— Последний факт тебя, думаю, особенно раздражает, — усмехнулся Кэнсин, — но ты не слишком обращаешь на него внимание. — Юный ронин кивнул на катану, с которой Сигурэ не расстался.
— Да, раздражает, — согласился тот, — и ещё как. При Токугаве буси разрешалось носить оружие и двести с лишним лет в стране был мир.
— Щедро оплаченный кровью тех же буси и хэйминов, попадавших под руку самураям.
— А теперь эти хэймины вовсю изгаляются, считают, что раз нацепили мундиры, то им можно всё.
Аргумент был почти безупречный, вот только Кэнсин, рождённый хэймином, был несколько иного мнения и мог бы много чего припомнить из собственного опыта. Но ничего говорить не стал. Правда, в конце концов, у каждого своя.
— Так за это ты сражался, Самурай-с-крестом? — прямо и уверенно глядя ему в глаза, спросил Сигурэ.
Кэнсин не отвёл взгляда.
— Сначала я сражался, чтобы защищать людей, — ответил он, — но пришёл один день и я понял всю глупость своих мыслей. Жизнь ткнула меня носом в кровь родного человека. Подчиняясь клятве, данной Чоушу Ёсио, я продолжил сражаться и убивать, хотя мне казалось, что в душе не осталось ничего кроме пустоты. Сейчас мне кажется я вновь обрёл свою душу и не хочу потерять её ещё раз.
— Ты думаешь, я приглашу тебя в наше движение?
— Я может иногда и дурачусь, но я не дурак. Какой же новый патриот потерпит в своих рядах патриота старого, хоть и бывшего, да ещё и настолько печально известного Самурая-с-крестом.
— Узнай я об этом ещё вчера, до происшествия на набережной, наверное, после этих слов я бы тут же накинулся на тебя с мечом.
— Останавливает моё дзюцу, — улыбнулся Кэнсин.
— Не люблю драться против буси, вооружённого тупой игрушкой.
— Это сакабато, — напомнил Кэнсин, — и его обратная сторона заточена, как положено. За мечом я ухаживать научился давным давно.
— Значит, ты не совсем отказался от убийства.
— Совсем, — твёрдо произнёс Кэнсин, — но и шутом с тупым мечом в ножнах быть не собираюсь.
— Но все думают именно так.
— Главное, что думаю о себе я, ну и мои друзья ещё.
— Ты очень интересный человек, Кэнсин-доно. Я бы хотел быть тебе другом, но это невозможно.
— Так постараемся же не стать хотя бы врагами.
Кэнсин поднялся и Сигурэ последовал его примеру. Они тепло попрощались и разошлись, как каждому тогда казалось, своими дорогами.
Передо мной стоял уже не прежний Кай — десятник моего отряда стрелков, удивлявшийся странным приказам, но исполнявший их беспрекословно. Теперь это был начальник полиции Дзихимэ и обращались к нему исключительно Кай-сан («самурайского» — доно он на дух не переносил), он даже фамилию себе взял Сагано, по названию родной деревни.
— Бравый ты стал, Кай, — усмехнулся я, приглашая его садится.
Я заметил как он едва заметно поморщился, не услышав обращения «-сан». Я улыбнулся.
— Ты понимаешь зачем я тебя вызвал к себе, — сказал я ему. — Прибытие военно-морского министра Страндара подняло всех нас на уши. Я думаю, и не без оснований, что новые патриоты готовят какую-то… назовём это акцией… против него.
— Вы, — это обращения давалось Каю довольно тяжело — привык командовать, — считаете мою работу неудовлетворительной. Считаете, что я не в достаточной мере поддерживаю порядок в столице.
— Отнюдь, — покачал головой я. — Однако приезд страндарского военно-морского министра в корне меняет обстановку. Сам понимаешь, новые патриоты ни перед чем не остановятся, лишь бы хоть в какой-то мере отомстить Мэттью Перри за свой позор. Одних слухов о его кораблях хватило в своё время сёгунату, чтобы рухнуть окончательно. Эти гордецы будут считать «делом чести» отомстить ему.
— Я полностью контролирую город, — с гордостью (или гордыней) произнёс Кай.
— Днём, — безапелляционно заявил я, — однако новые патриоты предпочитают собираться по ночам. Именно в это время суток они собираются и планируют свои акции. К тому же, — не удержался от маленькой шпильки в его адрес, — многие из них открыто игнорируют требования закона о запрете на ношение мечей.
— Эти шуты разгуливают по городу с деревяшками или тупыми железками в ножнах, — отмахнулся Кай.
— Все ли? — коротко поинтересовался я, заставив Кая отвести взгляд. — Не думаю, что они пойдут на приступ страндарского посольства с тупыми мечами. В прошлый раз, по крайней мере, было не так.
При этих словах Кай потупился ещё сильнее. Не любил вспоминать о том провале, едва не стоившему его места.
— Чтобы этот прискорбный инцидент не повторился, — как ни в чём не бывало продолжил я, — ты должен отменить все отпуска и выходные для своих людей в столице — раз; вызвать всех, кто находится в отпуску, — два; привлечь к работе всех полицейских из окрестностей столицы — три. Далее, в городе вводится комендантский час, после захода солнца никто не должен появляться на улицах без особого пропуска, подписанного лично мной, — (ох и взваливаю же я на себя работы!), — задерживать также всех самураев, носящих в ножнах что бы то ни было — не заточенный клинок, деревяшку и особенно — (тут я вспомнил Кэнсина) — сакабато. Всех доставлять в участки и держать до отбытия военно-морского министра. Все разбирательства — после. Упорствующих выкидывать из города и не пускать обратно ни под каким предлогом.
— Не проще ли убить? — пожал плечами Кай.
— Проще, — кивнул я и добавил, предупреждая его следующий вопрос: — Но, запомни, Кай, жизнью и смертью в Такамо распоряжаются только боги и микадо.
— И всё-таки я не понимаю, для чего столько мер предосторожности? — протянул Кай. — Мы сумеем отбить нападение на министра сами, а ведь при нём будут ещё и наши гвардейцы и страндарские, и ко всему взвод морских пехотинцев. Перри весьма сильно печётся о своей жизни.
— Ты же понимаешь, что заговорщики в столице есть, — ответил я, — и что они планируют нападение, думаю, тоже у тебя сомнений нет. Я хочу, как и прежде, покончить с этим в самом зародыше.
— Гордость ваша всё, — буркнул Кай. — Можно было бы дождаться их открытых действий, а затем покончить со всеми одним быстрым ударом.
— Да, — не стал спорить я, — можно было поступить и так. Вот только в этом случае пришлось бы отправить «под нож» множество мальчишек, чья вина заключается лишь в том, что они остались верны своим идеалам. Так же я отправляю их в изгнание, но оставляю жизнь, может быть, некоторые из них задумаются и решат изменить что-то в себе.
— С нами бы в своё время так не церемонились. За одно участие в заговоре против сёгуната варили в кипящем масле. По крайней мере, нас, хэйминов. Это вам, самураям, могли позволить покончить с собой.
— Положим, не всем, — усмехнулся я, отдаваясь воспоминаниям о былых деньках. — Смотри, я участвовал в военных действиях против сёгуната, как раз вместе с тобой, — я загнул один палец, — до этого нарушил закон «О границе», покинув страну и вернувшись через пять лет, — второй палец, — потом история с «золотом Асикаги», — третий палец. — И это не самый полный список моих прегрешений перед сёгунатом. Меня бы медленно варили в кипящем масле, по крайней мере, не один день.
Эта короткая отповедь заставила Кая окончательно смутиться и он поспешил покинуть мой кабинет, коротко попрощавшись.
Яхико издал весьма воинственный (по его мнению) вопль и обрушил на Каору град (опять же по его мнению) ударов. Девушка легко парировала все, не приложив для этого сколь-нибудь серьёзных усилий. В итоге, синай[81] Яхико вылетел из его рук, сухо стукнув по полу додзё.
— Надо крепче держать меч в руках, Яхико-кун, — рассмеялся Саноскэ, — или ты стал настолько слаб, что тебя может легко побить любая девчонка.
— Я не девчонка, а его сэнсэй[82]! — крикнула разъярённая постоянными шуточками Саноскэ Каору.
— Ему — может и сэнсэй, но мне-то — нет, — пожал плечами Саноскэ, — так что называю, как хочу!
— Кэнсин, может хоть ты угомонишь его? — не стала больше препираться с ним Каору.
Юный ронин лишь пожал плечами. Если честно, он откровенно потешался над ними обоими.
И тут внимание всех привлёк вошедший в открытые ворота додзё человек.
Я не хотел, чтобы Кэнсин стал жертвой полицейского произвола, поэтому выписал ему именно разрешение на ношение меча, и хотя дел было невпроворот решил сам занести его ему. Я отказался от кареты и даже не надел обычного мундира, так что мало чем отличался от тривиального человека, направляющегося по своим делам. Не то чтобы я стыдился чего-то или не хотел, чтобы мои люди узнали о визите, просто мне хотелось отдохнуть от работы.
В додзё Камии Каору я вошёл в самый разгар перебранки между его обитателями. Похоже, что не первой и не последней, ибо некоторые её участники явно получали удовольствие. А именно мальчишку лет двенадцати в коротком жёлтом кимоно, украшенном короткими коричневыми штрихами, и полосатых хакама и парня постарше (где-то ровесника Кэнсина), одетого в белый цинохайский костюм, куртка которого была расстёгнута. Последний рефлекторно сжал кулаки, что выдало в нём человека не чуждого рукопашного боя.
— Привет, минна-сан[83], — вежливо кивнул я им.
— Здравствуйте, Кэндзи-доно, — поздоровался Кэнсин, единственный из всех, здесь присутствующих, знавший меня в лицо.
— Невежливо было бы не представиться, тем более, что я знаю вас, — произнёс я. — Тахара Кэндзи.
— Министр внутренней безопасности, — медленно протянул парень в цинохайском — Сагара Саноскэ.
— Чем могло моё скромное додзё, — удивилась Каору — хозяйка школы, — привлечь внимание столь высокопоставленной особы?
— Оставьте, Каору-доно, — отмахнулся я. — Я, можно сказать, сбежал от всей этой вежливой трескотни из своего министерства и не хочу слушать её. А пришёл я сюда, чтобы вручить Кэнсину вот эту бумагу. — Я вынул из кармана разрешение на ношение меча, протянул её молодому ронину. — Ну и ещё, отдохнуть от