— Мы скажем, что он говорил нам о том, что никакой ошейник его не удержит. Что он пройдет любую пустыню, его никто не остановит. И что Прогнившие Боги могут жевать его член, но рабом он не будет.
Кайла остановилась и положила руки ему на плечи:
— Ты ведь знаешь, что он бы меня убил в конце концов. Это сидело в нем.
— Я думаю о Скайле,— сказал он.— «О, если бы она была здесь! А если я никогда отсюда не выберусь?» Господи, что я мелю,— он оборвал, злясь на самого себя.— Идем, завтра нам придется жарковато, нужно отдохнуть.
Она глянула на него и кивнула:
— Да, твоя Скайла — счастливая женщина, Таф,— и ушла на свое место.
Утро наступило слишком быстро. Стаффа с трудом поднялся, осматривая свое избитое тело. Каждый сустав болел так, будто его вывернули из суставной сумки, горло нещадно пекло. Он сделал шаг, покачиваясь на неверных ногах. Стаффа прищурился от слепящего солнечного света, во рту у него пересохло, ноющие суставы посылали сигналы бедствия в измученный мозг. Похоже, Бротс все-таки здорово помял его и, может быть, почти убил. Тело билось от невыносимой боли, набегавшей волнами. Он еще раз осмотрел себя: множество кровоподтеков покрывали его тело, локти раздулись, кулаки распухли и кровоточили, когда он сжимал их. Он пополз к своему месту возле труб и свалился без сил на уже горячую сталь.
— Хоа!— позвал последний, и Стаффа нечеловеческим усилием воли навалился на трубу, с трудом удерживая равновесие. Его почти в агонии понесло за трубой, он едва соображал, что делает.
— Йеп,— раздался крик, и Стаффа рухнул под невыносимой тяжестью. Он заморгал, ощущая огнедышащий жар горячей стали.
— Таф?— с беспокойством крикнула Кайла, ее голос еле прорвался сквозь оглушительную боль.— Вставай, надо идти. У нас впереди длинный день.
Стаффа стиснул зубы и с трудом поднял себя. Один из рабов, Кори, нагнулся к нему и взял его за руку:
— Сегодня я работаю с тобой в паре.
Голос Стаффы прервался:
— Да, похоже, мне это сегодня понадобится. «Почему этот человек хочет помочь? Зачем это ему? Кори — еще один неприкаянный, кожа да кости, страдающий больше их всех от жестокого солнца. Хрупкий Кори, так похожий на Пибэла, наверняка он долго не протянет, и тем не менее предлагает свою помощь». Стаффа кивнул в знак признательности, Кайла подбадривающе ему улыбнулась, хлопнула его по спине, и они вернулись к работе.
— Это прайда, что говорят о Бротсе? — спросил Кори.
— Ты о чем?— прошептал Стаффа, оберегая истерзанное горло, и с трудом удерживаясь на ногах.
— Поговаривают, что он сбежал,— Кори скривился от тяжести трубы, тощие мышцы туго натянулись.— Он забирал часть моей еды. И у других тоже.
— И что?
— А то, что мы видим тебя раненым. Вот и все. Многие видели синяки Кайлы. Ты и Бротс... Ладно, ты любишь Кайлу. Мы все любим ее. А сегодня Кайла будто сбросила невыносимый груз с себя — она снова ходит прямо, уверенная в себе. Ты ранен, а Бротс сбежал. И у нас опять полные порции еды и воды.
Стаффа хрипло закашлялся:
— Этот ублюдок здорово меня помял. Если бы я смог еще достать Англо.
Кори откашлялся и сплюнул в песок коричневатую пленку:
— Несправедливость, друг Таф,— это реальность нашего существования. Бог создал Вселенную на этой основе. И это очень неправильно, что мы только однажды встречаем в жизни героя, который борется за правду!
— Но я далеко не герой.
Кори не обратил на это никакого внимания:
— Бротс — всего лишь симптом болезни, поразившей человечество. Англо — маленький фрагмент, но значительный по своей злокачественности, которую, увы, ни ты, ни я не сможем вылечить.
— Почему же нет? Если мне в руки попадет его гнусная шея...
— Не забывай, он только часть системы, и если ты его убьешь, тем самым ты убьешь и всех нас. Ошейники прикончат нас.— Кори минутку помолчал:— Почему мы должны найти силы, чтобы выносить все страдания, пока не наберемся смелости. Может, настанет время, когда найдутся те, кто смогут излечить наше общество.
Стаффа медленно брел, спотыкаясь, и молчал до тех пор, пока они не сбросили трубу на песок. Посмотрел на Кори и спросил:
— Так ты считаешь, что нужна смелость, чтобы умереть?
Кори наклонился, вытаскивая наплечный ремень из-под трубы:
— В нашей ситуации — да. Зачем мы так цепляемся за жизнь? Она приносит нам сплошные страдания. И можно жить, если увериться, что назначение и смысл жизни лежат в страданиях. А вдруг завтра империя рухнет, и мы в одночасье станем свободными? Но это невозможно, мой друг. Я каждое утро просыпаюсь в ужасе, я чувствую, как с каждой минутой теряю здоровье, как жизнь уходит из меня. Я долго не протяну. Когда это закончится для меня? Завтра? Нет. На следующей неделе? Нет. Через неделю? Еще через неделю? Когда я буду совершенно без сил. Англо или Морлаи отсекут мою жизнь, и, возможно, ты отнесешь и закопаешь в горячий песок мои останки. Вот какое у меня будущее.
