Этот звук заставил Шерон открыть глаза. Она дремала в кресле. Игла скользила по внутреннему краю вращающейся пластинки, издавая монотонные глухие щелчки, громко звучавшие благодаря усилителю. Она понимала, что слышала голос во сне, но слова, которые кто-то прошептал в ее мозгу, запомнились. Свечи наполовину сгорели, их ровное пламя излучало мягкий желтый свет. Проигрыватель продолжал призывно щелкать.
«Вжик, вжик, вжик».
Она прошлепала к стереосистеме, подняла рычажок и отключила аппаратуру. Обернувшись, она застыла на месте и от неожиданности уронила иглу обратно на пластинку.
В дверях, ведущих из гостиной в спальню, стояла женщина. Она была обнажена и смотрела не на Шерон, а в книгу, которую держала перед собой. Выцветшая татуировка извивалась на ее загорелой коже, повторяя контуры фигуры. Лицо в сетке морщин напоминало древнюю карту какого-то забытого города, глаза сверкали, как два осколка полированного черного камня.
– Кейти? – прошептала Шерон.
Но это была не Кейти. Женщина продолжала читать, губы ее шевелились, беззвучно повторяя слова из книги. Казалось, она не замечает присутствия Шерон. Она перевернула страницу, и страница превратилась в белую птицу, чьи крылья были испещрены буквами. Птица сорвалась с книги и полетела к Шерон. Женщина перевернула следующую страницу, и та тоже мгновенно превратилась в птицу, вслед за ней еще одна и еще. Птицы кружили по комнате и одна за другой вылетали в открытое окно.
42
– Сегодня перед твоим приходом мне приснилась Магдалина.
– Тебе тоже? Ты уверена, что это был сон?
– Не совсем. Я дремала в кресле. А потом встала, и она была уже здесь. Пока я моргала глазами, она исчезла.
– Может, это была джинния?
– Возможно. А может, кто-то еще, прикинувшийся джиннией. Я не знаю, как выглядит джинния.
– А я уже начинаю представлять их себе.
– Ты думаешь, она наблюдает за нами из темноты?
– Да.
– И когда мы занимаемся любовью, вот как сейчас?
– Да. Она прячется в темноте и подсматривает. По меня это больше не волнует.
– Ох-х-х… Когда ты так целуешь мой живот… Ты не мог бы повторить? Когда ты входишь в меня, джинния не может забраться внутрь. Я боюсь, что она войдет в меня.
– А ты не боишься, когда я вхожу?
– Нет. Но боюсь, что в меня войдет любовь. Я боюсь полюбить тебя, Том.
– А любовь – это джинния?
– Да, скорее всего. Любовь – это джинния, притаившаяся в темноте и выжидающая момента, чтобы забраться в меня.
– Нет, джинны приходят, когда уходит любовь.
– Да, ты прав. Любовь устает от себя самой, надоедает сама себе. Она устремляется дальше. Но, уходя, она оставляет ужасную пустоту, открытую кровавую рану. И джинны поселяются в образовавшемся пустом пространстве. Поэтому я и боюсь любви. Не заставляй меня любить тебя, Том. Не заставляй меня пережить это снова.
43
– Так что насчет Кейти? Почему вы не хотите поговорить о ней?
Тоби крепко ухватила быка за рога. Громко отхлебнув кофе, она поставила чашку, стукнув ею о блюдце. На второй сессии Том должен был сам приготовить кофе на кухне и получил нагоняй за то, что не принес вместе с кофе печенье.
– Имбирное печенье, дорогуша. Вы найдете его в буфете. Без него я не работник.
Помимо имбирного печенья, Том обнаружил на кухне Кристину. Она сидела за столом, длинные волосы свисали по обе стороны от стакана, наполненного водой.
– Привет! – жизнерадостно приветствовал ее Том.
Она не шелохнулась и даже головы не повернула в знак того, что слышала его. Вернувшись в комнату, где проходила первая беседа с Тоби, Том увидел, что она переставила стулья. Два стула были поставлены друг против друга, а третий сбоку.
– А зачем третий стул? – спросил он небрежным тоном.
Тоби пожала плечами:
– Может, понадобится кому-нибудь, а может, и нет. Так что там с Кейти?
– А что с ней?
Тоби положила свою розовую ладонь ему на руку:
– Вы же понимаете: это вам принесет облегчение. Это не пустяк, это очень важно.
– Да, понимаю.
– Так расскажите мне о ней.
– Что рассказать?
– То, что вас мучает, дорогуша, что вас мучает.
У Тома был растерянный вид.
Тоби устало вздохнула:
– Вот потому я и не хочу больше иметь дела с мужчинами. Все вы слишком тупы. Зачем мне тратить впустую свои силы? Чтобы вы притворялись, что не имеете представления, о чем я толкую? Только для Шерон могу я делать это. О'кей. Пусть будет, как вы хотите. Давайте начнем с похорон. Что вы можете мне рассказать?
– Ее кремировали. Все как обычно – довольно быстро. Был какой-то священник, которого она даже не знала. Стандартная служба. Вот и все. Занавес опускается, вкатывайте следующего.
– Похоже, вас это расстроило.
– Но что еще можно было сделать?
