— Кем станет Кэнсин?
— Торговцем лекарственными травами, — ответил Лизука. — Он сказал мне, что в детстве много работал и умеет обращаться с крестьянскими орудиями[35].
— Я бы хотел, чтобы Томоэ присоединилась к нему, — неожиданно заявил Ёсио. — Этот юноша, как я думаю, почти не знает нормальной жизни, он предельно сосредоточен на одном лишь убийстве, а так очень легко дойти до кровавого безумия. Очень многие самураи заканчивали этим.
— Будем надеяться, Томоэ станет достойными ножнами для его меча, — снова усмехнулся Лизука. Этому типу каким-то образом удавалось постоянно сохранять присутствие духа даже в таких вот ситуациях.
— Именно так, Лизука, — кивнул Ёсио. — Но в несколько ином, нежели ты имеешь в виду, смысле.
— Я всё понимаю, — мрачновато улыбнулся убийца, — просто мои слова частенько принимают совершенно не так, как мне хочется. Наверное, у меня какое-то неправильное лицо. — Он прошёлся большим пальцем по своим малюсеньким усикам.
— Может быть. — Сёго поднялся. — А теперь советую всем отправляться спать. У нас сегодня был паршивый день и завтра ожидается не лучше. Доброй ночи всем. — Он поклонился и вышел.
Я последовал за ним и не знаю, о чём говорили Ёсио с Лизукой.
Глава 6
Когда Кэнсин проснулся Томоэ рядом не было, а он точно помнил, что красавица-жена Ёсио-доно Тисато проводила их в одну комнату. Кэнсин сразу после этого рухнул на татами и сразу уснул. Он подумал, что женщина покинула его после того, как увидел, как он убивает — юноша отдавал себе отчёт, что такое зрелище может оттолкнуть кого угодно. На самом деле, несколько минут назад за ней пришла одна из служанок Ёсио и попросила пройти в комнату хозяина. Томоэ удивилась такой просьбе, однако отказаться не решилась.
Ёсио сидел в своей комнате, перед ним стояла еда, которой он жестом поделился с Томоэ, и лишь окончив трапезу, даймё клана Чоушу начал разговор.
— Ты не принадлежишь к моему клану, — произнёс Ёсио, — и я знаю, что твой отец был самураем и верно служил Токугаве, потому что клан, к которому он принадлежал входит в клан Токугавы. Он не нажил себе добра и вы жили достаточно бедно, однако твой отец и не подумал взяться за меч и взять силой всё, что захотел бы. А ведь он был отличным бойцом, даже одним из младших учителей в Итто рю[36], обучал молодых самураев владению вакидзаси.
— Мы жили не очень плохо, — сказала в ответ Томоэ, — пока не умерла мама. Отец очень многое продал и влез в большие долги, чтобы организовать ей достойные похороны. Даже свой меч был вынужден продать. После этого мы очень обеднели, а отец выбивается из сил на работе, чтобы обеспечить нам жизнь.
— И ты покинула его в такое время? — удивился Ёсио.
— Да, — кивнула Томоэ. — В том сандзё[37], где я жила нет достойных людей. Самураи либо слишком стары, либо уже женаты, а идти за хэймина[38]… — Томоэ многозначительно замолчала. — Вот я и отправилась искать счастья в Химэндзи.
— У меня есть к тебе одна просьба, которую ты можешь счесть несколько непристойной, — очень аккуратно, выбирая каждое слово, как на переговорах с даймё особенно важных кланов, — однако я всё же изложу её. Юноша, что принёс тебя к госпоже Масако, Химура Кэнсин, он испытывает к тебе определённые чувства. Он не просто не бросил тебя на улице, хотя так поступил бы почти каждый благородный человек, но и попросил перед госпожой Масако за тебя, а это, согласись, говорит о многом. Я прошу тебя присоединиться к нему в том «изгнании», куда он отправляется. Он будет жить как торговец лекарствами, чтобы оправдать те деньги, что я ему стану присылать, однако одинокий человек вызывает не то чтобы подозрения, а скорее недоумение. Я прошу тебя быть ему женой, только для жителей провинции, где вы будете жить. В отношениях между собой вы, думаю, разберётесь сами. Мне нужно лишь твоё согласие.
Томоэ почувствовала, что краснеет, она долго молчала, Ёсио ждал ответа, ни слова не говоря. Наконец, она решилась и дала ответ.
Томоэ вошла в комнату, которую она делала с Кэнсином. За ней шагал слуга со здоровенным коробом в руках. Короб этот испускал ароматы разнообразных трав. Кэнсин оглянулся на них, в руках он держал влажную тряпицу, по лицу его снова текла кровь. Сказывалась прошлая ночь.
— Оро[39]? — удивился Кэнсин.
— Я всё объясню тебе после, Кэнсин, — заявила Томоэ. — Времени на объяснения нет.
Тон её не давал юноше никаких вариантов и возможности возразить. Он последовал за Томоэ, бросив окровавленную тряпицу в плошку с водой, стоявшую перед ним на подоконнике.
Слуги проводили их до выхода из дома Чоушу Ёсио. Кэнсин взгромоздил на спину пахучий короб и они зашагали прочь из Химэндзи. За спиной Томоэ несла длинный свёрток, где прятались катана и вакидзаси юного хитокири.
