— Я родился в большой крестьянской семье, но уже позабыл и лица, и имена родителей. Мне не было пяти лет, когда на деревню напали работорговцы, нас некому было защитить и почти всех увели. Кого не увели — перебили. Не знаю куда нас вели, нам не говорили, но по пути на караван напали ронины, а может быть просто разбойники.
Крики и стоны врывались в уши мальчика по имени Синта. Он широко раскрытыми глазами глядел на то, как жуткие, залитые кровью люди убивают без разбора. Эти люди (если их можно было так назвать) были опьянены чужой кровью и желали лишь одного — новых и новых смертей. Они хохотали, отрезая головы работорговцам и их «товару», расчленяя тела новыми и новыми ударами (многие и не понимали, что те, кого они бьют — уже мертвы).
Мико схватила Синту за плечо и потащила за собой.
— Не смотри, — повторяла она, — не смотри на это, Синта-тян[42]. Не смотри!
Она утащила Синту за перевёрнутые повозки, но их уже настигали ронины, прятаться было бессмысленно. Тогда Мико попыталась закрыть его своим телом.
— Не убивайте его! — крикнула она ронину, с мерзкой ухмылкой наступающему на неё. — Прошу вас, не убивайте хотя бы Синту!
Ронин расхохотался и быстрым ударом вонзил ей в горло катану и повернул её. Мико рухнула на колени, а ронин, переступив через неё, шагнул к Синте.
— Какой славный мальчик. — Его голос показался Синте скрипом плохо смазанной двери. — Очень милый.
Он протянул к нему окровавленную руку, попытался коснуться его лицо… Синте показалось, что ронин развалился на несколько частей просто сам по себе. Однако когда остатки его рухнули на землю, Синта увидел высокого человека в белой накидке. Коротким движением он стряхнул кровь с клинка своего меча.
— Ты единственный, кто выжил в этой бойне, — произнёс самурай в белой накидке, пряча катану в ножны. — Я возьму тебя с собой. Одному слишком опасно оставаться посреди дороги.
— Научи меня, — сказал Синта. — Научи меня драться так же, как ты.
— Ты выбираешь себе нелёгкий путь, мальчик, — мрачно заметил самурай. — Подумай ещё раз и скажи: ты, действительно, этого хочешь?
Синта, не думая, кивнул.
— Сдаётся мне, ты ещё пожалеешь об этом выборе, мальчик. Кстати, как твоё имя?
— Синта, — ответил Синта.
— Слишком доброе имя, — покачал головой самурай в белой накидке. — Отныне ты будешь зваться Кэнсин[43].
— Самурая в белой накидке зовут Хико Сейдзюро, — продолжал Кэнсин. — Он живёт отшельником в горах. Не знаю почему он ушёл от мира, да я и не спрашивал никогда. Он один из лучших, если не лучший мастер батто-дзюцу, я постиг многие из его приёмов, но далеко не все. Слишком нетерпелив был.
— Я должен! — воскликнул Кэнсин, удивляясь просто чудовищной непонятливости учителя. — Люди гибнут, а я остаюсь здесь. Я должен помочь им! Спасти, как вы когда спасли меня!
— Ты, видимо, не понимаешь, — усталым голосом произнёс в ответ Сейдзюро. — Ты хочешь спасать людей, но всё, что ты умеешь — убивать. Как же ты станешь спасать их?
— Я стану бороться за правое дело, — горячо заявил ему Кэнсин, — и убивать злодеев, что причиняют страдания другим.
— И сам станешь причинять другим страдания, — пожал плечами Сейдзюро, — тогда чем же станешь отличаться от этих твоих «злодеев»?
— Может быть, и ничем, но и сидеть здесь, в горах, не могу больше. Я — ухожу.
— Ты — глупец, Кэнсин, — мрачно бросил Сейдзюро, — а я — ещё глупее. Раз взял тебя к себе и обучил.
Спорить дальше Кэнсин не собирался. Он повернулся и ушёл.
Сейдзюро поглядел ему вслед, проводив печальным взглядом. Этот мальчишка — самое большое разочарование мастера батто-дзюцу Хико Сейдзюро.
Они долго молчали. Кэнсин — объятый воспоминаниями, Томоэ — осмысливая услышанное. Теперь она стала куда лучше понимать этого юного убийцу и начала сомневаться в своём выборе. К счастью, погружённый в собственные мысли Кэнсин не поинтересовался её прошлым.
— Да уж, этот ваш Иэясу выстроил такую полицейскую систему, что любо-дорого посмотреть, — пробормотал Делакруа. — Как вас ещё не переловили всех, не понимаю.
— Не всё так просто, как кажется со стороны, — усмехнулся я. — Можно ловить исполнителей, вроде меня, но до настоящих предводителей добраться практически невозможно. Даже если точно знаешь, кто они. Смерть главы клана, даймё, влечёт за собой череду малых междоусобных войны его вассалов, стремящихся заполучить его место, а сейчас Токугаве больше всего нужен порядок в стране. Такие междоусобицы в настолько неспокойное время совершенно не нужны правительству.
— Видел я одну гражданскую войну, — тихо произнёс Делакруа, — но ваша совершенно на неё не похожа. Самураи режут друг друга среди бела дня, где-то доходит до настоящих сражений, а крестьяне как ни в чём не бывало пашут землю и даже глаз не поднимают, когда рядом с их полями дерутся люди.
— Привыкли, — объяснил я. — Эта страна не знает мира тысячи лет, самураи режут друг друга, порой без всякого повода, для того, чтобы выяснить кто сильнее, даймё воюют за власть и титул сёгуна, а для крестьян ничего не меняется, они как работали, так и работают.
— Не понять мне вас, — вздохнул Делакруа, — никогда.
— А мне — вас. Мы живём слишком далеко друг от друга. Но мы слишком отдалились от темы, мне надо искать новых союзников для клана и всего движения.
— Я тут достаточно давно и могу сказать, что недовольных режимом, — сёгунат он у вас называется, так? — в этой провинции предостаточно. Но беда в том, что об этом только болтают, спьяну и шёпотом. Все слишком боятся этого Ёсино, сам видел, стоит его людям пройти по улице, как все замолкают и опускают глаза.
— И к людям просто так не подойти, — продолжал я излагать невесёлые мысли, — все во всех видят шпионов и провокаторов сёгуната.
— Довольно о грустном. Надо думать, что нам делать.
Но что-то никаких мыслей в голову не приходило. По крайней мере, более-менее толковых.
Ёсино Ран не первый год верой и правдой служил сёгунату. Он был мастером своего дела — а именно розыска всяческих шпионов и предателей. И вот теперь, когда во вверенный его «заботам» город прибыл очередной подозрительный тип (такамо, носящий гаидзинское платье), Ран тут же навёл о нём справки, отослав о нём весть в Химэндзи. Ещё до того, как получить ответ, странный тип подтвердил его подозрения. Он встретился с единственным гаидзином, живущим во всем провинции, загадочным человеком по имени Виктор Делакруа, в отношении которого Ран не сомневался — шпион гаидзинов. Значит, с ним пора кончать.
— Ран-доно, — раздался голос юного Сейсиро, — я хотел бы поговорить с вами.
Оторвавшись от мыслей Ран поднял голову и кивком пригласил парня садиться.
— О чём ты хотел поговорить со мной? — поинтересовался он.
— О Тахаре Кэндзи, — ответил Сейсиро, — том человеке, что одевается как гаидзин. Я давно знаю его, он учил меня обращаться с оружием. Он очень хороший человек.
— Может быть и так, — кивнул Ран, — вот только он всё время проводит с Делакруа. А значит, он — шпион, как и сам Делакруа. Сейчас такое время, что…
— Я не верю в это, — отмахнулся Сейсиро. — Этого просто не может быть!
— Может и нет, — не стал спорить Ран, — но подозрений в шпионаже — достаточно. Тем более, пора покончить и с этим Делакруа, слишком долго я терпел его.
— Но, Ран-доно, — попытался вновь возразить Сейсиро, но Ран оборвал его коротким жестом, недвусмысленно дающим понять — разговор окончен.
Сейсиро вышел из комнаты, занимаемой командиром их оперативной группы, и прислонился затылком к холодной стене дома, где жили они все. Он только сейчас осознал всю тяжесть гражданской войны — где приходиться делать выбор, вроде предстоящего ему. Выбор между долгом и преданностью старому другу и учителю.
Проснулся я от того, что на лицо мне легла ладонь, плотно закрывая рот. Я дёрнулся, потянувшись к рукоятке тати, лежащей рядом с татами, но она была перехвачена неизвестным нападающим. Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной Делакруа.
— На нас вышли правительственные агенты, — едва слышным шёпотом произнёс он.. — Они сейчас окружают дом, готовятся ударить.
Я моргнул, давая понять, что мне всё ясно, и Делакруа убрал ладонь от моего лица. Поднявшись, я быстро натянул штаны, набросил куртку, обулся и пристегнул тати. Делакруа был также полностью одет, в руках у него был длинный меч (материковый) с чёрным клинком. Интересно, откуда он у него, раньше я этого клинка при нём не видел, да и только что он одной рукой зажимал мне рот, а другой перехватывал запястье.
Но думать об этом было некогда, я выхватил тати и последовал за адрандцем. Тот вполне уверено шагал по длинному коридору гостевого дома, где мы жили теперь вместе. Фонари на его пути гасли сами собой и мне становилось жутковато, а вот сам Делакруа этого похоже и не замечал. Что же за гаидзин повстречался мне?
Мы уже были у самого выхода из гостевого дома, когда двери его вылетели под ударом ноги, на пороге возник из ночной тьмы самурай. Быстрым движением руки Делакруа снёс целую секцию стены.
— Беги, Кэндзи, — бросил он мне. — Я сам найду тебя позже.
И он шагнул навстречу самураю. Тот отвесно рубанул его сверху вниз, но Делакруа ловко парировал удар, отвёл клинок ошалевшего самурая (не привыкли у нас к материковому фехтованию) в сторону и молниеносным выпадом пронзил горло. Я же тем временем выскочил в дыру, проделанную им с такой лёгкостью, и бросился прочь от гостевого дома, мельком пожалев о том, что заплатил вперёд за несколько недель.
Дорогу мне преградили двое. Самураи с копьё и мечом. Я на бегу выхватил из-за пояса пистоль (с ними я не расставался никогда, как и с тати) и выстрелили в копейщика. Тот покачнулся и осел на землю, а второй самурай бросился на меня. Прятать пистоль времени не было, поэтому я просто увернулся от вражеской катаны и изо всех сил врезал самураю по голове рукояткой пистоля. Он покачнулся, но на ногах удержался, я отпрыгнул от него, быстренько засовывая пистоль за пояс и перехватывая, наконец, тати обеими руками. Теперь можно и пофехтовать немного.