Андрей сильно вжал меня в себя, и я почувствовала, как трусь о его эрекцию пульсирующей плотью, качнулась на нем, и мы оба застонали от дикого нетерпения. Поднимаясь ладонью по моей ноге вверх, по внутренней стороне бедра, уверенно скользнул между моих ног, отодвигая полоску трусиков в сторону и проникая в меня пальцами, заставляя прогнуться и вскрикнуть, сжимаясь вокруг них и чувствуя, что я сейчас кончу… так быстро, так неожиданно и мощно, выплескивая голод, скопившийся за все эти годы одиночества.
— Мокрая… такая мокрая. Хочу тебя, — выдыхая мне в губы, — хочу сейчас.
Потянул за руку, прижал к своему паху, заставляя обхватить его эрекцию.
— Расстегни.
Дрожащими пальцами потянула за змейку, закусив губу.
— Быстрее, Лена… быстрее, — задыхаясь, обжигая меня жадно приоткрытым ртом, скользящим по моей груди, шее, ключицам. Сжал одной рукой за ягодицы, слегка приподнимая и выдохнул со свистом сквозь стиснутые зубы, когда я обхватила член, направляя в себя, рывком дернул меня вниз, заполняя до упора. Запрокинул голову, закатывая глаза, громко застонал.
— Да, — хрипло, делая первый толчок во мне, заставляя изогнуться, подставляя напряженные до боли соски под жадные губы.
— Чувствуешь, как хочу тебя?
— Да, — теперь мой голос, срывающийся, низкий, который, кажется, не принадлежит мне, так жалобно он звучит… Приоткрыла пьяные глаза, увидела, как под повязкой проступила кровь, и замерла.
— Андрей, — задыхаясь, — остановись… твоя рана…
Усмехнулся, накрыл мою грудь ладонью, приподнимая другой рукой за талию и насаживая на себя сильно, жестко, заставляя вскрикнуть и протяжно застонать, впиваясь в его плечи.
— Обезболивающее… моя доза.
Наклонил к себе, не давая думать, жадно впиваясь в мои губы короткими поцелуями-укусами.
— Двигайся, Лена… — сжал сильно за ягодицы, зарычал, — двигайся, давай… — снова пожирая мой рот, играя с соском большим пальцем, — давай, девочка.
Я сорвалась именно от этих слов, от этого голоса. Почувствовала, как тело замерло на доли секунд, а потом все внутри разорвалось на атомы сумасшедшего наслаждения, обжигая кожу, каждый миллиметр… тонкой проволокой дикого, ослепительного оргазма. Быстро сокращаясь вокруг его члена, чувствуя, как управляет мной, двигая на себе все быстрее, продлевая удовольствие, как кусает грудь, впиваясь пальцами в мои ягодицы. В унисон его хриплый стон и секунды, когда трясет обоих до полного изнеможения.
Глава 18. Дарина
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
(с) А. де Сент-Экзюпери
Я жила у Макса уже больше недели, а мне казалось, целую вечность. В моей жизни наступили какие-то странные, непонятные мне времена. Первые дни мне хотелось дать деру, потому что я не привыкла, чтоб меня ТАК воспитывали, а он воспитывал. Делал это, конечно, своеобразно, чем бесил меня неимоверно. Для начала он почему-то решил, что девочки одеваются иначе, чем я привыкла, и завалил меня какими-то идиотскими платьями, юбками, джинсами в обтяжку и всякими побрякушками, которые я не знала, куда цеплять, а оказалось — это заколки для волос, всякие резинки. Не знаю, какая из его "домработниц" помогла ему выбирать весь этот хлам, но я долго не соглашалась все это примерять.
— Я не кукла Барби. Нечего на меня цеплять юбочки и платьица.
— Да, ты бомж Даша с кучей вшей, грязная, ободранная и похожая на девчонку, только если сильно присмотреться.
— Присмотрелся? Значит, все же похожа. Я не буду носить все это дерьмо.
Он как всегда усмехнулся вот той самой улыбочкой, от которой у меня одновременно возникало желание вцепиться ему в лицо или содрать губами эту улыбку с его губ. Узнать, какой у нее вкус: остро-горький или терпко-сладкий. Мне казалось, что она на вкус, как черный кофе, который он заваривал по утрам и приучил меня к нему, как и к многому другому, чего я раньше никогда не пробовала.
— Либо ты одеваешься, как человек, либо ходишь голая. Выбирай.
Осмотрел с ног до головы и снова усмехнулся — нет, все же вцепиться в лицо ногтями намного вкуснее.
— Это не выбор, а идиотский ультиматум.
— Смотря, как воспринимать. Ультиматум тоже в какой-то мере выбор. Иногда не бывает даже этого. Цени — я предоставил тебе альтернативу. Так что решай, мелкая. Можешь ходить голой, заодно рассмотрю, нахрена тебе все эти лифчики с черными кружевами, которые ты себе накупила.
Сволочь. У меня вспыхнули щеки и где-то внутри что-то взорвалось от стыда и ярости. Можно подумать, ему это интересно. Он вообще на меня как на насекомое смотрит. Притом явно бесполое. Просто издевается.
— Я могу и так показать, — фыркнула, глядя исподлобья.
— Боже упаси. Давай оставим это специфическое зрелище на "лет через пять" вырастут и покажешь, — заржал и вышел из моей комнаты, а я отправила ему вслед горшок с цветами. Услышала из-за двери.
