Снаружи громкоговорители продолжали повторять условия оккупации, пролетело десантное судно, ощетинившееся бластерными пушками, далеко разносился бухающий голос: «Введено в действие военное положение. Те, кому нужно разрешение на передвижение, медицинское обслуживание, должны зарегистрироваться у военных властей. Все коммы будут настроены на выдачу справочных сведений. Сохраняйте спокойствие и сотрудничайте с властями». Голос медленно удалялся, бубня все неразборчивее.
Синклер пожевал губами и взглянул на сгрудившиеся облака.
Он начинал ненавидеть Тарту, хотя никто еще не стрелял в него.
Но Макрудер не унимался:
— Э, но это не согласуется с военной концепцией,— заключил он.— Каждый знает, что «разделяй и властвуй»— это древнейшее правило ведения войны. Сила позволяет защищаться, а наступление рассеивает войска.
И тут Синклер, вскочив на ноги, вскрикнул:
— Господи, где ее кошелек?
Лицо Макрудера напряглось:
— Что?
— Бежим, надо ее догнать! — Синклер схватил оружие.— Черт возьми, так же, как и на Сайлене... Мак, эй! Кто-нибудь поищите в комнате сержанта кошелек этой старухи.
Он слетел по ступенькам, глаза были прикованы к хромающей фигуре, которая заворачивала за угол серого полуразрушенного здания. Гретта и Макрудер бросились за ним, натягивая шлемы и щелкая затворами.
Синклер скачками несся по булыжной мостовой, и вдруг мир вокруг него взорвался, его подбросило и опрокинуло навзничь. Он чувствовал, как его катит по жестким камням, время и пространство соединились в огне и дыму и перемешались в невообразимую кашу, которая, казалось, заполнила все, залепляя глаза и уши, тесня грудь.
Его сильно оглушило, в голове гудело, воздух ворвался в легкие, распирая грудь. Он подвигал руками и ногами, убедился, что все, вроде, в порядке. Тяжело поднялся, покачиваясь. Потом наклонился, поднял бластер, и в это мгновение, едва не зацепив его, пронеслась струя фиолетового пламени. Кряхтя, он опустился на колено и выстрелил в чердачное окно, откуда, как он заметил, только что стреляли. Фронтальная часть здания подпрыгнула от удара, затрещали кирпичи, посыпалась штукатурка. На всякий случай он пальнул еще раз, не особенно целясь, но выстрел оказался удачным, отвалив громадный кусок стены.
Синклер повернулся и увидел Макрудера, который пытался встать на - ноги. Здание почтового отделения превратилось в крошево из обломков кирпича и облицовки. Синклер увидел, как одна из уцелевших стен словно сложилась пополам и упала, завалив мостовую. Над развалинами взметнулось облако пыли.
«Господи, помилуй,— прошептал Синклер.— Там никого не осталось в живых». Кое-как он встряхнулся и помог Гретте подняться. Остолбеневший Макрудер озирался по сторонам. Над ухом Синклера просвистела пуля, он инстинктивно отшатнулся, потом окинул взглядом противоположную сторону улицы. И не размышляя, повинуясь только инстинкту, ударом ноги распахнул дверь, вскинул винтовку и быстро затолкал своих товарищей в темноту и неизвестность.
Хайд нахмурился:
— Мы играем в серьезные игры, Бруен.— Магистр астматически задышал, нахмурил брови, уставясь на внутренний монитор, на
экране которого каштанововолосая женщина методично расстреливала мишени из пульсового пистолета.— Проблема психологического оружия для ник является врожденной.
Они сидели рядышком на древней каменной скамье, высеченной когда-то прямо в базальтовой скале. Внизу расстилалась долина Макарты. Серые облака затянули палящее солнце впервые за несколько последних дней. И сейчас долина мирно зеленела, и солнце не жгло, а пригревало.
Бруен спокойно кивнул:
— Круги в кругах, мой друг.
Хайд откашлялся:
— Возможность — это одно, но человеческий мозг? Веками умы, более великие, чем наши, задавались вопросами, искали, подгоняли и опять искали ответ на вопросы о душе, о психике, о сущности человека. И признаюсь, я начинаю теряться, когда думаю о жребии, выпавшем на мою долю.
Бруен крякнул от удовольствия, глядя на экран монитора, где Арта Фера делала последнюю серию выстрелов. Ее литые формы четко выделялись в вечернем свете.
— Ты думаешь, она попадает в цель?
Бруен задвигался в надежде найти удобное положение, чтобы смягчить боль в бедре:
— Естественно. Посмотри на ее лицо. Видишь, как оно сияет? Не сомневайся, ее инстинкты полностью освободились. Теперь она нуждается только в программировании и направлении.
В голосе Хайда прозвучала неприязнь:
— Шпионить! Как агенты имперской безопасности!
Бруен искоса взглянул на него:
—. Наступили странные времена, Магистр, когда наша древняя страсть порицается,— возразил он с легкой печалью. «Тьфу, пропасть, если только Хайд вдруг не согласится с ним. Да и если бы это была не Арта, он бы...»
Бруен задумался: «Господи, я становлюсь старым маразматиком! В нашем мире нет места глупой сентиментальности. Ведь она не твоя дочь, она вообще ничья, Бруен. Она — всего лишь предмет, солдат по вызову».