— Тогда зачем тебе тянуть эту лямку?
— Жизнь удивительная и завлекательная штука. Бог сделал ее такой — она, как наркотик, захватывает нас, а потом, когда действие кончается, лишает нас иллюзорных надежд. Люди живут только надеждой. Они легко забывают неудачи, ошибки, потому что надежда — это опиум. У нас здесь нет такой поддержки. Где-то, на каком-нибудь отрезке этой бесконечной трубы, нас всех ждет неминуемая смерть. Единственное, что нами движет,— это любопытство, оно дает нам силы. Когда все это закончится? Сколько я протяну? А если жизнь — это только представление, игра?
— Ты всегда можешь лечь и позволить Англо прикончить себя,— напомнил Стаффа,— ошейник это сделает без особой боли. Все будет продолжаться минуту или около того. Ты говорил о Боге и несправедливости. Но Вселенная нейтральна.
— Да ну?— Кори удивленно скосил на него глаза из-под почти распластавшей их трубы.— Страдание и несправедливость глубоко внедрены в структуру Вселенной. Энтропия — это топливо прогресса. Каждая из экосистем мира, без исключений, зиждется на соперничестве, конкуренции. Одни формы жизни поедают другие, расширяя экологическую нишу для своих собратьев. Все виды, будь то растения или животные, поедают других: а если нет — то себе подобных. Разве не так?
— И ты считаешь, что это работа Бога?— насупился Стаффа, стараясь дышать ровнее.
— Это не тот Бог, о котором ты мыслишь терминами зтарианских или сеззанских императоров,— я говорю о настоящем Боге. Создателе и манипуляторе Вселенной. Бог, которому неинтересны молящиеся, жертвоприношения или храмовые обряды.
— Бог Седди.
— Можно назвать и так, мой друг Таф.
Они состыковали края участков труб под внимательным взглядом Кайлы.
На обратном пути Кори продолжил:
— Бог ввел несправедливость в систему, чтобы предотвратить стагнацию. Несправедливость ведет к страданиям. Каждый организм будет реагировать, стараясь сделать свою жизнь лучше, избежать страданий. И вот наблюдения показывают, что выбор падает на данный момент. Танец квантов застыл. Реальность меняется: приобретены знания. Бог извлекает пользу из знаний. Он изучает реальность, различные реальности исходят из каждой микрофазы изменений, зарегистрированной в частице вечной энергии.
— А ты все-таки не торопишься умирать. Почему бы тебе не прекратить свои страдания в сей момент? Ты же сам говорил, что только ждешь конца. Твоя надежда угасла.
— Но я труслив,— напомнил Кори.— Я боюсь что-нибудь предпринимать.
— Я видел множество смертей. Страх не играет роли. Храбрец умирает так же, как и трус.
— Это правда. Но у кого был выбор?
-- У многих, Стаффа начал копать яму под трубой, чтоб вытащить свой ремень.
— А зачем им был этот выбор?— задумался Кори, его лицо искривилось под ременной петлей, продетой под другой конец трубы.
— Потому что они боялись моих... моих ребят больше, чем смерти. «О, Прогнившие Боги! Что он только что сказал?»
— Тогда мои рассуждения не годятся,— заявил Кори.— Мужчины в душе трусы. Из-за трусости они поступают не по справедливости, действуя согласно желаниям Бога. Увеличивая всеобщие страдания, как ты понимаешь. Но мы самые большие трусы, так как можем легко избежать страданий, Лорд Командующий.
Сердце Стаффы остановилось. Он оцепенел, и Кори зашатался, стараясь удержать вес ноши. Маленький человек опустился на колени, пока Стаффа пытался взять тяжесть груза на себя, вся бригада сбилась с шага.
— Как... как ты меня назвал?
Кори, гримасничая от неожиданной боли, очень хотел подняться, дыхание его прервалось, и он не смог ответить, пока дыхание не выровнялось:
— Прошу прощения. Я не думал. Я считал, что узнал тебя еще несколько дней назад, но борода спутала мои впечатления. Твоя способность к убийству, как было с Бротсом, подтвердила мою догадку. Никто другой не смог бы так профессионально убрать эту громадину без серьезного вреда для себя;
Стаффа тяжелым взглядом у ставился в пустоту, молясь только о том, чтобы никто не слышал их разговора.
Кори продолжил беседу, будто ничего особенного не произошло:
— Я когда-то был профессором, изучал поведение человека в Университете на Майке. Годы я потратил на изучение направлений и отклонений в среде правительства империи и написал много статей, объясняющих, почему Тибальт сделал то, что он сделал, и какими мотивами ты и твои Компаньоны руководствовались в действиях. У меня на стене висело редкое твое голоизображение.
Измученное тело Стаффы сотрясалось от внезапного прилива адреналина, вызвавшего страх.
Кори с симпатией произнес:
— Я не скажу никому, Таф, мой друг. Твои проблемы здесь — лично твои. Я верю, что ты попал в переделку, так же как и я. И думаю, что это часть справедливости в этом несправедливом мире,— он помолчал.— Но скажи мне. Зачем ты... Нет, как ты мог поступать так, как поступал? Ты никогда не задумывался, прав ли ты или виноват в своих поступках? Пожалуйста, только не подумай, что я обвиняю или осуждаю тебя. Я спрашиваю только из чистого любопытства: какими м