х или «нет человека», или он «прошибает лбом пространство», или вообще скатывается на научно-популярную лекцию…
Григорий приуныл. Его утешали — когда ты пишешь о том, что видел сам, у тебя неплохо получается. Он помалкивал, не спорил. Но в душе был не согласен. Очень уж не хотелось не уметь придумывать — Григорий твердо был уверен, что если не умеешь фантазировать, то какой из тебя, к черту, писатель, если даже и можешь изобразить какую-то местность так, что другой, прочитав, ощутит себя так, словно и сам там побывал. Но вот этого-то он — увы! — и не умел, в чем все больше убеждался. И все больше отчаивался, И было от чего: у него масса фантастических задумок, идей. Он знает, о чем писать, но не может написать — в лучшем случае из-под пера выходят серенькие рассказы, написанные сухим до невозможности языком. Но если он спускал своих героев из космоса на грешную землю, то местами (где не очень врал, точнее, не очень выдумывал) получалось неплохо. К примеру, в одном рассказе Григорий просто описал нескольких знакомых. И хотя поместил он их в фантастическую ситуацию и изменил фамилии, они немедленно узнали себя в этом рассказе. Точнее, узнал один, а второму — человеку, который часто заглядывал в стакан, газету с опубликованным рассказом услужливо принесли соседи — сам он прессы не читал. Из принципа — как уверял. И если перед первым пришлось долго извиняться, то второй, наоборот, возгордился и даже поставил Григорию бутылку — благодарствую, мол, за павшую на меня славу…
А ведь он прав…
Проснулся Борис Борисович Мазуров поздно: жена уже гремела на кухне посудой. Мазуров вспомнил, что вчера, в последний день старого года, они крепко поругались. Настроение сразу испортилось. Жена, видите ли, захотела ребенка на тридцать пятом году жизни… Жаль, конечно, что в свое время они так и не успели родить сына или дочь. Сперва оба учились, потом копили деньги на кооперативную квартиру, затем — на машину.
Для ребенка места не оставалось. А теперь поздно, не молодые уже…
Мазуров прошел на кухню, покосился на жену, удивился счастливому выражению ее лица (вроде и не ругались!) и, желая испортить настроение и ей, демонстративно отгородился газетой. Жена, хорошо изучившая его нрав, молча подала Мазурову завтрак и ушла в комнату. Он поверх газеты проводил ее взглядом: что-то странное показалось ему в облике жены…
Газеты Мазуров начинал читать с критики. Критику он любил, даже сам писал в газету. Совсем недавно собирал подписи под жалобой о том, что в подъезде их дома дверь сорвана с петель, а ЖЭКу до этого нет никакого дела. Но свежий номер городской газеты был праздничным — никого не критиковали, никто не оправдывался, никто не говорил со всей ответственностью о чужих недостатках. Читать было нечего, за исключением небольшой заметки о том, что сроки одачи строящегося напротив многоквартирного дома опять перенесли на месяц.
— Тоже мне строители… — пробурчал Мазуров и положил газету на стол. И тут ему бросилась в глаза крупная надпись на первой странице — ПОЗДРАВЛЯЕМ С НОВЫМ 1986 ГОДОМ!
— Поздравить и то толком не умеют, — опять заворчал Мазуров, — после 1984-го у них сразу 1986 год идет. Тоже мне редакторы…
Некоторое время он скучал, глядя в окно на недостроенный многоквартирный дом. Потом взял брошенную газету и внимательно просмотрел в ней программу телевидения. Она почему-то отличалась от той, которую он слышал вчера по телевизору («тоже мне работнички…»), но фильм «Ирония судьбы, или С легким паром» был на месте, и Мазуров пошел смотреть телевизор. Возле телевизора, подремывая в кресле, он так и просидел весь день.
На работу Мазуров ушел рано, жена еще спала. Уже несколько лет он работал старшим специалистом в планово-экономическом отделе, очень дорожил своей должностью. До обеда он старательно трудился: писал краткий отчет о проделанной за год работе. После перерыва понес его на подпись начальнику. Тот внимательно просмотрел отчет и, к удивлению Мазурова, не нашел в нем никаких ошибок.
— Вы, как старший специалист, растете, — сказал начальник польщенному Мазурову, — на этот раз мне пришлось исправить всего одну цифру.
Мазуров посмотрел, какую именно, и ужаснулся. В заголовке «ОТЧЕТ ЗА 1984 ГОД» красным карандашом четверка была исправлена на пятерку…
— Извините, но…
— Ничего, Борис Борисыч, бывает. У меня тоже после вчерашнего голова побаливает, — доверительно сообщил начальник.
Мазуров хотел что-то возразить, но лишь глупо улыбнулся и кивнул головой.
Ш Работать он больше не мог. Из головы не выходила странная история с пропавшим 1985 годом. К тому же в беспрерывных разговорах сотрудников отдела то и дело упоминался старый 1985 и новый 1986 годы… «На розыгрыш не похоже…», — мучительно размышлял Мазуров, обхватив голову руками. Так ни до чего и не додумавшись, он опять пошел к начальнику. Тот понимающе улыбнулся и разрешил, уйти с работы пораньше.