Пожав плечами, он заметил:
— Войны выигрывают отнюдь не генералы, а те, кто воюет за них!
Хайд запротестовал:
— Но ведь она — одна из наших!
Бруен оперся подбородком на ладонь, вскинул голову и внимательно посмотрел на своего товарища. Потом заговорил мягким, серьезным тоном, вынужденный приспосабливаться к тому, что считал рациональным:
— Действительно? После того, что она так долго находилась у эгарианцев, после того, что она была так далеко от нас, ты называешь ее нашей?
Хайд по-совиному заморгал:
— Ну ладно... э-э-э... она замечательно сдала экзамены. Ее тренировки — как можно видеть по результатам — путем воздействия на подсознание сделали ее поистине невероятно талантливым...
— орудием,— закончил Бруен монотонным голосом. И затряс головой, не желая встречаться глазами с Хайдом, и нажал кнопку — голографическое изображение Арты Феры, перезаряжающей пистолет, пропало.
Недовольный собой, он оглядел пасторальные уголки маленькой долины, расстилающейся внизу перед ними. Скот спокойно пасся среди высокой сочной травы. Деревья обступали гранитные скалы, цветущие растения сливались в яркий узор на зеленеющих пастбищах.
— Мы сделали много, мой друг,— размягченно проговорил Хайд.— После стольких лет, после всех жертв...
— Что значит еще одна молоденькая девушка? — засопел раздраженно Бруен, и вытер свои глубоко посаженные глаза.— Когда все это кончится, Хайд? Уже триста лет я наблюдаю все это в течение моей жизни около ста миллиардов людей умерли в страданиях, боли и нищете, их планеты были разрушены войнами уничтожены радиацией, болезнями и природными катаклизмами.— Он взглянул вверх, выражение голубых глаз неожиданно смягчилось.— И я спрашиваю тебя, видишь ли ты улучшения в человеческой природе? Меня все время не покидает чувство, что мы являем собой в некотором роде злокачественный эксперимент.
Хайд положил тонкую сухую руку на плечо Бруену:
—• Вспомни наше кредо, Брат. Жизнь — это познание, а знание — это энергия. Энергия вечна, ее нельзя уничтожить, только рассеять посредством энтропии.— Хайд кашлянул еще раз, сморщившись и сплюнув под ноги.— Смерть неизбежна, но не навсегда. В конце концов, все возвращается назад, к Богу.
Бруен скривился:
— Да, не навсегда. У Вселенной тенденция к расширению границ, тогда как другие места заперты гравитационными колодцами великих Аттракторов. Итак мы оказались на перепутье: либо мы на вершине расширения, либо в начале уплотнения. Иными словами, конец может наступить примерно через пятнадцать миллиардов лет или что-то вроде этого.— Он помахал скрюченным пальцем перед глазами Хайда: — Сколько страданий ты можешь вместить в пятнадцать биллионов лет до того, как мы вернемся к Божественному Началу?
Хайд примирительно проговорил:
— Жизнь — это больше, чем страдания, Брат. Жизнь — это так же и теплое солнечное утро, поющие птички, удобное кресло...
Ироническая улыбка пробежала по лицу Бруена:
— Ба! Ах, ах...
Магистр Хайд махнул рукой:
— Ты язвительный и едкий старик,— он хлопнул ладонью по колену и откинулся на спинку скамьи, подставив свое осунувшееся бледное лицо теплым лучам солнца.
Но Бруен не унимался:
— В Каспе около двадцати тысяч погибших. А здесь, ты и я, мы сидим на солнышке и рассуждаем об удовольствиях. Наш мир на грани краха.С течением времени, Брат, целые планеты будут выжжены дотла, расплавлены до основания. Неужели наш удел — сумасшествие?
Хайд опять кашлянул, нижняя челюсть двигалась с трудом:
— Нам лучше всего ловить мгновения настоящего, Магистр. Вспомни свое кредо. Не существует ничего кроме Сейчас-Здесь. Прошедшее — это просто энергия в мыслях. Будущее состоит из возможностей, которые могут меняться непредсказуемо и непредвиденно. То, чего страшишься,— всего лишь работа твоего мозга. Такое будущее нереально.
Бруен помолчал и заключил:
Так и все реальности можно привести в ничто. Я все разно страшусь.
И тут Бруен заметил какое-то движение в долине. Присмотревшись, он различил трех лошадей, выскочивших из-под деревьев. Они повернули к источнику и резко остановились, чтобы напиться. В тишине и покое он наблюдал за ними, отмечая краем глаза облака, гонимые ветром к северу от Каспы. Пророчество! Уже сейчас, согласно его собственным инструкциям, растущее сопротивление на Тарге вызовет мощную концентрацию реганских военных сил, готовых на все. Значит, снова кровь на его руках.
— Меня беспокоит то, что у нас нет выбора,— Бруен похлопал пергаментной рукой по колену.— Мне очень не нравятся ощущения пешки, Брат. Меня передергивает, когда вижу старых Магистров, раболепно поклоняющихся чудовищной машине. Ничего не меняется очень давно.
— Но сейчас ты должен работать с машиной,— Хайд поднял голову, беспокойство исказило его черты.
Бруен сухо рассмеялся:
— Я все время думаю: кто кого дурачит? Кто из нас настоящий манипулятор, Брат?
Чуть понизив голос, Хайд убежденно проговорил: