Дом открылся внезапно, когда я уже в сотый, наверное, раз отговаривал себя предложить Остапу переночевать там, где мы к тому времени находились, а уже утром продолжить путь. Темнота не самое подходящее время для прогулки по джунглям чужой планеты, где и днем полно опасностей на каждом шагу. Это и являлось моим основным доводом, признаваться в том, что давно уже едва держусь на ногах, не хотелось. Появился Остап; я открыл рот… и увидел в просвете между деревьями строение. Так его и захлопнул, не сказав ни слова, сообразив, что пришли.
– Тут оазис, – сообщил Остап. – Небольшой, даже крохотный, но именно оазис.
Ни на мгновение не сомневался. Иначе построить дом в глуши и жить там вдвоем, да еще и с ребенком… Вообще-то, конечно, можно, но долго вряд ли получится. Когда мы вошли в дом, хозяева еще не спали. К моему удивлению, внутри горел электрический свет. Светились две тусклые лампочки, похожие на автомобильные. Из тех, которые когда-то давно стояли в фарах, пока им на замену не пришли всяческие галогены, ксеноны и светодиоды.
«От аккумулятора, что ли, запитаны?» – размышлял я, рассматривая хозяев.
Миловидная женщина тридцати с небольшим лет была одета в новое ситцевое платье. Что удивительно, она не выглядела испуганной или даже настороженной, как муж – ее ровесник, выше жены на голову. В отличие от нее, светлоголовой, жгучий брюнет, но с такими же темными глазами, как у жены. Синий, с множеством карманов, рабочий комбинезон на нем сидел как влитой. И был он чист, без единого пятнышка.
За их спинами прятался мальчишка. Не слишком силен в том, чтобы с ходу определять возраст детей, но примерно в таком возрасте обычно идут в школу. Вернее, не прятался, стоял позади матери. Любопытства в его глазах было не меньше, чем у нее самой. И еще. Ни мужчина, ни женщина, а тем более их сын, совсем не походили на тех, кто, что называется, живет сегодняшним днем. Когда лишь бы день протянуть и сытым лечь спать. А завтра… Ну а что завтра? Очередной бесконечный день, когда придется работать от рассвета до заката, чтобы хоть как-то себя прокормить. Отнюдь. Все они выглядели так, как будто жизнь наособицу им совсем не в тягость. И работают ровно столько, сколько посчитают нужным, и с едой у них все в порядке, и развлечений достаточно.
– Здравствуйте, хозяева́! – приветствовал их Остап, сделав ударение на последнем слоге. – И Мирон, и Полина, и конечно же Денис Миронович! – имени-отчества удостоился самый младший из них. – Извините, что нежданно-негаданно, но обстоятельства так сложились. Вот, постояльца к вам привел, – повернулся он ко мне. Я успел прислониться к стене – так было легче оставаться на ногах. – Зовут Игорем. Человек он хороший, но, как сами видите, сейчас может упасть.
Падать я даже не думал, но спорить с ним не собирался.
– Может, присядете? – предложила Полина. Голос у нее оказался звонким и удивительно певучим.
Соглашаясь, я лишь кивнул. Во рту пересохло, вода во фляжке давно закончилась, и потому опасался, что вместо внятных слов получится только хрип и шипение. И еще подумал, что фляжку, вероятно, придется выбросить. После того как в ней побывал вядель, вода начала горчить. Несколько раз, когда подвернулись случаи, ее промывал, но вода все равно оставалась горькой.
Дом состоял из единственной комнаты. И лишь там, где, вероятно, располагалась супружеская постель, она была отделена от остального помещения ширмой. Два окна, стол рядом с одним из них. Скамья у другого, полки на стенах, частично заставленные утварью, шкура какого-то зверя между окнами, пара табуретов, постель мальчишки… Пожалуй, все. В доме явно не готовили пищи. Да и какой в том смысл, в здешнем-то климате? На лавку я садился осторожно, опасаясь растревожить рану.
– Остап, пойдем, поговорить нужно, – сказал Мирон, указывая на дверь, и они вышли.
Мальчишка принялся играть. Он собирал из деревянных брусков и кубиков сложную конструкцию, изредка бросая на меня любопытные взгляды. Полина снова вернулась к своему занятию, прерванному нашим появлением, перебирая то ли ягоды, то ли мелкие орешки. Она пару раз посмотрела в мою сторону: как я там, сознание еще не потерял? Но молчала, ожидая прихода мужа и его решения. Мирон с Остапом разговаривали недолго. А когда вошли, хозяин с порога сказал:
– Полина, Игорь останется здесь. Устрой его, на рану взгляни и так далее. Поесть бы ему еще не мешало. Ну ты и сама все знаешь.
Та согласно кивнула, ни словом, ни даже взглядом не выказав своего неудовольствия.
– Свет организуй, – только и попросила она. И обратилась уже ко мне: – Пойдемте, Игорь, здесь всего два шага. Вам помочь? – спросила женщина, наблюдая за тем, как медленно я поднимаюсь с лавки.
– Сам справлюсь, спасибо.
В некоторых кругах на Земле это слово едва ли не табу. Мне оно нравится не меньше всех других выражений благодарности. Разве дело в том, каким из них пользоваться? Главное, как именно его произносить. Все что угодно можно сказать таким тоном, что в итоге получится издевка или даже почти ругательство.
Мое пристанище действительно оказалось рядом, буквально за углом дома. Оно, собственно, и представляло собой его часть, явно построенное позже основного дома. Комнатка квадратов в семь-восемь, где только всего и было, что постель, небольшой столик у изголовья, табурет да длинная, в полстены, полка. Единственная вещь, которой стоило бы удивиться. Нет, не самой полке, ее содержанию – она оказалась полностью забита книгами. Толстенными фолиантами, тонкими брошюрами, книгами обычного формата, книгами в разной степени сохранности, но целиком. И я бы обязательно удивился, если бы не чувствовал себя так неважно, что единственной мечтой было рухнуть на постель. И черт с ней, с обувью, скинуть которую точно не хватит сил. Но, судя по всему, мне предстояли врачебные процедуры. В пристройке тоже горел свет, две такие же лампочки, светившие куда ярче, чем в самом доме.
– Электричество у вас откуда? – поинтересовался я, как будто ничего важнее, чем выяснить его природу, на данный момент для меня не было.
– Там, – неопределенно махнула Полина рукой. – Там ручей бежит и лопасти крутит. Его немного, только на несколько лампочек и хватает, но с ними куда удобнее. Правда, в доме пришлось выключить, чтобы сюда хватило. Но Мироша пообещал, скоро сделает так, что хоть люстры везде вешай. У него вообще золотые руки! – И призадумалась. – Как бы нам поудобнее пристроиться? Игорь, вы постоять сможете? Днем проблемы бы не было, но, если приляжете, мне света не хватит. И до утра откладывать не стоит.
– Смогу. Полина, может быть, на «ты» перейдем? – Настолько уже привык, что даже совсем незнакомые люди всегда тебе «тыкают».
– Хорошо. Игорь, лапоть у тебя имеется?
Не сразу сообразив, что речь идет о жадре, я с готовностью его протянул. Предполагая, что он станет платой и за лечение, и за приют.
– Мне-то он зачем? Зажми его в кулаке – сейчас будет больно.
Разговаривая, Полина уже вовсю действовала, пытаясь с помощью теплого мокрого компресса размочить повязку на ране. Жадр конечно же я в кулаке зажал. Хотя толку с него было… Особенно через несколько минут, когда она приступила к самому лечению.
– Можно ложиться.
И я послушно лег на правый бок, успев к тому времени до крови искусать нижнюю губу. В лежачем положении боли не стало меньше, и потому я продолжал истязать губу, в то время как женщина колдовала над моей раной.
– Мы раньше в Новлях жили. Приходилось там бывать?
Я издал невнятный звук, который должен был прозвучать подтверждением.
– Тогда и Пал Палыча знать должны.
На этот раз пришлось отделаться кивком, поскольку боль была на самом пике.
– Вот у него я и научилась. На Земле у меня медицинского образования не было, а здесь сама жизнь заставила. И практики хоть отбавляй. По большей части вся она такая и есть – раны. Колотые, резаные, огнестрельные, рваные от зубов хищников и все в том же духе. Так что будь уверен: помогу непременно! И вядель у тебя превосходный, не иначе как из рук самого Пал Палыча вышел – легкой синевой отдает. Давно здесь?
Меня хватило лишь на то, чтобы отрицательно дернуть головой – боль была почти нестерпима. Да и какой она могла быть, когда в твоей ране копаются без всякой анестезии! Давно ли я здесь? Иногда кажется, полжизни прошло, хотя на самом деле еще и полгода не минуло.
– Недавно, значит? Тогда я тебе посоветую: на лаптях экономить нельзя! На всем чем угодно, только не на них! Согласна, на первом месте – оружие и патроны, иначе и от них толку не будет, мертвым они помочь не в состоянии. Но на втором должны быть лапти! Значит, так. Сейчас предстоит самое сложное. Вот тебе мой, и уж он-то точно тебе поможет! Иначе скоро губу себе отгрызешь. Девушка есть? – И, дождавшись кивка, пошутила: – Зачем ты ей без губы будешь нужен? Давай-давай! – настойчиво повторила Полина, пытаясь вынуть из моей руки жадр, чтобы его заменить.
– Не надо, – попытался оставить его в руке, но без толку. Сам виноват, зажал бы его в здоровой руке, удержать получилось бы.
– Вот так будет лучше… – и замерла.
Я осторожно на нее покосился. Все так и есть: Полина стояла с моим жадром, и глаза ее были полны удивления. Да что там глаза, она даже рот открыла. Получается, сам себя выдал. Плохо. Женщина справилась с изумлением быстро и даже говорить ничего не стала. Несколько раз порывалась, но все же заставляла себя молчать. Ее движения теперь стали куда осторожнее, но боль от этого не уменьшилась. Наконец по-настоящему волшебной музыкой прозвучали ее слова:
– Все! Шов получился ровным, но в таком месте он любой в глаза бросаться не будет. Осталось только бинт наложить. Да, старайся не делать резких движений.
– Там серьезно?
– Достаточно. Но ребра точно не повреждены. Сама рана нехорошая. В подобных случаях они обычно другие – входное отверстие и выходное. А тут как будто бы пуля боком вошла и едва кусок мышечной ткани не вырвала. Или как там по-медицински правильно? В терминологии я не сильна. Сейчас я тебя бульоном напою, и баиньки.