Мы добираемся до берега реки. Ее русло больше не кишит людьми, дерущимися за воду. Драться больше не за что, от воды осталась лишь тонюсенькая струйка в палец толщиной, черная от ила.
До стены еще миля, а потом четыре мили к северу вдоль стены, к той ее части, что укреплена получше. Наша задача — привлечь как можно больше внимания и оттянуть как можно больше народу из службы безопасности от того места, к которому будут прорываться Рэйвен, Тэк и остальные.
Когда мы собирались, Пиппа открыла второй холодильник, поменьше, и оказалось, что его полки забиты оружием, которое она получила от сопротивления. Тэку, Рэйвен, Ла, Хантеру и Джулиану достались пистолеты. Нам пришлось обойтись полупустой бутылкой с бензином, заткнутой тряпкой, — Пиппа называла ее «кошельком нищего». По безмолвному договору меня избрали нести ее. Теперь она неприятно стучит меня по спине и словно бы становится все тяжелее. Мне представляется внезапный взрыв, разносящий нас на куски, и я никак не могу выбросить эту картину из головы.
Мы добираемся до того места, где лагерь упирается в южную стену города — вал людей и палаток, накатывающийся на камень. Эта часть стены и район города за ней брошены. Огромные темные прожектора тянут шеи над лагерем. Уцелела одна-единственная лампочка. Она льет яркий белый свет, резко очерчивая силуэты и опуская детали и объем, словно маяк, шлющий свои лучи над темной водой.
Мы идем вдоль пограничной стены на север и в конце концов оставляем лагерь позади. Земля под ногами сухая. Ковер из сосновых иголок шуршит при каждом шаге. Поскольку шум лагеря сошел на нет, это шуршание — единственное, что нарушает тишину.
Меня грызет беспокойство. Я не слишком волнуюсь насчет нашего задания — если все пройдет хорошо, нам даже не придется пробивать стену, — но Джулиан сам не понимает, во что ввязался.
— Это безумие! — произносит вдруг Корал. Голос ее пронзителен. Она, должно быть, все это время сражалась с паникой. — Из этой затеи ничего не выйдет! Это самоубийство!
— Можешь не ходить! — отрезаю я. — Тебя никто не просил вызываться добровольцем.
Корал словно не слышит меня.
— Нам надо было собраться и уйти отсюда! — говорит она.
— И оставить всех прочих разбираться с этим самим? — вспыхиваю уже я.
Корал не отвечает. Ее явно ничуть не больше моего радует то, что мы вынуждены работать вместе, — а может, даже меньше моего, потому, что за командира все-таки я.
Мы петляем между деревьями, следуя за беспорядочными перемещениями Брэмова фонаря, порхающего впереди, словно светлячок-переросток. Время от времени мы пересекаем полосы бетона, расходящиеся от стен города. Когда-то эти старые дороги вели в другие города. Теперь же они уходят в землю, текут, словно серые реки, у подножия молодых деревьев. Дорожные указатели, сплошь затянутые бурым плющом, показывают путь к городам и ресторанам, которых давно уж нет.
Я смотрю на маленькие пластиковые часы, которые дал мне Бист. Двадцать три тридцать. Вышли мы полтора часа назад. У нас еще полчаса до того момента, когда надо будет поджечь тряпку и отправить посылочку за стену. Одновременно с этим раздастся взрыв на восточной стороне, к югу от того места, где будут перебираться через стену Рэйвен, Тэк, Джулиан и остальные. Надеюсь, два взрыва отвлекут внимание от пробравшихся в город чужаков.
Здесь, в отдалении от лагеря, граница в куда лучшем состоянии. Высокая бетонная стена целая и чистая. Прожектора в рабочем состоянии и более многочисленны: огромные, широко распахнутые, слепящие глаза отделяют друг от дружки двадцать-тридцать футов.
За прожекторами я различаю черные силуэты жилых высоток, здания из стекла и металла, церковные шпили. Я понимаю, что мы, должно быть, неподалеку от делового центра и что этот район, в отличие от окраинных жилых районов города, не полностью эвакуирован.
Адреналин начинает свою работу, и я вся начеку. Внезапно я осознаю, что ночь вовсе не беззвучна.
Я слышу шаги снующих вокруг нас животных, шуршание маленьких тел в палой листве.
А потом до меня доносятся голоса - еле различимые, сливающиеся с голосами леса.
— Брэм! — шепчу я. — Выключи фонарь!
Брэм повинуется. Поют сверчки, разделяя воздух на частицы, отсчитывая секунды. Я слышу учащенное, испуганное дыхание Корал. Ей страшно.
И снова голоса, и принесенный ветерком смех. Мы отступаем в лес, прячемся в темный клин между двумя прожекторами. Когда мои глаза привыкают к темноте, я вижу крохотный огонек, оранжевого светлячка, парящего над стеной. Он вспыхивает, затухает, разгорается снова. Сигарета. Часовой.
Новый взрыв смеха разрывает тишину, на этот раз более громкий, и мужской голос произносит:
— Да хрен тебе!
Часовые. Во множественном числе.
Итак, на стенах устроены наблюдательные пункты. Это и хорошо, и плохо. Больше часовых — больше людей, способных поднять тревогу, больше сил будет отвлечено от главного прорыва. Но одновременно это означает, что к стене опаснее подбираться вплотную.
Я подаю Брэму знак: продолжаем двигаться. Теперь, когда фонарик выключен, нам приходится идти медленно. Я снова смотрю на часы. Двадцать минут.
