на первый план в жизни общества выходят торговцы, мануфактурщики и владельцы крупных промышленных предприятий. Они становятся хозяевами жизни, продвигают нужные им законы и реформы, даже начинают войны. Примером может послужить хотя бы Горная война, пролоббированная билефелецкими промышленными магнатами.
— Да уж, — буркнул адмирал, — тут ты попал в точку. Из-за нескольких рудников в Ниинах билефельцы едва ли не поголовно вырезали тамошних гномов. А сыр-бор разгорелся потому, что гордые горняки никак не желали продавать их какому-то там горнопромышленному консорциуму.
— Мне пришлось поучаствовать в ней на стороне Билефельце и было как-то удивительно противно воевать против гномов. Иногда на нынешней войне я также как тогда задумываюсь, а на той ли стороне я воюю. Ведь врагами моими были вполне приличные люди, верные долгу и чести, а друзьями — подлые и двуличные типы, которым при каждом слове хотелось плюнуть в рожу. Но дело всё же, скорее, в грядущих изменениях, если они — альтернатива медленному загниванию под властью Токугавы, то, быть может, лучше жить в таком болоте.
— Жить в болоте, говоришь. — Адмирал Перри тяжело вздохнул. — Нет, пожалуй, изменения лучше, даже такие, какие идут на материке. Будущего не отменить и его наступление не остановить, как бы того не хотелось всяким там царям, королям, императорами или сёгунам. Можно лишь отстать в развитии и отстать фатально, после чего страна просто станет придатком более сильных и развитых.
— Тут я поспорить не могу, — кивнул я, — но быть может, можно было найти другой путь.
— Избранный материковыми государствами путь проще и приносит прибыль, причём неплохую. Не думаю, что ваш император изменит ему.
— Наверное, да. И значит в самураях очень скоро отпадёт необходимость окончательно. Токугава Иэясу в своё время сделал из многих буси чиновников, державших в руках счётные палочки, а не мечи. Теперь же, получается, нас на поле боя сменят офицеры, которым сможет стать любой хэймин, выбившийся из простых асигару.
— А вот это, между прочим, не так и плохо, — возразил Перри. — История знает множество случаев, когда выбившиеся из обычных солдат офицеры творили подлинные чудеса во время войн и отдельных сражений.
— У нас таких случаев не бывало, — вздохнул я. — Буси должны воевать, а хэймины — торговать, обрабатывать землю и вести прочие мирные дела. Так было от веку.
— Это и есть главная причина вашего застоя, — усмехнулся Перри, — нежелание менять собственное мировоззрение. Мир меняется и вы все должны это понять и принять. Пришло время ломать вековые традиции и ты сам мне только что об этом сказал.
— Ну да, — кивнул я, — это именно так. Выходит, скоро нам, самураям, не нужны будут мечи. Завидую я иногда павшим в этой войне, им не придётся увидеть изменений, которые мы приближаем каждым своим действием и словом.
Я поднял глаза на бесконечную морскую гладь, разрезаемую носом «Королевы морей». Оно будет всегда и никогда не изменится, ему я завидую ещё больше чем павшим.
Было прекрасное летнее утро, когда эскадра на всех парусах подошла к Мурото. Мы подняли специально для этого приготовленные флаги — страндарский и Алое солнце Такамо, личный стяг микадо, которому очень скоро суждено будет стать флагом всех островов.
— Город так красив, — произнёс адмирал Перри, оглядывая развешенные, буквально, на каждом доме значки и флажки. — У вас какой-то праздник?
— Нет, — покачал я головой, удивлённо смотря на Мурото. — Да и, вообще, все праздники и гуляния в Мурото запрещены до окончания войны.
— Ни в гавани, ни поблизости от неё нет ни одного солдата, — произнёс Кэнсин, возвращая старпому «Королевы морей» подзорную трубу. — Это более чем странно.
Я передал его слова капитану Перри, непонимающе глянувшему на меня.
— Это верно, — кивнул тот. — Нас должны были заметить несколько часов назад и заметили, Баал побери! Весь берег уже должен кишеть этими вашими асигару и прочими солдатами.
— Вон уже кто-то идёт, — спокойно произнёс старпом, обладающий просто выдающимся зрением. — По виду кто-то вроде делегации, все разодетые.
— Готовь абордажную команду, — бросил ему Перри, — и пушки.
— Не нужно, — отмахнулся я, уже разглядев флаги, что несли люди, идущие к гавани. На них красовался мон клана Чоушу и микадо. — Это — друзья, поверь мне.
Перри долго глядел мне в глаза, однако, отведя взгляд, отменил свои приказы. Он поверил мне.
Напыщенный церемониймейстер подошёл к самой воде и прокричал так, будто мы находились, по крайней мере, за несколько миль от него:
— Божественный император, Алое солнце Такамо, микадо Мэйдзи, в сопровождении даймё клана Чоушу желает взойти на борт!
Я перевёл капитану и тот приказал спустить сходни. По ним на борт поднялась такая орава народу, что на палубе мигом стало тесно. Теснее было на моей памяти только во время одного абордажа, когда наш корабль осаждали одновременно два фрегата, но это так, лирическое отступление. Самыми разодетыми (но отнюдь не напыщенными) были, конечно, Ёсио и Мицухара Мэйдзи, точнее теперь уже просто Мэйдзи — микадо фамилия не положена, ведь нет же фамилии у солнца.
— Я весьма благодарен вам, адмирал Перри, и вашему правительству, приславшему нам на помощь эскадру, — произнёс на безупречном страндарском Мэйдзи. — Однако власть уже в полной мере перешла ко мне, как и положено и было от веку. — При этих словах Перри коротко подмигнул мне и я едва удержался от ответной улыбки, момент не тот. — Я прошу вас остаться в новой столице Такамо, Дзихимэ, так теперь зовётся Мурото, до окончания церемонии передачи власти Токугавы Ёсинобу мне. А также пребывать здесь столько времени, сколько пожелаете. Отныне вы — желанные гости на Такамо.
— Благодарю вас, Божественный император, Алое солнце Такамо, микадо Мэйдзи, — ответил адмирал Перри. — Я принимаю ваше предложение, а также хотел бы обсудить с вами некоторые перспективы дальнейшего сотрудничества наших государств, как в военном, так и в мирном аспекте.
— С удовольствием обсужу с вами их в самое ближайшее время. Однако сейчас я должен готовиться к церемонии и покидаю вас. Вашим устройством в городе займётся Чоушу Ёсио — мой доверенный человек.
Мэйдзи кивнул в сторону Ёсио и тот почтительно склонился.
Вскоре император покинул «Королеву морей» и на палубе её стало как-то просторней. Теперь мы могли спокойно поговорить в каюте капитана.
— Что случилось? — первым делом удивлённо спросил я, опережая только открывшего рот Перри. — С чего бы это Токугава так просто отказался от власти?
— Они прознали о кораблях несколько недель назад, — ответил Ёсио, — сообщил какой-то молодой самурай — командир отряда, направленно на Ритэн-Кё с неизвестной мне миссией. После этого в Химэндзи прибыли гонцы от сёгуна с сообщением о том, что Ёсинобу снимает с себя все полномочия и передаёт бразды правления микадо.
Я переводил всё Перри (Ёсио говорил только на такамо). Закончив говорить, мой сюзерен спросил:
— А где Делакруа?
— Не знаю, — честно ответил я. — Он оставил нас на Ритэн-Кё, сказав, что мы сможет закончить дело и без него. О дальнейшей его судьбе я не могу даже догадок строить, столько всего творилось на острове.
— Расскажешь обо всём после. — Ёсио поднялся. — А теперь я хотел бы показать вам, адмирал Перри, и тем из ваших людей, кто спустится на землю в Мурото, временное место жительства.
Капитан коснулся края форменной шляпы и поднялся вслед за ним.
Церемония передачи власти была просто потрясающей. Из дворца сёгуна вышел Токугава Ёсинобу в намбан-гусоку[75], принадлежавшем ещё Иэясу (в них он согласно преданию сражался при Сэкигахаре), в руках он нёс длинный сёдзоку-тати[76], олицетворявший военную власть сёгуна. За спиной его шагал сёсидай (имение его я не знал) в доспехах попроще и его сёдзоку-тати пребывал на поясе. Ну и конечно, ещё несколько десятков человек свиты. Ёсинобу опустился на колено перед императором (я дорого бы дал за то, чтобы поглядеть на его лицо в этот момент) и протянул ему сёдзоку-тати.
— В соответствии с вашей высочайшей волей, — произнёс Ёсинобу, — я, ваш покорный слуга, более двухсот лет хранивший ваш покой, возвращаю вам этот меч. Раз вы сами решили заботится о своей безопасности, не доверяя мне.
Отличная и весьма продуманная речь. Весьма в стиле Ёсинобу. Он сумел сохранить достоинство и ни словом не задел императора, ведь последнее могло бы послужить поводом для приказа о сэппуку. А вскрывать себе живот и сёгуна никакого желания, думаю, нет.
Так вот ты какова на вкус — победа.
Эпилог
Кэнсин шагал по улицам Дзихимэ. Он уже давно не был в новой столице Такамо и сильно удивился, увидев её. Это был совершенно новый город, скорее материковый, нежели такамацкий. По улицам ходили гаидзины или такамо, одетые как гаидзины. Если раньше вид одного Тахары Кэндзи привлекал внимание и взгляды всех на улице, то теперь выделялся уже сам Кэнсин в своём традиционном кимоно. К тому же он носил за оби[77] катану в ножнах и каждый полицейский (теперь слово досин было уже не в ходу) считал своим долгом придраться к нему и поиздеваться всласть. Спасало от расправы Кэнсина спасало лишь то, что в ножнах он носил сакабато[78], которую все принимали за не заточенный меч, какие носили многие буси после запрета на ношение боевых катан. Они из-за этого стали объектом язвительных шуток и замечаний в их адрес со стороны хэйминов, которые ещё вчера и глаз поднять в их присутствии не смели.
На низкорослого Кэнсина то и дело налетали гаидзины, едва не сбивая с ног, большинство из них были людьми незлобивыми, однако были и те, кто сопровождал их столкновения ругательствами на разных языках. В конце концов, молодой самурай выбрался из толпы, но понял, что попал совсем не туда, куда хотел. Он оказался в порту.