— Юноша жив, — произнёс сидящий в седле Делакруа.
Я как раз в этот момент бежал к замершим фигурам, на которые уже начал оседать снег. Я рухнул перед ними на колени, схватил в руки лицо Кэнсина — он и вправду был жив, по щекам его катились смешиваясь с кровь слёзы. Только тут я заметил, что к вертикальному шраму на его лице прибавился ещё и горизонтальный. Теперь его щёку украшал своеобразный крест.
Кэнсин был сильно избит и контужен, самой серьёзной раной на его теле был след от удара чем-то вроде сюко — однако когти не достигли лёгких, лишь разорвав мышцы и сухожилия. Я честно сказал юноше, что возможно он уже никогда не станет столь же молниеносным фехтовальщиком как прежде, на что он среагировал с обычной для него с некоторых пор флегматичностью. После смерти Томоэ он погрузился в какую-то апатию и едва реагировал на нас с Делакруа.
Как только Кэнсин более менее пришёл в себя, он тут же настоял на том, что должен вернуться в Химэндзи и поговорить с Ёсио-доно. Мне хотелось того же уже не один месяц, так что не стал его отговаривать, к тому же отлично понимая, здесь всё напоминает юноше о потерянной любви, а значит лучше здесь не задерживаться. Делакруа также возражать не стал.
Кэнсин перед уходом залил дом маслом, заготовленным на зиму для разжигания сырых дров, и перед уходом швырнул в него горящий факел. Дом занялся и вспыхнул через мгновение, в нас ударила волна почти нестерпимого жара. Но мы уже шагали прочь, оставляя за спиной полыхающий дом и пару свежих могил. Вороные жеребцы Делакруа растворились в утренней дымке того дня, когда я нашёл Кэнсина, как сон златой, и вновь их призывать загадочный адрандец не стал. Нам некуда было торопиться.
Чоушу Ёсио сидел напротив Химуры Кэнсина и внимательно слушал его. Он не мог понять юного самурая, потерявшего возлюбленного, сам даймё был женат (как ни странно, по любви) и счастлив в браке.
— Я понял, что мой учитель, Сейдзюро-доно, был прав, — закончил свою повесть Кэнсин. — Убивая людей, я не смог защитить самого дорогого для меня человека. Я был глупцом, когда покинул его, я наговорил ему гору глупостей, но в одном учитель не был прав — он не был глупцом, когда взял меня в ученики.
— Значит, ты покидаешь меня, — более утвердительно, нежели отрицательно, произнёс Ёсио, — и возвращаешься к своему учителю.
— Нет, — совершенно неожиданно для молодого даймё покачал головой Кэнсин. — Я остаюсь и продолжу убивать людей для вас и ва… — он осёкся, — нашего дела. Однако после того, как власть вернётся в руки микадо, я покину ваши ряды и никогда более не отниму жизни у человека. Но пока, я стану убивать, чтобы приблизить то будущее, в которое верите вы и наступления которого так желаю я. Я не сумел спасти Томоэ, убивая врагов, значит я стану убивать ради будущего.
«Это слова не восторженного мальчишки, — подумал Ёсио, — каким я помню его всего несколько месяцев назад, но человека, заглянувшего в самые глубины Подземного мира. А, может быть, всего лишь внутрь себя. Что же он там увидел?»
У Лизуки были все основания быть довольным жизнью. Он провернул самое крупное в его жизни дельце, вывел ниндзя Кога на Кэнсина, сдал Синсэнгуми дом госпожи Масако и ловко вывел себя из-под удара. Этот глупец Кэндзи (одевается как гаидзин, вот и стал таким же тупым, как и они) считает его мёртвым, а значит, можно ничего не опасаться.
— Эй, — бросил он тёмной фигуре, загораживавшей ему выход из переулка, по которому шагал бывший глава убийц клана Чоушу, — отойди с дороги. — Лизука положил ладонь на рукоять меча. — У меня сегодня слишком хороший день, чтобы портить его твоей смертью.
Шпион не придал особого значения маленькому язычку пламени, вспыхнувшему где-то на уровне живота тёмной фигуры. Он даже не связал его в той болью, что рванула его грудь. Он так и не понял, что же его убило.
Лизука упал на землю. Я подошёл к его трупу, на ходу пряча пистоль в за пояс. Шпион Токугавы был ещё жив, когда я склонился над ним. Левая рука его так сильно сжала бумажный кошелёк, что пальцы разорвали его и на землю выкатились золотые монеты. Я не прикоснулся к этому золоту — полученное за предательство или шпионаж, оно не принесёт счастья, ибо проклято теми, кто умер по вине Лизуки — бывшего начальника хитокири клана Чоушу.
Глава 8
Я пнул камушек и тот, издав бульк, канул в воду. Отличное место для предстоящего сражения и погода самая подходящая. Я поднял глаза к небу и был вынужден прищуриться и прикрыть лицо рукой — солнце светило очень ярко.
— Командующий Сёго вызывает вас, — подбежал ко мне молодой солдат — вестовой Иидзимы Сёго.
Я кивнул и зашагал к холму, где расположил свои части (тяжёлую кавалерию) Сёго, командующий войсками патриотов, точнее клана Чоушу.
Вот уже два с лишним года на островах Такамо идёт подлинная гражданская война. Страна разделилась на два лагеря и начались боевые действия, лишь Химэндзи они обошли стороной (там продолжались уличные схватки с Синсэнгуми). У купцов из Страндара были куплены винтовки более нового образца, нежели те, какими владели солдаты сёгуната, и меня поставили обучать стрелков, а позднее и командовать ими. По этой причине я давно не видел Кэнсина, воевавшего в где-то на севере, наши пути с ним давно не пересекались, и Делакруа — тот всё больше торчал в Химэндзи, ведя некие тайные переговоры с заграничными купцами, а через них — с правительствами их стран (на этом поприще он, видимо, преуспел куда больше меня).
— Пускай твои стрелки прикроют атаку моей конницы, — произнёс Сёго. — Я ударю прямо с этого холма и сброшу этих поганцев в воду.
— Нам нечем разрушить второй мост через реку, — покачал я головой. — Враг попросту зайдёт нам во фланг, а мои стрелки не продержатся и пяти минут против войск Токугавы. Не забывай, они всего лишь крестьяне, которые умеют стрелять из винтовок, против нас же будут опытные, закалённые во многих поединках самураи.
— Что же ты предлагаешь? — поинтересовался Сёго. Не смотря на вспыльчивый характер, он был великолепным полководец и прислушивался к моим словам, когда дело касалось использования стрелков в бою.
— Винтовки прицельно бьют где-то на сто футов, в то время как дайкю[54] — едва ли футов на тридцать, — пустился я в объяснения. — Пороха у нас достаточно, так что мост я со своим отрядом смогу удерживать хоть от всей армии сёгуната. Форсировать его у противника не выйдет.
— Допустим, — кивнул Сёго, — но как быть мне без прикрытия? Как мне проехать эти твои тридцать футов под огнём сёгунатских лучников. От моей кавалерии не останется и следа — нас просто перестреляют с того берега. Не забывай, у противника троекратное преимущество.
— Думаю, ты сумеешь использовать стратегию противника против него же, — усмехнулся я. — Они ведь первыми погонят через мост простых асигару[55], на убой.
— Думаешь, мне снова удастся опрокинуть их лихой атакой и смешать ряды врага, как тогда, при Масанигэ. Я бы не стал полагаться на удачу снова.
— Делай, как считаешь нужным, — пожал плечами я, — однако я считаю, что только атака тяжёлой кавалерии сможет спасти ситуацию. Кобунго двинул на нас элиту своего клана, у него почти нет копейщиков — одни только асигару — самураи вооружены, в основном, нодати и дайкю, а конницы — вовсе нет. Не самый лучший расклад для переправы через реку.
— Это немыслимый риск, Кэндзи, — усмехнулся Сёго, — но боги благоволят смелым, отчаянным и сумасшедшим.
Мы пожали друг другу руки и я двинулся обратно к мосту, около которого расположились мои стрелки. Две сотни вчерашних крестьян с земель клана Чоушу, согнанных с родной земли и кое-как обученных стрельбе из винтовки (поначалу они пугались одного вида выстрела, крича что бог грома гневается на них), им придётся останавливать атаку элиты клана Язаки, славящегося на всю Такамацу своими мечниками (по счастью, не конницей, иначе от нас не осталось бы и следа). Главное, не довести до рукопашной, тогда шансов не то что победить — выжить, практически не останется. Значит, надо использовать нашу позицию по максимуму.
— Эй, Кай! — окликнул я одного из своих десятников. — Бери половину солдат и двигай вон туда.
— Не понял? — удивился тощий, как жердь, крестьянин. — Зачем мы делимся?
— Так надо, — отмахнулся я. — Шевелись, давай! Время уходит. Будете следить за нашими перестроениями и повторять их.
Кай изумлённо пожал плечами, однако противиться приказу не стал и бегом бросился исполнять его. Вскоре сотня человек отделилась от отряда и заняла позицию справа от моста, тогда как я с остальными остался слева. Я плюхнулся на землю и вытянулся во весь рост. Однако отдохнуть мне, конечно же, не дали. Тут же подошёл Сино — один из оставшихся со мной десятников.
— Зачем мы разделились? — спросил он.
От него было не отделаться простым рыком, он был не простым крестьянином, а сыном самурая, мечтающим о славе и военной карьере. Юноша со всей страстью, доступной лишь в его возрасте, постигал военную науку, как на поле боя, так и постоянно донимая меня, приходилось объяснять буквально каждое своё действие. Очень хотелось послать его куда подальше, но не обижать же мальчика.
Я сел и начал чертить палочкой по земле.
— Смотри. — Я провёл прямую линию и две, лежащих примерно под сорок пять градусов к ней (получилось что-то вроде стрелы, как её рисуют дети). — Это мост, — (длинная линия), — это — мы, — (две покороче). — Таким образом мы сможем обстреливать врага не в лоб, но с флангов и одновременно с двух сторон, что существенно увеличит их потери.
— Не проще ли расстрелять их на том берегу? — удивился Сино.
— Они намерено побегут рассеянным строем и половина пуль пройдёт мимо, — объяснил я, — хотя это не значит, что мы вовсе не станем стрелять до того как они вступят на мост — пороха достаточно, к счастью.
— А что если они перейдут мост?