— Веник и совок в ванной. Цветок пересадишь в пластиковую коробку. Тамара Сергеевна за него с тебя шкуру спустит.
Я не знала, кто такая Тамара Сергеевна, но прозвучало угрожающе, и поэтому я шустро все подмела и дурацкий цветок с таким же дурацким названием "фикус" пересадила в коробку из-под сметаны.
Бывали моменты, когда я искренне ненавидела Макса, меня буквально захлестывало этой ненавистью, потому что он прогибал меня под себя, ломал и выстраивал нечто другое, совершенно не похожее на меня саму. И делал это совсем не так, как отец или учителя в интернате. Он почти не применял физическую силу и не кричал на меня, но мог так отхлестать словами, что я сама чувствовала себя ничтожеством.
После того как вычесывал у меня из волос живность, позоря и унижая, он высмеял мои скудные кулинарные способности и сказал, что готовить в этом доме будет он сам, потому что подыхать пока не входит в его планы, а я, похоже, собралась отравить его яичницей. Позже выяснилось, что и убираю я хреново, и вообще руки у меня из задницы. Все, к чему я прикасалась, либо разбивалось, либо ломалось. В дом опять начала приходить та самая Тамара Сергеевна, которая убирала там и раньше. Тетка лет пятидесяти пяти с выкрашенными хной рыжими космами, собранными в гульку на затылке. В неизменном платье серого цвета, фартуке и косынке. Она зыркала на меня злыми глазками неопределенного цвета и что-то ворчала под нос, вытирая пыль и протирая окна. Видимо, она вообще не могла понять, что это "чудо в перьях", так она меня назвала в разговоре с Максом, делает в доме хозяина. Она напоминала мне не уборщицу, а тайного агента ФСБ, который пристально следил за всем, что я делаю и собирался уничтожить за любой неверный шаг.
Естественно, она мне не простила цветок, который после того, как я его пересадила, почему-то решил окончательно сдохнуть. Предатель. Я его и поливала, и землей присыпала, и из распылителя обрызгивала. Что ему надо было?
С домработницей у меня началась молчаливая война, она ненавидела меня, а я ее, особенно после того, как она сдала Максу, что я курю. Вот какое ей дело? Нет, старая ведьма донесла и еще и приукрасила, что курила я прямо в квартире. Хотя застукала на лестничной площадке.
Макс жестоко наказал меня — заставив выкурить подряд пять штук. Сказал, что если выкурю, могу и дальше дымить, а если проблююсь — то больше никаких сигарет. Естественно, я, дура, выкурила, и потом блевала в туалете, а он стоял рядом, протягивал стакан с водой и салфетки.
— Я говорил ничего не воровать — сигарет это тоже касается. Курить ты не будешь. Еще раз узнаю — выкуришь пачку уже без каких-либо альтернатив, просто заставлю. На, попей, легче станет.
Выбила у него стакан, проглотив "да пошел ты" вместе с очередным позывом, а он хмыкнул, пожал плечами.
— Проблюешься — подберешь стекла и пропылесосишь. Я часто босиком хожу.
Ужасно захотелось эти стекла повтыкать ему самолично в пятки и даже загнать под ногти, но вместо этого на стекло наступила я сама и заревела от обиды. В голос.
Наверное, это стало своеобразным щелчком — Макс вернулся, поднял на руки, унес на диван. Вытаскивал стекло, ногу бинтовал. А я ревела и ревела, никак не могла успокоиться. Ненавидела себя за это и ревела еще громче. Мне даже показалось, что он растерялся. Слезы мне вытирал, называл дурочкой маленькой, а потом сказал, что волосы у меня красивые и он считает, что в тех шмотках, что купил мне, я буду похожа не просто на девчонку, а на красивую девчонку.
— Уговорил, — я потянула носом и всхлипнула, жалко улыбаясь.
Макс самодовольно ухмыльнулся, и я зажмурилась. Нельзя быть настолько красивой сволочью. Это должно запрещаться законом. Конечно, уговорил. Он просто всегда знал, что сказать любой женщине, начиная с детсадовского возраста и заканчивая пенсионным. Я это потом поняла, со временем, когда сама запуталась в нем настолько, что разрубить эту паутину можно было только вместе со мной и вместе со всеми женщинами, которые неизменно пачками присутствовали в его жизни, истекая слюной и изнемогая от похотливого желания затащить его в свою постель.
Не знаю, в каком возрасте у других появляется чувственность, фантазии, но самые примитивные желания — они у меня появились здесь и с ним. Рано? Поздно? Черт его знает. Наверное, вовремя и с тем, с кем должны были появиться. Раньше я вообще никогда не думала ни о чем подобном. Но в присутствии Макса со мной постоянно происходило что-то невероятное, я не просто нервничала — меня потряхивало даже от его запаха. Помню, как один раз вечером вышел из душа в одном полотенце, а меня как током пронзило до полного онемения. Я смотрела, как блестят его мокрые волосы, как капли воды стекают по мускулистому телу, прячутся за полотенце, запахнутое на узких бедрах и чувствовала, как ускоряется мой пульс. Отбивает какие-то бешеные аккорды внутри, и в горле пересохло. Нет никаких канонов мужской красоты, нет ничего, чем можно было бы ее охарактеризовать, кроме собственной реакции на визуальный раздражитель в совокупности со всеми остальными факторами, которые делают именно этого мужчину до безумия привлекательным именно для вас… и для других.