Потом я вижу его: металлическое сооружение возвышается над стеной, словно птичья клетка-переросток. Сторожевая вышка. На Манхэттене с его подобной стеной имеются и такие вышки. Внутри клетки рычаг, способный поднять тревогу по всему городу, вызвать регуляторов и полицию к границе.
К счастью, вышка стоит в темном промежутке между прожекторами. Однако же есть весомый шанс, что этот участок границы патрулируют часовые, хоть мы их и не видим. Верх стены массивен и темен, там может укрыться сколько угодно регуляторов.
— Мы бросим бутылку как можно ближе к вышке, — негромко говорю я. — Если взрыв не заставит сработать сигнализацию, тревогу поднимут часовые. Брэм, мне нужно, чтобы ты вырубил один из вон тех прожекторов, которые подальше. Я хочу, чтобы часовые ушли с вышки, если они там есть. Мне потребуется подойти поближе, чтобы добросить эту штуковину. — Я снимаю рюкзак.
— А мне что делать? — спрашивает Коралл.
— Оставаться здесь, — говорю я. — Наблюдать. Прикрывать меня, если что-то пойдет не так.
— Что за чушь, — говорит Корал. Судя по виду девушки, ее обуревают противоречивые чувства.
Я снова смотрю на часы. Пятнадцать минут. Почти пора. Я достаю бутылку из рюкзака. Она кажется крупнее, чем раньше, и тяжелее. Мне не сразу удается найти коробок спичек, который дал Тэк, и на мгновение я пугаюсь, что каким-то образом потеряла его в темноте, но потом я вспоминаю, что для сохранности спрятала спички в карман.
«Подожги тряпку и брось бутылку, — сказала мне Пиппа. — Проще простого».
Я делаю глубокий вдох. Мне не хочется, чтобы Корал знала, что я нервничаю.
— Давай, Брэм.
— Сейчас? — Голос Брэма тих, но спокоен.
— Отправляйся сейчас. Но подожди моего свистка
Брэм встает и бесшумно уходит. Вскоре его поглощает тьма. Мы с Корал, молча ждем. В какую-то секунду наши локти соприкасаются, и Корал отдергивает руку. Я подвигаюсь чуть вперед, осматривая стену и пытаясь понять, то ли тени, которые я вижу, — люди, то ли шуточки ночи.
Я смотрю на часы, потом еще раз. Минуты внезапно несутся вскачь.
23:50.
23:53.
23:55.
Пора!
У меня пересыхает в горле. Я едва могу глотать, и мне приходится дважды облизнуть губы, прежде чем удается свистнуть.
На протяжении нескольких долгих, мучительных секунд ничего не происходит. Больше нет смысла притворяться, что мне не страшно. Сердце лихорадочно стучит в груди, а легкие слово бы захлопнулись.
Потом я вижу Брэма. Всего на секунду, во время рывка к стене, он попадает в луч прожектора, и свет очерчивает его, словно на фотографии. А потом тьма снова поглощает его, и мгновение спустя раздается оглушительный грохот, и прожектор гаснет.
Я вскакиваю и мчусь к стене. Я ловлю себя на том, что кричу, но не могу ни разобрать слов, ни сосредоточиться на чем-либо, кроме стены и сторожевой вышки над ней. Теперь, когда прожектор погас, силуэт вышки, подсвеченный луной и рассеянным светом города, сделался особенно четким. В пятнадцати футах от стены я прижимаюсь к стволу молодого дуба. Я зажимаю «кошелек нищего» между ног и принимаюсь сражаться со спичками. Первая шипит и гаснет.
— Ну давай же, давай! — бормочу я. У меня дрожат руки. Вторая и третья спички тоже не хотят гореть.
Стаккато выстрелов разрывает тишину. Судя по звукам, часовые стреляют вслепую, наугад, и я возношу короткую молитву, чтобы Брэм уже успел отступить за деревья, спрятаться, укрыться — и смотрит, чтобы убедиться, что остальная часть плана идет как надо.
Четвертая спичка наконец разгорается. Я перехватываю бутылку, подношу кончик спички к тряпке и смотрю, как тот вспыхивает белым, жарким пламенем.
А потом я выбираюсь из-под защиты деревьев, делаю глубокий вдох и бросаю бутылку.
Бутылка, вращаясь, летит к стене — невообразимый круг пламени. Я напрягаюсь, ожидая взрыва, но его нет. Горящая тряпка вываливается из горлышка бутылки и плывет к земле. Я слежу за ее полетом, словно загипнотизированная, — она летит, кренясь, будто подбитая огненная птица, и падает в подлесок у подножия стены. Бутылка разбивается об бетон, не причинив никакого вреда.
— Что за черт? Теперь-то в чем дело?
— Похоже, огонь.
— Возможно, твоя хренова сигарета.
— Хватит подкалывать, дай лучше шланг.
Тревоги все нет. Возможно, стражники привыкли к актам вандализма со стороны заразных, и ни разбитого прожектора, ни непонятного огонька не хватает, чтобы заставить их забеспокоиться. Возможно, это не имеет особого значения - диверсия Алекса, Пиппы и Биста намного важнее и ближе к месту действия, - Но я боюсь, что их план мог тоже сорваться. И город так и остался полон стражников, готовых, сытых, внимательных.
И Рэйвен, Тэк, Джулиан и остальные идут на бойню.