— Так что, всё же, происходит? — поинтересовался Кэнсин.
— Мы уходим из столицы, — ответила Томоэ, — и поселимся в провинции Тори, в доме, снятом на деньги Ёсио-доно. Мы станем жить как торговец лекарственными травами и его жена, чтобы не вызывало подозрения то, что у нас постоянно водятся деньги.
— Как муж и жена? — непонимающим тоном повторил Кэнсин. — Это приказ Ёсио-доно?
— Да, — не колеблясь ответила Томоэ и Кэнсин понял, что если она и говорит правду, то определённо не всю.
Молодой самурай не придал этому особенного значения.
— У тебя есть онна-тёгата? — спросил он, чтобы как-то продолжить разговор.
— Конечно же, — улыбнулась Томоэ, — как бы, по-твоему, я приехала в столицу.
Я проводил глазами Кэнсина с Томоэ, идущих по улице, и двинулся в противоположную им сторону. Мой путь лежал не в Тори, где станут жить «торговец лекарственными растениями и его молодая жена», а в соседнюю провинцию — Ога, где я должен был попутно со слежкой за Кэнсином вербовать новых людей, взамен погибших в битве дома у госпожи Масако. Нелёгкая задача, не смотря на то, что дом, купленный Ёсио через несколько подставных лиц, где станут жить Кэнсин с Томоэ, находился на самой границе провинций. Но ничего не попишешь, нас и так не слишком много, а теперь, с потерей клана Цурихара (даймё его и почти всех самураев вынудили покончить с собой) и многих наёмников, погибших в доме госпожи Масако, осталось просто катастрофически мало.
Я вскочил на коня и, тронув пятками его бока, двинулся к воротам Химэндзи. Как ни странно, столицу после прошлой ночи не закрыли, хотя это казалось бы очевидный шаг. Видимо, этому «инциденту» не придали особенного значения или постарались не придать.
— Почему?! — негодовал Сёдэн, расхаживая из стороны в сторону по своей комнате. — Почему город не закрыли?! Бунтовщики сейчас побегут из Химэндзи, а мы, значит, им и ворота открыли, так получается!
— Довольно, — бросил ему немолодой самурай Ханафуза Дзин-Эмон, — от того, что ты повторяешь это раз за разом, ворота сами собой не закроются.
Сёдэн бросил гневный взгляд на Дзин-Эмона, которого за глаза все в отряде звали Деревянная башка или Мешок с порохом, за недалёкость и вспыльчивый характер. Хотя почти всегда, когда он что-нибудь говорил это приходилось удивительно к месту и у многих возникало чувство — как он сам до этого не додумался, ведь всё так просто и понятно. Видеть простые вещи тоже своего рода талант.
— Дзин-доно прав, Сёдэн-доно, — поддержал Деревянную башку самый молодой самурай в отряде Икухара Исао. — Мы все устали после сражения с бунтовщиками и грустим о погибших, так зачем же зря расходовать силы на пустой гнев.
Сёдэн угостил и его столь же неприятным взглядом, но злиться на юношу (почти мальчишку) было просто невозможно. Тот с таким умильным видом говорил умные вещи, что становилось смешно.
Коня я продал в первом же городе провинции Ога (по иронии судьбы, городской страже), за его стенами он мне ни к чему, да и ездить по провинции верхом — привлекать абсолютно ненужное внимание. Денег у меня было предостаточно, но и лишние не помешают. Я снял комнату в гостевом доме и в тот же день спустился в его общую залу — послушать чем живёт славный город Ога (интересно, по названию города была названа провинция или наоборот?). Сев за столик, я заказал себе сакэ и оглядел залу. Час был уже поздний и людей было довольно много. В основном, это были небогатые самураи и секунины с акиндо[40], тоже в самом лучшем случае среднего дохода. Однако именно на этих людях и строятся все восстания и заговоры — они всегда хотят лучшей доли, нежели имеют (а часто и заслуживают), и всегда завидуют тем, кто добился в жизни большего. В общем, как говорят на материке: «Идеальные жертвы Искушения».
Разговоры они вели, по большей части, о погоде, женщинах, своём ремесле и тяжкой доле. Очень скоро мне стало настолько слушать их, что я допил своё сакэ и вышел на улицу. Наверное, я всё же не создан для дел, поручаемых мне Ёсио, очень жаль, что я так и не поговорил с ним об этом — времени не было. Не бросать же теперь Кэнсина — опасность ему грозит самая реальная. За этими мыслями я едва не врезался в юношу-самурая в красном кимоно и белых кобакама.
— Спите на ходу, — усмехнулся тот.
Мы замерли друг напротив друга, вглядываясь в лица друг другу, и почти одновременно рассеялись.
— Сейсиро! — воскликнул я.
— Кэндзи-доно! — вскричал он.
Мы обнялись и хлопнули друг друга по плечам. Куки Сейсиро я помнил ещё с тех пор, как он был совсем мальчишкой. Это было ещё до моего отбытия за границу, в то время семья Куки жила в Химэндзи и он учился той же рю (Араки), что и я. Там я был одним из младших учителей и в мою группу как раз и входил Сейсиро. Мы быстро стали близкими друзьями и он приходил поглядеть на меня, когда я демонстрировал своё мастерство (громко сказано!) на разнообразных праздниках в учебных поединках с представителями других рю.