Белла-Яффа торопливо ищет в словаре Алкалая и находит: «Явор (тедар) – elm tree (?)».
Показывает Биберкрауту.
– Перед нами более успешный случай, – говорит Биберкраут, – автор во всяком случае признается в своем незнании и ставит знак вопроса. Ну, вернемся к нашим трудам.
Не каждый день они работали над словарем. Временами на Биберкраута нападала страсть кочевья, хватал рюкзак и уходил странствовать между холмами на целый день. Беллу-Яффу охватывал страх, что с ним может случиться то, что уже было несколько лет назад и не было рядом никого, кто бы мог ему помочь. Погруженная в работу над словарем, она подчинялась четким законам дисциплины, черпая силы из личности Ионаса-Иошуа. И не только логика исходила от него, но и сила иная, чересчур утомляющая, требовательная, беспокойная, сверх того, что могла выдержать Белла-Яффа. Но без его присутствия у нее давно был бы нервный срыв. В это она особенно стала верить в последнее время. И не раз к вечеру, если он опаздывал, она чувствовала, что если он в этот миг не вернется, – конец всему. Но Биберкраут всегда возвращался, полный энергии и новых сил, без которых, кто знает, вряд ли мог продолжать дело своей жизни.
После такого дня страха и ожидания, Белла-Яффа уходила в свою комнату успокоенная, но страшно усталая и потому была не в силах заснуть. Лежала с закрытыми глазами, и на грани то ли сна, то ли бдения приходили скорее видения, чем сновидения, ибо она, по сути, бодрствовала. Были это какие-то ускользающие картины, этакие преддверья сновидений. Но стоило ей на миг понять эти галлюцинации, как они тут же таяли и исчезали. Она пыталась всяческими уловками уловить хотя бы хвосты этих видений, ибо то, что в них возникало, было ей очень важно, но ей это не удавалось.
В этих преддверьях сновидения видела она себя со стороны – выходящей в ночь и спускающейся дорогой по склону холма, и тут же, по другую сторону шоссе, возникала иная страна, в которой люди ждали ее. Когда видение исчезало, она пыталась вспомнить, кто эти люди, но не могла. Только помнила, что в руках у каждого из них горела свеча.
Когда видение вернулось, и Белла-Яффа пересекла шоссе, и оказалась среди них, они ее не заметили, быть может, потому, что в руке ее не было горящей свечи.
Однажды ночью она обнаружила себя среди этих людей, ища знакомые лица, несмотря на то, что все они были ей давно знакомы. И тут услышала, как один говорит другому:
– Это Белла-Яффа, которая знает все вопросы, но ни одного ответа.
И вся эта масса тотчас начала торопливо скрываться и таять, и она осталась одна и издала испуганный вопль, и продолжала стонать и упрашивать, чтобы вернулись и объяснили ей, что имел в виду говоривший о ней.
В одну из ночей Белла-Яффа увидела Эфраима Абрамсона, скачущего на коне между холмами и явно показывающего ей знаки присоединиться к нему. Тут же возник еще один всадник, но это была женщина. Приблизившись, она увидела, что это Белла-Яффа. Посмотрела Белла-Яффа галлюцинирующая на Беллу-Яффу на коне и увидела, что это она. Протянул Эфраим Абрамсон руку и провел ею по лицу Беллы-Яффы, сидящей на коне, и галлюцинирующая Белла-Яффа сказала ему:
– Откуда ты знаешь, что Белла-Яффа это Белла-Яффа? Может здесь необходим знак вопроса?
– Браво! – раздался вдруг голос Биберкраута. – Возьми-ка один из местных камней и брось его в деда Эфраима.
Схватила Белла-Яффа камень, швырнула его и уже знала, что разбила череп Биберкрауту, знала, ибо давно хотела это сделать.
Утром она рассказала Биберкрауту свой сон, и он выслушал ее, не сказав ни слова, но позднее пошел к выходу из дома и стал набирать номер телефона.
– Что ты делаешь? – спросила Белла-Яффа, которая шла за ним по пятам на цыпочках.
– Я думаю, что надо сообщить Ури… Быть может, тебе нужен врач, – сказал пойманный ею врасплох Биберкраут.
– Положи трубку, – сказала Белла-Яффа, – все это между тобой и мной, и врач тут ни при чем. Всего-то нас двое, чего нам спорить. Пошли, сядем и продолжим наши труды.
Биберкраут подчинился, но когда двинулся в сторону руин, Белла-Яффа не пошла с ним, а замерла на месте у входа в дом, не сводя с него глаз.
В полдень Ионас-Иошуа Биберкраут исчез, и Белла-Яффа поднялась в комнату лежащего в постели Герцля и рассказала ему, что Биберкраут ушел в поход между холмами и вернется только к вечеру. Герцль сделал слабый жест рукой и закрыл глаза. Усталость не оставляла его, и он дремал все время, днем и ночью. Белла-Яффа поправила одеяло у его ног и тайком вышла из комнаты.
В кухне старая арабка очищала овощи, а старый араб во дворе выпалывал травы между цветами. Остановилась рядом с ним Белла-Яффа, смотрит. Разогнул старый араб спину, улыбнулся и сказал:
– Работа, нет ей конца. Только у человека кончается жизнь. Вот, выпалываю я травы каждый год и думаю: на этот раз я в корне уничтожил их. Но они лишь углубляют корни в землю и ждут. Я занимаюсь тем или этим, лето проходит, и вот они снова здесь, проклятые. Смеются над нами. Неправду ли я сказал, госпожа Белла?
– А названия этих трав ты знаешь? – спросила Белла-Яффа.
– На нашем языке называют их инджил.
– Ты в этом уверен?
– В чем уверен? – не понял старый араб.
– Ты уверен, что на арабском название этих трав – инджил?
– Да не все ли равно, как их зовут? – рассмеялся старик. – Эти травы ломали мне спину пятьдесят лет, и если даже нет у них названия, будь они прокляты. Порождение сатаны, в этом я уверен.
Белла-Яффа повернулась и пошла в «руины». Горы бумаг громоздились там на двух столах, и на каждой – камень. Сняла их осторожно Белла-Яффа и положила в ряд, один за другим, на пол. Затем собрала все бумаги в одну охапку и бросила в железную бочку, куда по водосточной трубе стекали дождевые воды. Теперь бочка была пустой и заржавевшей. Затем она поднялась в комнату Ионаса-Иошуа, сгребла все словари и тоже швырнула в бочку вместе с пособиями и рукописями, связанными с буквой «алеф». После всего этого позвала старого араба и приказала ему поджечь эти бумаги.
Взглянул старик на бочку, забитую бумагой доверху и сказал:
– Такое количество огонь не схватит, ибо и огню нужен воздух для дыхания. Если ты не против, я возьму все это дерьмо в другое место, где мы сжигаем выполотые сухие травы, инджил этот самый, около забора.
– Ладно, – сказала Белла-Яффа, – я полагаюсь на тебя. Но сейчас же берись за дело.
– К вашим услугам, госпожа, – сказал старик и пошел за тачкой.
Спустя некоторое время взметнулось оранжевое пламя на краю двора и столб дыма взошел в летнем замершем воздухе к небу. Запах пожара дошел до ноздрей Герцля, он застонал и добрался до окна поглядеть на костер.
Белла-Яффа увидела его из «руин» и помахала ему приветственно рукой. Герцль тоже махнул рукой в ответ и вернулся в постель.
В поздний час после полудня пришла Белла-Яффа в кухню, взяла коробок спичек и вложила в карман платья. Не было у нее терпения дожидаться темноты, и она сошла на шоссе, пересекла его и двинулась вглубь долины, к месту, куда приходят люди с горящими свечами. Если не найдет их там, сказала она себе, ночью вернется на обочину шоссе, на место, где они собираются и стоят.
Уже начало темнеть, когда проехал на ослике йеменский еврей из мошава напротив, возвращаясь домой, и Белла-Яффа встала ему на пути, помахала рукой и приказала остановиться.
– Слушай, – сказала ему, – они убили ножами брата Биберкраута, отрезали ему член и воткнули ему в рот.
– Кто? – испугался йеменец. – Кого? Где это было?
– Арабы, – сказала Белла-Яффа, – потому что он не знал ни одного названия.
– Где ты живешь, госпожа? – спросил крестьянин-йеменец. – Где твой дом? Если ты хочешь, я посажу тебя на ослика и довезу до твоего дома.
– Я иду в свой дом, – сказала Белла-Яффа. – Нааман ждет меня там. И нет у меня нужды в осле. Я предпочитаю коня.
– Коня? – спросил йеменец и тут вспомнил, что дома ждет его уйма работы, а женщина эта незнакомая нарядно одета, несомненно есть у нее близкие, которые явятся и вернут ее домой. Ударил он ослика и поскакал дальше.
Уже совсем в темноте она взобралась на вершину холма, откуда был ей виден летний дом. Она скорчилась на земле, стала вырывать молодые ростки, сухие травы и складывать их в кучу. Когда она показалась ей достаточной, вытащила спички и зажгла ее. Захотят найти меня, сказала она себе, отыщут по огню. Когда пламя разгорелось, с треском разбрасывая икры, Белла-Яффа начала спускаться с холма и пошла в глубь виноградников.
С наступлением темноты приехал Ури на машине, и с ним Биберкраут. Ури тотчас вошел в дом, а Биберкраут двинулся к «руинам», затем – в свою комнату. Увидев, что бумаги и словари исчезли, начал кричать. Супруги арабы рассказали Ури то, что знали, а Герцль сообщил, что видел костер на вершине холма, напротив дома, и советует сначала пойти именно туда. Вместе со старым арабом Ури поднялся на вершину холма, обнаружили погасший совсем недавно костер, но Беллу-Яффу не нашли, тут же вернулись в дом и вызвали по телефону полицию.
Людей с горящими свечами Белла-Яффа не встретила, но Эфраима Абрамсона видела несколько раз вдалеке скачущим верхом на коне вслед за убегающими. Затем увидела группу мертвых военных, огорченно выстроившихся между виноградниками, и сказала им, что не стоит огорчаться, потому что Биберкраут вскоре вернется к работе над словарем, и все коды будут расшифрованы, и не будет места сказать, что жертвы были напрасны. Хотя про себя уверена не была, говорит ли она правду. Во всяком случае, нет сомнения, что инджил на иврите «явлит», сорная трава, пырей, и если Биберкраут заупрямится, можно будет швырнуть в него камень, даже если нет у этого камня названия. Как сказал старый араб: «Какое мне дело до его названия? Главное, что он ломает мне спину».
Одинокий человек встретился ей по дороге, поцеловал ей руку. Белла-Яффа выпрямилась и сказала ему:
– Ты сейчас выйдешь в путь и не вернешься, пока не найдешь Наамана. Когда увидишь его, скажи ему: Белла-Яффа готова.