ад и вперед по комнате, так как у нее не было сил оставаться на месте, Вита зябко поеживалась.
– Хотелось бы знать, что там думает этот полицейский, – проговорила она, обращая к священнику озабоченное лицо. – И где он сейчас находится? С кем разговаривает, если его нет у нас?
– Не знаю, – честно проговорил Кордэ, жалея о том, что стоит вот так, в беспомощности наблюдая за ее страхом, и не может утешить ее. – Мне почти ничего не известно о том, как они работают. Быть может, он что-то разузнает о Юнити…
– Но зачем? – удивилась миссис Парментер. – Что теперь ему до того, какой она была? – Движения ее были неровными, она то широко разводила руки, то плотно сплетала пальцы, до боли вонзая ногти в ладони. – Вы хотите сказать, что, по его мнению, раз в прошлом она вела свободный образ жизни, то могла позволить себе вести себя подобным образом и здесь?
Доминик удивился. Ему и в голову не приходило, что его собеседница могла кое-что знать о прошлом мисс Беллвуд. Это смущало… Впрочем, он мог и понять, что Вита слышала разглагольствования Юнити на темы свободы нравов, права следовать своим эмоциям и потребностям – всю ту чушь, которую она часто несла об освобождающем влиянии страстей и о том, как определенные взгляды душат людей, в особенности женщин. Раз или два Кордэ попытался спорить с ней, пробовал доказать, что на самом деле консервативные взгляды защищают людей, а в особенности женщин, после чего она окатила его гневом и пренебрежением. Так что теперь не стоило и думать о том, что Вита не присутствовала при одной из подобных сцен или не прислушивалась к словам Юнити.
Теперь, стоя на краю обюссонского ковра[10], хозяйка дома смотрела на него с подлинным страхом в больших глазах. При всей внутренней силе, которой, как ему было известно, обладала эта женщина, она казалась весьма уязвимой.
– Я даже не знаю, занят он именно этим или нет, – негромко ответил священник, делая шаг в ее сторону. – Просто это возможно. Здравый смысл требует внимания к жизни… убитой… если хочешь найти ответственного за ее смерть.
– Наверное, так, – ответила миссис Парментер с легкой хрипотцой. – Но значит ли это… не думаете ли вы… что это не обязательно был Рэмси? – Она посмотрела на Доминика, и на ее бледном лице смешались отчаяние и надежда.
Без раздумий священник осторожно взял ее руку в свою. Пальцы ее на мгновение остались безучастными, а потом ответили отчаянным пожатием.
– Как жаль, – негромко проговорил Кордэ. – Мне так хотелось бы что-то сделать для вас. Что угодно… Я пред вами в неоплатном долгу.
Вита чуть улыбнулась – коротко, на мгновение, уголками губ, – но так, словно эти слова были очень важны для нее.
– Рэмси помог мне, когда я пребывал в бездне отчаяния, – продолжил ее собеседник. – A я теперь, похоже, ничем не способен помочь ему.
Женщина опустила глаза.
– Если он убил Юнити, никто из нас не сможет чем-то помочь ему. Это… – Она судорожно глотнула. – Это… Непереносимо другое – незнание.
Вита заставила себя встряхнуться и продолжила более ровным тоном:
– Глупо говорить такое… это слабость… нам приходится терпеть. – Голос ее притих. – Но, Доминик, как это больно!
– Я понимаю…
– В голове моей кружатся всякие ужасные вещи. – Миссис Парментер по-прежнему шептала, словно не имела сил произнести эти слова вслух, хотя в комнате никого больше не было. – С моей стороны это нелояльно? – Она пристально посмотрела священнику в глаза. – Вы презираете меня за это? Впрочем, мне кажется, что я сама себя презираю. Однако хотелось бы знать, привлекала ли его она… такая… очень… очень яркая, очень наполненная чувствами и эмоциями. У нее были прекрасные глаза, как вам кажется?
Доминик заметил, что улыбается – и это в такой-то горестной ситуации! Глазам Юнити было далеко до той красоты, которой обладали глаза Виты. Но мисс Беллвуд была сладострастна. Вспомнив ее тело и губы, Кордэ поежился.
– В них не было ничего удивительного, – ответил он в общем-то чистую правду. – Ваши глаза куда красивее. – Он не стал обращать внимание на выступившую на щеках хозяйки дома краску. – Трудно поверить, чтобы Рэмси нашел ее привлекательной. Он терпеть не мог ее мнений. Этого ее вечного критиканства…
Доминик по-прежнему держал руку Виты, и она не выпускала его пальцы.
– Если она обнаруживала чью-то ошибку, – продолжил он, – то не могла смолчать и всегда с удовольствием выкладывала свое мнение. Что не располагает собеседников к романтическим идеям.
Внимательно посмотрев на него несколько секунд, миссис Парментер наконец проговорила:
– Так вы действительно не считаете ее привлекательной… Она была резковата, не правда ли? Даже жестока в словах…
– Очень жестока! – Священник выпустил ее руку. – Не думаю, что вам следует бояться этого. Такое поведение абсолютно не соответствует вашему мужу, тому человеку, которого мы с вами знаем.
– Они много работали вместе… – Вита никак не могла избавиться от своего страха. – Она была молода и… очень…
Доминик понимал, что она хочет этим сказать, пусть даже и не решалась произнести эти слова. Физически Юнити была весьма привлекательной.
– На самом деле это не совсем так, – заметил Кордэ. – Рэмси работал в своем кабинете, a она часто трудилась в библиотеке. Они совещались только в том случае, когда это было действительно необходимо. И всегда в присутствии слуг. По сути дела, мы с Мэлори находимся здесь почти так же долго, как и Юнити. Дом полон народа. Не говоря уже о Клариссе и Трифене… Питту должно быть известно и это.
Слова его явно не принесли Вите покоя. Тревожная морщинка по-прежнему лежала между бровями женщины, а лицо ее оставалось бледным.
– Быть может, вы замечали нечто, свидетельствующее о подобном обороте событий? – спросил священнослужитель, почти не сомневаясь в том, что она ответит отрицательно.
Он просто не способен был представить себе, чтобы между Рэмси и Юнити завязались какие-то иные отношения, кроме знакомых ему крайне официальных и враждебных. Во всех тех случаях, когда Кордэ случалось видеть их вдвоем, они были или заняты работой, и их разговор касался чисто академических проблем, часто затрагивая те или иные разногласия между ними, или же он носил официальный и достаточно холодный характер. Многочисленные расхождения во мнениях старательно скрывались под внешней вежливостью, укрывавшей заодно резкости мисс Беллвуд, стремившейся непременно доказать свою правоту. Юнити всегда получала удовольствие от собственных выпадов и никогда не упускала подобной возможности. Она не щадила ничьих чувств. Возможно, это свидетельствовало о ее интеллектуальной целостности. Впрочем, с точки зрения Доминика, эта черта характера скорее указывала на детское стремление к победе.
Рэмси же с трудом признавал поражения в любом вопросе. Он прятал свое неудовольствие под маской напускного безразличия, однако обида все же сквозила в его поджатых губах и затянувшемся молчании. Любая физическая связь между ними казалась просто немыслимой.
– Нет… – покачала головой Вита. – Нет… я ничего не замечала.
– Тогда и не верьте этим мыслям, – заверил ее собеседник. – Не позволяйте им даже войти в вашу голову. Это ниже достоинства вас обоих.
Призрачная улыбка вновь коснулась губ женщины. Глубоко вздохнув, она посмотрела на Кордэ:
– Вы так добры, так ласковы со мною, Доминик… Я даже не знаю, что делали бы все мы без вашей надежной руки. Я верю вам, как никому другому.
– Благодарю вас, – произнес мужчина с приливом такого удовольствия, которое не могли смягчить окружающие обстоятельства.
Быть в доверии – как долго он стремился к этому! В прошлом Доминик не был таким, да и не заслуживал доверия. К тому же он слишком часто ставил собственные потребности и желания впереди всего остального. Он редко бывал недоброжелательным – скорее был самовлюбленным, бездумным, словно ребенок, повинующимся импульсу. Но с тех пор, как Рэмси подобрал Доминика, его желания изменились. Он ощутил вкус одиночества, осознав, что те, кто ценил его, делали это исключительно ради его красивого лица и тех своих потребностей, которые он мог удовлетворить. Его уподобляли хорошей трапезе, которую алчут, съедают – и забывают. Бессмысленно, не касаясь ничего вечного.
Но Вита доверяла ему. Она была знакома с несчетным количеством добрых и ученых людей, посвятивших свою жизнь помощи другим, и все же ощутила, что он обладает силой и честью. И Доминик вдруг понял, что улыбается ей.
– Нет ничего такого, чего я желал бы в большей степени, чем послужить вам утешением в эти страшные дни, – проговорил он с подлинным чувством. – Я сделаю все, что в моих силах, только скажите. Я не могу сказать, что случится дальше, но могу пообещать свою поддержку, в какой бы форме она ни потребовалась, и обещаю быть рядом с вами.
Наконец миссис Парментер несколько расслабилась, и тело ее приняло свободную позу, словно с плеч ее соскользнула тяжесть. Напряжение оставило ее спину, и даже на щеках женщины появился легкий румянец.
– Благословен тот день, когда вы появились в нашем доме, – проговорила она негромко. – Вы будете нужны мне, Доминик. Я очень опасаюсь того, что может выяснить этот полисмен. O, я полагаю, вы правы, что у Рэмси не было никаких романтических отношений с Юнити. – Она чуть улыбнулась. – Чем больше я думаю о ваших словах, тем более глупой кажется мне эта идея. Слишком уж она ему не нравилась.
Вита буквально застыла в паре футов от собеседника, так что он ощущал запах ее духов.
– По правде говоря, мне кажется, что он боялся ее, – продолжила она. – При ее скором соображении и жестоком языке… однако больше всего он боялся того, что она говорила о вере. Юнити говорила жестокие, жуткие вещи, Доминик. Я готова была возненавидеть ее за это. – Набрав воздуха в грудь, она шумно выдохнула. – Это так жестоко – преднамеренно осмеивать чью-то веру, систематически разбирать ее на части, оставляя от них только изломанные куски. Мне следовало бы скорбеть о ее смерти, не правда ли? Однако я не могу этого сделать. Это плохо с моей стороны?