собиралась отступать. Она напомнила ему, в каком состоянии он вернулся из Гефсиманского сада этой ночью.
После грубых, оскорбительных приставаний Тома она вылетела из сада и направилась к машине с твердым намерением уехать, оставив его. Но к тому времени, когда она добралась до автомобиля, гнев ее поостыл. Она решила подождать Тома и, сидя в машине, размышляла над случившимся и придумывала, что скажет Тому по этому поводу, когда он появится. Спустя какое-то время она начала беспокоиться. А потом она услышала его вой.
Когда она добежала до места, маленький монах пытался помочь голому и облепленному пылью Тому подняться на ноги. Том плача повторял имя Кейти.
– Спасибо вам, – сказала Шерон монаху. – Я увезу его.
– Он в большом расстройстве, – сказал монах, подняв свои огромные невидящие белые глаза к небу и словно отыскивая там Шерон.
– Да, это уж точно.
Ей удалось уговорить Тома одеться, и монах отпер им ворота.
– Что ты помнишь из событий этой ночи, Том?
Оказалось, он помнит все.
– Согласись, с тобой что-то неладно, – сказала Шерон. – Если не хочешь говорить со мной, поговори с Тоби.
Шерон вцепилась в него мертвой хваткой и не отпускала до тех пор, пока он не согласился пойти с ней на предварительную консультацию. Когда Тоби назвала его «дорогушей» в третий раз, у Тома выработалось стойкое отвращение к этой женщине. Затем она заявила, что сможет поговорить с ним только после того, как у Шерон закончится рабочий день и она уйдет домой.
– Слишком занята, дорогуша. А Шерон слишком занята, чтобы присматривать сейчас за вами.
Таким образом, его выставили за дверь и велели прийти позже. Прежде чем покинуть центр, он заглянул к Шерон на кухню, где она беседовала с какими-то женщинами. При его появлении все замолкли.
– Ну и?… – спросила Шерон.
– Не пойдет, – покачал он головой. Когда ее зрачки сузились, превратившись в две стрелы с острыми наконечниками, он сдался. – Ну хорошо, но только один раз.
Он вышел, догадываясь, что женщины на кухне допытываются у Шерон, кто он такой.
Он вернулся, как и договорились, за несколько минут до того, как Шерон собралась идти домой. Отведя Тома в сторонку, она поцеловала его и вырвала у него обещание, что он постарается честно ответить на все вопросы Тоби. Затем она отвела его в стерильно чистую комнату с отделкой панелями цвета магнолии, нейлоновым ковром и установленными в круг обтянутыми нейлоном стульями, где велела ждать Тоби.
Минут через пятнадцать Тоби сунула голову в комнату и помахала ему рукой, шевеля пальцами наподобие паука.
– Минутку, дорогуша, сейчас буду. – Она снова исчезла.
Прошло еще минут двадцать. Том стал раздраженно ерзать. Он, естественно, не догадывался, что Шерон, уходя, сказала Тоби:
– Заставь его подождать, пусть понервничает.
Наконец Тоби появилась и, сев на один из стульев, спросила:
– Хотите кофе?
– Нет, – холодно отозвался он.
– А я хочу. Очень хочу кофе.
Она опять вышла и вернулась минут через пять с подносом, на котором стояли две чашки. Она уселась, потирая руки.
– Вы здесь чувствуете себя вполне уютно? – спросила она. – Меня нервируют все эти пустые стулья. Такое ощущение, что сидишь в компании призраков.
– У меня нет такого ощущения.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
– Ну вот и замечательно. Давайте, прежде чем начать, выпьем кофе. Вам черный или с молоком?
Том позволил напоить себя кофе. Тоби чрезвычайно церемонно предложила ему сахар, от которого он отказался, и имбирное печенье, на которое он согласился. Наконец кофейная церемония была завершена, чашки и блюдца пристроены на соседних стульях. Тоби была готова приступить к делу.
– Ну вот, дорогуша, начнем. Так что вы хотели сказать мне?
– Прошу прощения?
– Если я правильно поняла Шерон, вы хотели рассказать мне что-то. Так что валяйте. Я вся внимание. – Она приставила ладонь к уху. – Видите, я слушаю.
– Вы смеетесь надо мной.
– Смеюсь? С какой стати я буду смеяться над вами?
– Тут какое-то недоразумение. Как я понял Шерон, это вы хотите что-то сказать мне.
– Сладкий мой, я же вижу вас впервые в жизни. Что я могу вам сказать?
Том в недоумении помотал головой. Тоби посмотрела на свои часы:
– Не хочу торопить вас, дорогуша, но не можем же мы сидеть тут весь вечер. У меня есть всего полчаса. У одной из наших дам сегодня день рождения. Надо еще многое подготовить. Торт и все такое прочее. Мы всегда готовим праздничный обед по такому случаю.
Том в недоумении смотрел на нее. Чего ради Шерон заставила его сидеть тут с этой суетливой пожилой женщиной с отливающими синевой волосами и кулинарными заботами?
– Это была идея Шерон, – сказал он. Тоби ласково улыбнулась ему, затем, заметив какое-то пятнышко на своем платье, стала усердно отчищать его. – Она решила, что я должен поговорить с вами.
– Поговорить? О чем, дорогуша?
– Ну, она полагает… она полагает, что у меня какой-то кризис.
– А почему она так думает?
– Оснований у нее достаточно. Главным образом из-за прошлой ночи. Но…
– А что случилось прошлой ночью?
Том вздохнул: