– Поскольку мы обнаружили это вещество на полу оранжереи, этот факт, увы, ни о чем не говорит, – ответил Томас. – Разве что указывает на то, что, хотя Мэлори сказал мне, что Юнити не заходила туда, она на самом деле там побывала. Но люди часто лгут из страха, а не для того, чтобы скрыть собственную вину.
– А вы не думали о том, что в преступлении могли участвовать двое из них? – услужливо предложил Маршалл еще одну версию, глядя на собеседника ровным взглядом. – Скажем, отец ребенка и кто-то, пожелавший защитить его?
Скептически глянув на него, Питт поднялся на ноги, непреднамеренно царапнув ножками кресла по полу.
– Спасибо за информацию, доктор Маршалл. Оставляю вас заниматься собственными делами, пока вы не придумали еще что-нибудь, способное еще больше утяжелить мою работу.
И он с легкой улыбкой направился к двери.
– Удачи! – бодрым тоном крикнул ему вслед эксперт.
От него Томас направился прямо в кабинет Корнуоллиса. Следовало немедленно известить начальство об обнаруженном доктором Маршаллом факте. Суперинтендант сомневался, что новое известие каким-то образом изменит полученные им инструкции в отношении этого дела, однако помощник комиссара должен был узнать это вовремя. Если факт вскроется позже, что непременно произойдет, незнание будет истолковано как свидетельство некомпетентности ведущих расследование.
– Какой срок? – спросил Джон Корнуоллис, став у окна, возле узора рам, брошенного на дубовый пол весенним солнцем.
– Около трех месяцев, – ответил Питт, заметив, как скривилось лицо начальника. Было ясно, что какое-то мгновение он надеялся, что Юнити оказалась в положении прежде своего появления в Брансвик-гарденс.
Корнуоллис обратил к подчиненному потускневший взгляд. Трудно было не понять, что именно он означает. Любая из возможностей выглядела убийственной и, безусловно, трагической.
– Это очень плохо, – проговорил он. – Какое впечатление произвел на вас Парментер? Принадлежит ли он к тем, кто способен соблазниться молодой женщиной и запаниковать после этого?
Питт постарался представить ситуацию объективно. Он вспомнил лицо Рэмси, скорее аскетичное, глубокое горе и смятение, отпечатавшееся в его глазах, гнев, с которым он говорил о Чарлзе Дарвине…
– Едва ли, – осторожно ответил Томас. – Она была несимпатична ему, подчас даже весьма, однако причина этого скорее находилась в исповедуемых ею идеях…
Он смолк, вспоминая реплики Рэмси о нравственности его помощницы. Стал бы он говорить все это, если сам нарушал моральные нормы?
– Что дальше? – напомнил подчиненному внимательно смотревший на него шеф.
– Она казалась ему аморальной, – пояснил Питт. – Однако он не сказал, в каком именно отношении… не обязательно в сексуальном.
Помощник комиссара полиции приподнял бровь в знак недоверия.
Суперинтендант не стал возражать. Надежных аргументов у него не было, и он понимал это. Во время разговора с Рэмси Томас понял его слова как обвинение Юнити в отсутствии целомудрия, а не в интеллектуальной нечестности или эгоизме, холодности или жестокости – в любом из присущих человеку грехов. Согласно самой природе языка, аморальность обыкновенно трактуется только в одном смысле.
– Не думаю, чтобы он стал осуждать половую распущенность, если сам грешил ею. Особенно после ее смерти. Он должен был понимать, что мы обнаружим ее состояние, – попытался объяснить Питт.
– Так вы считаете, что он невиновен? – удивился Корнуоллис. – Или что новый факт не имеет никакого отношения к делу?
– Не знаю, – признался его собеседник. – Если он виновен в убийстве, то проявляет феноменальную тонкость в одних отношениях и уникальную неловкость в других. Пока я ничего не понимаю. Внешне свидетельства кажутся достаточно ясными. Четверо людей слышали, как она крикнула: «Нет, нет, преподобный!».
– Четверо? – переспросил Джон. – Вы называли служанку, камердинера и одну из дочерей. Кто стал четвертым?
– Миссис Парментер. Она не стала говорить этого прямо, но должна была слышать. Факт этот она не отрицала, но, естественно, спрятала его за игрой слов.
– Понимаю. Ну что ж, держите меня в курсе… – начал было шеф Томаса, но прежде чем он успел докончить фразу, в дверь постучали, и после разрешения хозяина кабинета внутрь просунул голову констебль, который сообщил, что только что прибывший сэр Джеральд Смизерс из канцелярии премьер-министра хочет немедленно встретиться с капитаном Корнуоллисом. Тут же позади него появился и сам Смизерс, невозмутимо прошествовавший в кабинет с быстро промелькнувшей на его лице и исчезнувшей без следа улыбкой. Внешне он выглядел как обыкновенный рабочий, если не считать высшей уверенности в себе. Одет он был прекрасно – сдержанно, но дорого.
– Доброе утро, Корнуоллис, – поспешно проговорил он и посмотрел на Питта. – Мистер… рад, что вы здесь. Очень кстати. – Сэр Джеральд закрыл за собой дверь, оставив констебля снаружи. – Прискорбное происшествие в Брансвик-гарденс. Надо бросить все силы. Не сомневаюсь, что вы и так понимаете это.
Он обвел присутствующих взглядом, словно бы задавал вопрос, однако ответа дожидаться не стал.
– Есть что-нибудь новое? – обратился он к Корнуоллису.
Тот напрягся всем телом, словно пытаясь устоять на палубе под совместным напором килевой и боковой качки.
– Да. Юнити Беллвуд была на третьем месяце беременности, – ответил он.
– Ого! – Смизерс принял удар. – O боже мой! Впрочем, нечто подобное должно было обнаружиться – к большому несчастью. Что вы делаете, чтобы выправить ситуацию?
– Я только что узнал об этом факте, – с удивлением отозвался Джон. – Едва ли мы сможем его замолчать. Он вполне может оказаться мотивом к совершению преступления.
– Надеюсь, что до этого не дойдет. – Сэр Джеральд взмахнул рукой, блеснув небольшими золотыми, с монограммой, запонками. – Мы отвечаем за это.
Затем он наконец взглянул на Томаса:
– Остается ли какая-нибудь надежда на то, что это был просто несчастный случай?
– Четверо людей слышали, как она крикнула: «Нет, нет, преподобный!» – ответил суперинтендант. – Кроме того, там не обо что споткнуться.
– Какие люди? – потребовал ответа Смизерс. – Надежные? Им можно верить? Не могут ли они передумать, по основательном размышлении?
Корнуоллис с ничего не выражающим лицом стоял навытяжку. Питт достаточно хорошо знал его, чтобы видеть за этой маской неприязнь.
– Одной из них является жена Парментера, – проговорил помощник комиссара прежде, чем его подчиненный успел открыть рот.
– О! Отлично. – Смизерс был явно доволен. – Ее нельзя заставить давать показания против мужа. – Он потер руки. – Картина улучшается… Как насчет остальных?
Квадратики оконного переплета меркли на полу. Снаружи, с улицы, доносился ровный гул.
– Еще двое – слуги, – на этот раз ответил уже Питт.
Удовлетворение в глазах Джеральда еще больше окрепло.
– А последняя – дочь Парментера, и она непреклонна, – закончил суперинтендант.
Смизерс поднял брови:
– Молодая особа? Несколько истеричная, так? – Он улыбнулся. – Неуравновешенная? Быть может, влюбленная, ощущающая родительское неодобрение и отвечающая на него эмоциональным порывом? – Тело его расслабилось. – Нисколько не сомневаюсь в том, что ее можно уговорить снять показания. Или, в худшем случае, скомпрометировать их, если до этого дойдет. Однако я верю в то, что вы не допустите, чтобы это случилось. – Он многозначительно посмотрел на Томаса.
– Лучше будем надеяться на доказательство какой-нибудь другой версии, – ответил суперинтендант, пытаясь скрыть презрение к этому человеку. – Из нее получится превосходный свидетель. Она умна, наделена даром слова и чрезвычайно рассержена. Страстно верует в честность и справедливость… Едва ли ее можно уговорить скрыть то, что она считает чудовищным. Если вы надеетесь, что она даст ложные показания в защиту отца, то, на мой взгляд, будете разочарованы. Она чрезвычайно высоко ценила мисс Беллвуд.
– В самом деле? – холодным тоном проговорил Смизерс и с неодобрением посмотрел на Питта. – Ну, это вообще неестественно. Какая нормальная молодая женщина предпочтет наемную сотрудницу, сколь бы образованной та бы ни была, своему отцу? – Он посмотрел на Корнуоллиса. – Не думаю, что здесь можно еще о чем-то говорить! Слова излишни. Как скверно… Постарайтесь удалить ее показания из дела – ради благопристойности и семейных чувств…
Помощник комиссара к этому мгновению уже был до предела рассержен, однако ощущал и смятение. Он и понятия не имел, чего от него добивался неожиданный посетитель. Проведенные на море годы научили его понимать людей и командовать ими, понимать умственные и физические требования к командиру, научили отваге и многим из путей мудрости. Однако в области человеческих взаимоотношений существовали и полностью неведомые Джону края: в частности, он абсолютно не ориентировался в женском обществе.
– Да, сэр, – произнес Питт, разглядывая Смизерса. Ему редко приходилось настолько быстро приобретать антипатию к человеку, да еще такую сильную. – Хотя если дойдет до суда, миссис Уикхэм почти наверняка даст показания о том, что слышала крик мисс Беллвуд, и обвинение найдет в ней вполне заслуживающую доверия свидетельницу. Ее понимание правосудия и цельность характера будут восприняты судом с уважением.
– Простите? – Джеральд был озадачен. – Вы говорили про дочь Парментера. А кто такая миссис Уикхэм?
– Она и есть его дочь, – ровным тоном пояснил Томас. – Она – вдова, у нее фамилия мужа.
Смизерс был вне себя от возмущения:
– То есть вы хотите сказать, что в своей гипертрофированной преданности этой мисс Беллвуд она предпочтет подругу собственной семье?!
– Я уже говорил, что мисс Уикхэм чрезвычайно восхищалась борьбой мисс Беллвуд за образование и политические права женщин, – поправил его суперинтендант. – И ее борьбой за справедливость в целом… А потому она едва ли переступит через собственные убеждения ради того, чтобы выгородить убийцу своей подруги, даже если он окажется ее кровным родственником.