— Может, они ушли добывать еду, — говорю я. Я пытаюсь утихомирить зарождающуюся панику, скребущий душу страх — такой прежде приходил ко мне в Портленде всякий раз, когда я пробегала мимо кладбища. «Лучше поторопись, — говорила Хана, — а то они схватят тебя за пятки».
Рэйвен не отвечает. Она берется за дверную ручку и поворачивает ее. Дверь открывается.
Рэйвен, обернувшись, смотрит на Тэка. Тот снимает с плеча ружье и идет в дом. Рэйвен, кажется, испытывает облегчение от того, что он взял инициативу на себя. Она снимает с пояса нож и тоже входит в дом. Остальные следуют за ними.
Запах тут ужасный. Слабый свет проникает во тьму, вливаясь через открытую дверь и сочась через щели между планками, которыми заделано разбитое окно. Нам видны лишь очертания мебели. Большая ее часть разломана или перевернута. Кто-то вскрикивает.
— Что случилось? — шепотом спрашиваю я. Джулиан находит мою руку в темноте и сжимает. Никто не отвечает. Тэк с Рэйвен уже продвинулись в глубь комнаты. Под их ногами хрустит битое стекло. Тэк берег ружье за ствол и с размаху бьет по деревянным планкам на окне. Планки легко ломаются, и в комнате становится светлее.
Неудивительно, что тут так воняет: из перевернутого медного котелка высыпалась еда и загнила. Когда я делаю шаг вперед, из-под ног в разные стороны шмыгают какие-го насекомые. Я стараюсь сдержать подкатившую к горлу тошноту.
— О боже, — вырывается у Джулиана.
— Я посмотрю, что наверху, — говорит Тэк, не понижая голоса, и я подпрыгиваю от неожиданности. Кто-то включает фонарик, и луч скользит по полу, усыпанному чем ни попадя. Я вспоминаю, что у меня тоже есть фонарик, и пытаюсь нашарить его в рюкзаке.
Иду вместе с Джулианом на кухню, держа фонарик перед собой, как будто он может нас защитить. Здесь заметно больше признаков борьбы: несколько разбитых стеклянных банок, еще больше насекомых и гниющей пищи. Я стараюсь дышать через рукав. Вожу лучом фонарика по полкам кладовки. Здесь до сих пор хранятся неплохие запасы: банки с маринованными овощами и солониной выстроились ровными рядами рядом со связками вяленого мяса. На банках наклеены аккуратно подписанные этикетки, указывающие где что, и у меня вдруг отчаянно кружится голова. Я вспоминаю рыжеволосую женщину, склонившуюся над банкой, — как она улыбается и говорит «Бумаги уже почти не осталось. Скоро нам придется угадывать что где».
— Вес чисто! — объявляет Тэк. Мы слышим, как он топает обратно к лестнице, и Джулиан тянет меня по короткому коридору в главную комнату, где до сих пор стоит большая часть группы
— Снова стервятники? — мрачно интересуется Гордо.
Тэк проводит рукой по волосам.
— Они не искали ни еды, ни припасов, — сообщаю я. — Кладовка до сих пор полна.
— Возможно, это были вовсе и не стервятники, — высказывает предположение Брэм. — Возможно, эта семья просто ушла.
— И перед уходом разнесла все в щепки? — интересуется Тэк. — И бросила все свои запасы еды?
— Может, они просто спешил, — упорствует Брэм. Но я вижу, что он и сам в это не верит. В доме так и витает нечто неправильное, тошнотворное. Здесь произошло что-то очень скверное, и все мы чувствуем это.
Я подхожу к открытой двери и шагаю на крыльцо, вдыхаю чистый воздух, пахнущий простором и просыпающейся растительностью. Лучше бы мы сюда не приходили!
Половина народу уже выбралась наружу. Дэни медленно бродит по двору, раздвигает траву руками — ищет что-то, что ли, — словно бредет через воду глубиной по колено. За домом разговаривают на повышенных тонах. Потом сквозь шум раздается голос Рэйвен:
— Назад! Не ходите сюда! Я сказала — назад!
У меня все внутри сжимается. Она что-то нашла.
Рэйвен выходит из-за дома, запыхавшись. Ее глаза горят гневом.
Но она говорит лишь:
— Я нашла их.
Ей даже не требуется добавлять, что они мертвы.
— Где? — хрипло спрашиваю я.
— У подножия холма, — бросает Рэйвен, потом протискивается мимо меня в дом. Я не хочу возвращаться внутрь, в ту вонь, и темноту, и лежащий на всем флер смерти — во всю эту неправильность, в зловещую тишину, — но возвращаюсь.
— Ну, что нашла? — спрашивает Тэк. Он так и стоит посреди комнаты. Остальные расположились вокруг него полукругом, безмолвные и застывшие, и на мгновение, когда я снова вхожу в комнату, мне кажется, будто я вижу статуи в полумраке.
— Следы огня, — говорит Рэйвен, потом добавляет чуть тише: — Кости.
— Так я и знала! — голос Корал звучит пронзительно, с нотками истеричности. — Они были здесь! Так я и знала!
— Они уже ушли, — успокаивающе произносит Рэйвен. — Они не вернутся.
— Это были не стервятники.
Все резко оборачиваются. В дверном проеме стоит Алекс. В руке у него зажато что-то красное — не то лента, не то полоска ткани.
— Я же тебе сказала не ходить туда! — говорит Рэйвен. Она смотрит на него свирепо — но я вижу под гневом страх.
