— Я не мог поступить иначе, — отрезал Кэнсин. — Макото был сумасшедшим и…
— Мне всё равно, — отмахнулся я. — Однако на тебе висело убийство особого императорского чиновника и его боевой группы, а также сотрудничество с врагом императорской власти, с Аоси, не смотря ни на что, не снято это «звание», ну и такие мелочи как несколько сгоревших домов. Мне пришлось едва ли не за руки держать Сёдэна, так он порывался покончить с тобой. Ну да это тебе так, для общего развития. В прошлом у нас не по одному подобному греху, при сёгунате мне «светило» в самом лучшем случае сэппуку без каймаку[80], в худшем же — несколько часов в кипящем масле.
— Спасибо за напоминание, но для чего ты говоришь мне об этом? Не думаю, что я привлёк твоё внимание просто как старый знакомый.
— Не то чтобы совсем, — пожал плечами я. — Можешь верить, можешь не верить, но на набережную мой кучер свернул лишь для того, чтобы не завязнуть в толпе, так что наша встреча действительно счастливый случай. Однако дело у меня к тебе, можно сказать, есть. Дело в том, что через несколько дней в Дзихимэ прибывает страндарский военно-морской министр — это, кстати, наш старый знакомый Мэттью Перри; я подозреваю, что некие силы готовят покушение на него.
— Для чего? — удивился Кэнсин. — Это же безумие, оно ни к чему не приведёт.
— Ты скажи это тем мальчишкам, что вчера напали на страндарское посольство, или убийце, что раз за разом выходил в ночь и приканчивал материковых коммерсантов. Да, я благодарен тебе за то, что избавил всех от него.
— Не за что меня благодарить, — покачал головой Кэнсин. — Я никого не убиваю, ты знаешь, а убийца покончил с собой после того, как я сломал ему правую руку и несколько пальцев на левой.
— Я веду к тому, что этим новым патриотам, — так называли себя приверженцы сёгуната и его изоляционистской политики, — не нужны ни поводы для выступлений, ни хоть сколь-нибудь реальные шансы что-то из этого выручить. Многие считают, что гражданская война закончилась с вступлением на престол Мэйдзи, но это не так, думаю, ты понимаешь, Кэнсин. Мне, например, нынешняя обстановка очень напоминает то, что творилось в Химэндзи незадолго до начала открытых военных действий.
— Может и так, — развёл руками Кэнсин, — но какое это имеет отношение ко мне. Может, я и сражался с Десятью мечами Макото, но к заговорам против власти отношения не имею и уж тем более, на посольство не нападал.
— Знаю, но ты мне нужен сейчас. Ты помог нам тогда, помоги и сейчас. Ты даже представить себе не можешь насколько ты нужен мне.
— Прости меня, Кэндзи, — помотав склонённой головой, произнёс Кэнсин. — Я — ронин и хочу остаться им. Когда-то я отчаянно боролся за своим идеалы, старался спасти как можно больше людей, но получалось, что громоздил лишь горы трупов. Мой учитель, Хико Сейдзюро, был прав — я безнадёжный глупец, я понял, что убийством никого не спасти слишком поздно, и даже тогда продолжил убивать, почти ненавидя себя за это. Сейчас я хочу пожить так, как хочется мне, не ввязываясь ни в какие «тёмные» дела.
— Они сами находят тебя, — усмехнулся я. — Но я уважаю твой выбор, Кэнсин. И очень жалею, что не сделал подобный несколько лет назад.
Мы распрощались и я зашагал к внушительному зданию министерства, а Кэнсин — куда-то ещё, где его ждали друзья. Я наводил о нём справки и старался всё время держать его, что называется, в поле зрения, поэтому знал — вокруг него образовалась небольшая, но очень сплочённая группка достаточно интересных молодых людей.
— Беееее, — протянул Яхико, демонстрируя Каору свой длинный язык. — Хуже еды я никогда не ел!
— Не нравится, — буркнула девушка, — готовь сам. Саноскэ, не смей есть порцию Кэнсина! — тут же окликнула она мастера рукопашного боя, склонного к уничтожению всякой еды, оказавшейся в пределах досягаемости его достаточно длинных и тренированных рук.
— Эта еда просто отвратительна, — поддержал мальчика Сагара Саноскэ, — я не хочу, чтобы Кэнсин ею отравился.
— Кто тут хочет отравить меня. — В додзё вошёл сам Кэнсин, на чью еду только что покушался Саноскэ. — Я слишком хочу есть, чтобы ещё чувствовать вкус еды, — сказал он и сел за стол.
— И ты туда же! — вскричала Каору. — За это ты будешь мыть посуду!
Кэнсин пробурчал что-то с набитым ртом, но взбешённой Каору ответ и не требовался. Она вихрем вылетела из комнаты, оглушительно хлопнув фусума. Саноскэ и Яхико рассмеялись.
— Ты опять подрядился на женскую работу, — отсмеявшись, бросил Кэнсину Саноскэ. — Нельзя же быть постоянно под пятой у Каору, этак ты скоро превратишься в женщину.
— Каору не очень хорошо готовит, — заметил Кэнсин, — а посуду моет слишком небрежно. Я не хочу подхватить какую-нибудь заразу от тебя или Яхико.
— Я ВСЁ СЛЫШУ!!! — раздался с тренировочной площадки, где Каору выпускала пар после «общения» с Саноскэ и Яхико, голос молодой учительницы кэндзюцу.
Это заставило рассмеяться всех остальных.
Два десятка теней окружили небольшой домик, надёжно (как казалось его хозяевам) укрытый в лесах неподалёку от Химэндзи. Однако самураи из охраны даймё клана Цурихара были слишком несдержанны и слишком много болтали по питейным заведениям. А все слухи рано или поздно доходили до нужных ушей. И вот двадцать теней, замкнув кольцо, двинулись в атаку.
Внешний круг охраны они сумели перебить без звука, справившись не хуже отборных ниндзя, и тут же клинки катан пронзили тонкие стены домика, поражая сидевших слишком близко к ним людей. Самураи сёгуната ворвались в дом, раздавая удары направо и налево, разя всех, кто попадал под их мечи, однако патриоты быстро пришли в себя. И первым был невысокий самурай с крестообразным шрамом на щеке.
Этот самурай, известный во всём Химэндзи, как Самурай-с-крестом, не только с успехом отражал все атаки противников, он быстро перешёл в контрнаступление, поведя за собой остальных. Лишь один человек сумел хоть что-то противопоставить ему. Такими Нагаока.
Сигурэ проснулся в холодном поту, как всегда, когда ему снился этот сон. До сих пор он не мог простить себе, что брат оказался проницательнее его. Вот только эта проницательность стоила ему жизни. А теперь отнявший у него жизнь спас честь их сестры. «Как же ты жестока, злодейка-судьба!»
— Не стоит клясть судьбу, — произнесла Аканэ. — Нагаока не раз говорил, что каждый сам выбирает свой путь.
Сигурэ и сам не заметил, что последние слова он сказал вслух. У них была одна комната на двоих — дом и школа находились в одном здании, на большее денег, увы, не хватало. Этот факт служил поводом для обидных насмешек со стороны соседей, однако в глаза ни брату, ни сестре их не произносили, памятуя о привычке Сигурэ носить в ножнах катану вопреки закону.
— Не думаю, что Самурай-с-крестом сам выбрал ту дорогу, что привела его к нам с тобой. Нет, это судьба. Она посмеялась надо мной, показав, что он — не чудовище, купающееся в людской крови, а самый обычный человек, которому, к тому же, не чужды благородство и сострадание.
— Думаю, его путь был долог, труден и извилист, как и твой, и Нагаоки, — в голосе сестры прорезались слёзы, как всегда при упоминании брата, — и наши, и его решения на этом пути привели к нашей встрече.
— Ты очень хорошо восприняла учения наших и цинохайских философов, — улыбнулся Сигурэ, в последний раз потягиваясь на циновке, — увлечение, странное для девушки, не прошло даром. — Он поднялся. Начинался новый день.
Солнце играло на морской глади. Кэнсин приложил ладонь к прищуренным глазам, он наслаждался теплом раннего лета (да ещё и наступившего так поздно) и игрой солнечных бликов на маленьких волнах и мрачноватом храме Муро, громадой высившимся на мысе, глубоко врезавшемся в море. Все давным давно позабыли отчего храм получил такое название, немного даже созвучное фамилии Кэнсина, ведь он был очень древним, некоторые относили его чуть не к эпохе Хэйан. И если бы Кэнсин был знатоком архитектуры, то согласился бы с этим утверждением, ибо в облике храма Муро было нечто отчётливо цинохайское. Но Кэнсин, естественно, ни о чём подобном не задумывался.
Небольшая тень легла на морскую гладь и следом рядом с Кэнсином на траву опустился Сигурэ. Он был всё в то же белое кимоно, тщательно отстиранное, но было всё равно видно, что довольно старое.
— Я не думал, что придёшь, Кэнсин-доно, — вместо приветствия произнёс самурай, — поэтому позволил себе немного опоздать. Прощу прощения.
— Те времена, когда за полминуты опоздания вызывали на дуэль, прошли, — усмехнулся Кэнсин. — Я хотел с тобой поговорить не меньше, чем тебе со мной.
— Почему ты решил, что я хочу поговорить с тобой? — спросил Сигурэ.
— Иначе бы не пригласил меня сюда, — пожал плечами Кэнсин. — Но для чего?
— Просто хотел поговорить с тобой, — произнёс Сигурэ, улыбнувшись. — Я ведь узнал тебя, Самурай-с-крестом.
— И как я тебе? — серьёзно поглядел ему в глаза Кэнсин.
— Человек, — подумав минуту, ответил Сигурэ, — как и все мы.
— Ты один из немногих разглядел мою подлинную суть, это говорит о твоей проницательности.
— Ты льстишь мне, — усмехнулся Сигурэ, — будь я проницательным человеком сражался бы на стороне патриотов, а не за сёгунат.
— Когда я пошёл наёмником в клан Чоушу, его положение, как и положение всех патриотов, можно назвать не иначе как плачевным. Многим казалось, что власть сёгуна прочна и незыблема, как ей и должно быть.
— Теперь также уверено чувствуют себя бывшие патриоты.
Это был весьма прозрачный намёк, но Кэнсин никак не отреагировал на него, пропустив его мимо ушей.
— Я сражался за клан Чоушу, — вместо этого произнёс он, — но теперь предпочитаю жизнь ронина. Свобода, с некоторых пор, мне дороже.
— А ты никогда не задумывался, за то ли ты сражался. Гаидзины медленно, но верно выживают нас, всё чаще можно встретить такамо в гаидзинской одежде, но никто из них и не подумал одеть кимоно. Они вырывают из земли уголь и железо, качают нефть, строят по всей стране свои заводы, выпускающие в воздух струи дыма подобно огненным драконам. Чиновники продажны и думают лишь о собственном кармане, а нам, самураям, запрещают носить мечи.