«А действительно – что?» – подумал Том. Смерть вовлекает вас в обязательный ритуал, который либо идет как надо, либо оставляет у вас чувство крайнего неудовлетворения. Что его выбило из колеи на похоронах Кейти, так это профессиональная безупречность церемонии, скрупулезное исполнение всех ее деталей. Было что-то чуть ли не пугающее в том, как ловко священник подключился к делу. Прямо запущенная в работу динамо-машина с плотно пригнанными шестернями, вырабатывающая заученные слова, которые заслоняют от тебя все самое главное, наподобие старого испытанного занавеса. Такое чувство, что ты присутствовал при повешении, но все, что видел, – это открывшийся под виселицей люк. Затем тебя увели прочь и запихнули в автомобиль. Тебя окружило молчание. Все лишнее устранили, и никого это не трогало. И ничего не решало. Как будто посмотрел фильм о похоронах. Еще и дождь зарядил, прости господи. Потом, прежде чем разъехаться по домам, все подходили и произносили неловкие слова утешения, а у тебя оставалось чувство, что где-то в петле еще висит тело, которое бьется в конвульсиях и судорогах.
– А как умерла ваша жена?
– На нее упало дерево.
– Довольно необычная смерть.
– Она вела машину. Дул ураганный ветер. Не так уж редко случается в Англии осенью. Ветер повалил много деревьев. Одно из них упало прямо на ее машину, когда она ехала домой из церкви.
– Она была в машине одна?
– Да.
– Да уж, не повезло так не повезло.
– Все мы в руках судьбы.
– А почему вы чувствуете себя так погано в связи с этим происшествием?
Том посмотрел на нее:
– Вы думаете, это легко пережить?
– Нет, не думаю, что это легко. Воспринимать такие вещи как взрослый человек и относиться к ним легко – совсем не одно и то же.
Том провалился в бездну молчания. Если он ждал, что Тоби вытащит его из нее, то ждал напрасно: она не собиралась этого делать. Так прошло минут пять, но в кричащем вакууме, где каждая секунда набухала и разрасталась, трудно было четко ориентироваться во времени. Наконец он поднял голову и увидел, что ее серые, как морская волна, глаза терпеливо смотрят на него.
– А? Что?
– Вы собирались объяснить мне, почему вы чувствуете себя так погано в связи с этим происшествием, несчастным случаем, катастрофой.
Открылась дверь и, не спрашивая разрешения, вошла Кристина. Так же молча она села на свободный стул. Том посмотрел на Тоби.
– У нас тут открытая система, дорогуша. Каждый помогает каждому. Иначе говоря, нет пациентов и нет врачей. Кристина и другие наши женщины обладают и опытом, и проницательностью, которые могут быть полезны.
Том тупо смотрел в пространство перед собой. Неужели он так низко пал, что Тоби считает эту сумасшедшую подходящим терапевтом для него?
– Достаточно низко, – сказала Кристина.
– Что? – опешил Том.
– Ты слышал.
– Я слышал, но я…
– А пошел ты!..
– Тише, тише, не надо так набрасываться на него, – успокаивающе произнесла Тоби.
– Это он набрасывается, а не я, – огрызнулась Кристина.
– Но я же не…
Кристина, не дав Тому договорить, отвернулась от него и обратилась к Тоби:
– Я стараюсь быть доброжелательной, Тоби, я правда стараюсь. Но послушайте, о чем он думает. Как можно быть доброжелательной при этом? Его ум где-то блуждает. К черту, если он хочет так себя вести, я пошла. – Она резко поднялась, опрокинув стул, и вышла из комнаты.
Когда дверь за ней закрылась, Том опять посмотрел на Тоби. Она поправляла прическу на затылке.
– Вы собирались объяснить мне, почему чувствуете себя так погано в связи с этим, – сказала она.
Что за чушь? Она повторила эту фразу слово в слово и точно с той же интонацией, с какой произнесла ее перед приходом Кристины. Том посмотрел на стул. Он стоял на своем месте на четырех ножках. Между тем он не видел, чтобы Тоби поднимала его.
– У вас растерянный вид, Том.
– О чем она говорила?
– Кто, дорогуша?
– Кристина. Почему ей надо быть доброжелательной?
– Вас занесло куда-то не туда, сладкий мой. Какое отношение имеет Кристина к нашему разговору?
– Так ведь она только что была тут… – (Тоби смотрела на него без всякого выражения.) – …И опрокинула стул.
– Никого тут не было, дорогуша. Ни Кристины, ни кого-нибудь еще, кроме нас.
Том уставился на нее, подозревая, что она его разыгрывает.
– Я сейчас приду, – сказал он и, поднявшись, вышел из комнаты и прошагал по коридору на кухню.
Кристина сидела на прежнем месте за столом, глядя прямо перед собой. На столе стоял нетронутый стакан воды.
– Вы заходили только что в комнату? – спросил Том. – Ответьте.
Кристина не шелохнулась. Том угрожающе наклонился к ее лицу. Она и глазом не моргнула. Затем ее губы оттянулись назад не то в улыбке, не то в оскале. Том пошел обратно.
– Теперь вы чем-то расстроены, – сказала Тоби. – Что вас расстроило?
– Да, черт побери! Я же видел – или думал, что вижу, – как вошла Кристина и села на этот стул. Она что-то говорила о том, что надо быть доброжелательной или не надо быть доброжелательной.