Алекс, не обращая на нее внимания, проходит в комнату, встряхивает ткань и поднимает, чтобы всем было видно. Это длинная полоса красной пластиковой ленты. На ней отпечатаны повторяющиеся изображения черепа со скрещенными костями и слова: «ОСТОРОЖНО: БИОЛОГИЧЕСКАЯ ОПАСНОСТЬ».
— Весь этот участок был обтянут, — сообщает Алекс. Лицо его ничего не выражает, но голос звучит сдавленно, как будто он говорит сквозь шарф.
Теперь я сама превращаюсь в статую. Я хочу что-то сказать, но в голове ни единой мысли.
— Что это значит? — спрашивает Пайк. Он живет в Диких землях с детства. Он практически ничего не знает о жизни на огороженных территориях — о регуляторах и инициативах здоровья, о карантинах и тюрьмах, о страхе заразиться.
Алекс поворачивается к нему.
— Зараженных не хоронят. Их либо зарывают подальше, на тюремном дворе, либо сжигают. — На мгновение взгляд Алекса оказывается прикован ко мне. Я единственная здесь, кто знает, что тело его отца безвестно погребено в крохотном тюремном дворике Крипты. Я единственная, кто знает, что Алекс годами навещал импровизированное кладбище и маркером написал на камне имя отца, чтобы спасти его от забвения. «Мне очень жаль», — пытаюсь мысленно сказать я ему, но Алекс уже отвел взгляд.
— Рэйвен, это правда? — отрывисто спрашивает Тэк.
Рэйвен открывает рот — и закрывает обратно. На мгновение мне кажется, что она станет отрицать это. Но Рэйвен наконец произносит тоном человека, смирившегося с судьбой:
— Похоже, это регуляторы.
Все дружно ахают.
— Черт! — бормочет Хантер.
— Не верю! — заявляет Пайк.
— Регуляторы... — повторяет Джулиан. — Но это значит...
— Что все живущие в Диких землях теперь в опасности, — заканчиваю за него я. — Паника в моей душе нарастает. — Дикие земли больше не принадлежат нам.
— Ну что, доволен? — интересуется Рэйвен у Алекса, недоброжелательно, глядя на него.
— Они должны знать, — коротко отвечает он.
— Ладно. — Тэк вскидывает руки. — Успокойтесь. Это ничего не меняет. Мы уже знаем, что стервятники вышли на охоту. Мы просто будем начеку. Не забывайте: регуляторы не знают Диких земель. Они не привыкли ни к глуши, ни к открытым пространствам. Это — наша земля!
Я понимаю, что Тэк изо всех сил старается успокоить нас, но в одном он ошибается: кое-что все-таки изменилось. Одно дело — бомбить нас с неба. Но регуляторы разрушили барьер, реальный и воображаемый, разделявший два эти мира. Они прорвали покрывало невидимости, окутывавшее нас годами.
Внезапно мне вспоминается, как однажды, вернувшись домой, я обнаружила, что к тете Кэрол пробрался енот и прогрыз все коробки с овсяными хлопьями, да еще и рассыпал хлопья по всем комнатам. Мы загнали енота в ванную, и дядя Уильям застрелил его, сказав, что животное, возможно, переносчик болезни. Хлопья нашлись и у меня между простынями: енот побывал и у меня в постели. Я трижды выстирала простыни, прежде чем снова решилась спать на них, но даже после этого мне снилось, что в меня впиваются коготки.
— Давайте-ка уберем здесь, — распоряжается Тэк. — Устроим внутри всех, кого сможем. Остальные разобьют лагерь снаружи.
— Мы что, остаемся здесь?! — взрывается Джулиан.
Тэк бросает на него тяжелый взгляд.
— А почему нет?
— Потому... — Джулиан беспомощно смотрит на остальных. Все отводят глаза. — Здесь убили людей. Это просто... неправильно.
— Неправильно уходить обратно в глушь, когда у нас есть крыша над головой, и кладовка, набитая едой, и силки куда лучше того дерьма, которым мы пользуемся, — отрезает Тэк. — Регуляторы уже побывали здесь. Они не вернутся. Они и в первый раз справились с работой.
Джулиан смотрит на меня в поисках поддержки. Но я слишком хорошо знаю Тэка и еще знаю Дикие земли. Я качаю головой. «Не спорь».
— Мы быстрее избавимся от вони, если выломаем еще часть окон, — говорит Рэйвен.
— Там за домом наколотые дрова, — говорит Алекс. — Я могу развести огонь.
— Ну ладно. — Тэк больше не смотрит на Джулиана. — Договорились. Мы остаемся здесь на ночь.
Мы выбрасываем обломки за дом. Я стараюсь не присматриваться к разбитым чашкам и разломанным стульям и не думать, что шесть месяцев назад я сидела здесь, согретая и накормленная.
Мы вымываем полы с уксусом, найденным в буфете, и Рэйвен, нарвав во дворе сухой травы, жжет ее по углам, пока дым, наконец не перешибает сладковатый, удушающий запах гниения.
Рэйвен отправляет меня поставить несколько силков, и Джулиан вызывается пойти со мной. Возможно, он просто ищет повод, чтобы убраться из дома. Видно, что даже после того, как мы очистили комнаты почти от всех признаков погрома, ему все равно не по себе.
Мы, молча, проходим через заросший двор и углубляемся в гущу леса. Небо подернуто розовым и фиолетовым, и на земле лежат густые, словно мазки кистью, тени. Но все еще тепло, и некоторые деревья уже покрыты крохотными зелеными листочками.
Мне нравятся такие вот Дикие земли: обнаженные, прозрачные, не облаченные еще в весенний наряд, но исполненные стремления, и роста, и жажды солнца, с каждым днем утоляемой чуть больше. Вскоре Дикие земли расцветут, пьяные и полные жизни.