Идя домой, Мазуров внимательно смотрел по сторонам, Но никаких признаков того, что пролетел лишний год, он не видел. Даже дверь в его подъезде так и висит на одной петле…
Из подъезда, пошатываясь, вышел Женька Малютенок, местный пьянчужка. Мазуров торопливо подошел к нему, спросил шепотом:
— Слушай, какой у нас сейчас год?
Малютенок посмотрел непонимающе красными глазками, осторожно сказал, дыхнув перегаром:
— Это, как сказать… текущий год…
Потом в глазах его засветилась надежда:
— Что, тоже «трубы горят»? — и уже деловито добавил: — В соседний магазин только что машину «Агдама» завезли…
Отмахнувшись от Малютенка, Мазуров вбежал на свой этаж, утопал кнопку звонка и держал до тех пор, пока жена не открыла дверь.
— Ты что это трезвонишь? — спросила она. И вдруг всплеснула руками: — Да на тебе лица нет… Что случилось?!
— Какой у нас сейчас… — торопливо начал Мазуров и запнулся, внимательно посмотрел на жену, обошел ее, спросил дрогнувшим голосом: — Что с тобой?
— Борис, да ты никак пьян! Я беременна, на восьмом месяце…
Очнулся Мазуров на полу. Жена стояла на коленях и прикладывала к его лбу холодное, мокрое полотенце. Лицо у жены было испуганным, Мазуров с трудом сел и сбивчиво рассказал о пропавшем годе.
— Ты что, совсем ничего не помнишь из прошлого года? Ну, из 1985-го…
— Ничего. После 1984 года сразу наступил 1986-й…
— Но ведь ты никуда не исчезал. Накануне 1985 года, то есть год назад, я помню, мы с тобой поругались из-за ребенка…
— Мы поругались вчера!
— Нет, год назад… На следующий день ты был очень странный. Попросил у меня прощения…
— Не помню, — буркнул он.
— Попросил у меня прощения, и с этого дня тебя словно подменили…
— Подменили?… — Мазуров подозрительно покосился на живот жены.
— Удивительно, но ты стал умнее и добрее. И вообще больше внимания мне стал уделять… — жена стыдливо посмотрела на живот.
Мазуров крякнул. Некоторое время они молчали. Потом жена сказала:
— Сходи к Вадиму Петровичу, к очкарику этому, он все знает. К тому же вы вроде друзьями стали в том… в пропавшем году.
Мазуров недолюбливал соседа за острый язык, но его эрудиции отдавал должное, поэтому послушался совета жены.
Вадим Петрович сидел за столом, ел кильку прямо из банки и читал растрепанный научный журнал на иностранном языке.
— А, милейший Борис Борисович! С Новым годом вас! — поприветствовал он Мазурова. — С чем пожаловали?
Взгляд у соседа был лукавый, словно он что-то знал, но не хотел говорить. Мазуров осторожно присел на краешек обшарпанного стула и подробно рассказал случившуюся с ним странную историю.
— Охотно верю, что передо мной сидит Борис Борисович образца позапрошлого, 1984 года, — сказал сосед, — и сейчас популярно объясню, почему с вами случилась такая неприятная история. Время не есть что-то непрерывное, оно дискретное, состоит из кусков. Эти куски существуют каждый сам по себе. То есть та железобетонная панель, что уже несколько лет валяется у нас зо дворе и проваляется, очевидно, еще долго, существует одновременно и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Во всех этих временных кусках панель одинаковая, нет различия, за которое можно зацепиться. Что-то там в природе не так сработало, панель на стыке временных кусков перекочевала из прошлого в настоящее и сейчас, в 1986 году, во дворе лежит панель образца 1984 года. Попробуйте докажите, что это не так…
— При чем тут панель, какое отношение имеет она к целому году из моей жизни, — Мазуров обиделся и встал, очень сожалея, что пришел сюда и выложил этому язвительному человеку свою беду.
— А я вот не вижу разницы, с научной точки зрения, разумеется, между этой неподвижной панелью и тем неподвижным обывательским мнрком, в котором замкнулись вы. Дни ваши столь же серы, сколь серы грани этой панели. И я не удивлюсь, если в следующий раз вы недосчитаетесь десяти лет, а не года…
— Сам ты… — вспылил Мазуров и вышел, хлопнув дверью.
Но на лестничной площадке он немного остыл и неожиданно подумал: «А ведь сосед, кажется, прав…»
Вечером Мазуров, привинтив два шурупа, отремонтировал дверь в подъезде. Потом, смущаясь, пошел к соседу извиняться. Вадим Петрович встретил его улыбкой, так как знал нового Мазурова образца 1985 года, с которым в этом году и подружился.
Самому Григорию рассказ нравился. Может быть, потому, что был он одним из первых. Но все-таки это фантастический рассказ. А вот о том, как писать реалистические рассказы, Григорий толком не знал и не написал еще ни одного.
От подобных сомнений у Григория наступил творческий кризис, и он не мог писать два года.
Но это Григория не огорчило, он утешался тем, что кризисы случаются даже у крупных писателей.
Один хороший товарищ Григория, его коллега Сергей, с которым пять лет вместе бродили по дальневосточной тайге, сказал как-то еще там, в тайге:
— Ты знаешь, я пишу стихи, но когда понял, что не обо всем можно говорить громко, у меня сразу возник творческий кризис…