Чуть улыбнувшись ему, Шарлотта согласилась:
– Да, это так. А теперь лучше ступай, a я позвоню, чтобы прислали Телмана.
Питт помедлил, словно бы желая что-то добавить, однако сказать, по сути дела, было нечего. Повернувшись на месте, он отправился в прихожую, надел башмаки и, забрав пальто с вешалки, вышел на улицу.
Когда суперинтендант добрался до Брансвик-гарденс, около дома уже стоял экипаж. Кучер, горбившийся в пальто, явно успел замерзнуть. За полуопущенными шторами на окнах дома горели огни: никто не потрудился опустить шторы.
Томас выбрался из экипажа, расплатился с кебменом и сказал ему, чтобы не ждал. Эмсли приветствовал его у дверей: волосы дворецкого был взлохмачены пятерней, а бледное лицо возле глаз казалось совсем серым.
– Входите, сэр, – проговорил он охрипшим голосом. – Мистрис[17] лежит в своей комнате наверху, с нею мистер Мэлори и, конечно же, доктор. Мисс Трифена… кажется, ушла в свою комнату. Бедная мисс Кларисса пытается приглядеть за порядком в доме, а мистер Кордэ наверху, в кабинете. Он сказал, чтобы я проводил вас наверх, если вы не против, сэр. Ох, не знаю, что теперь будет… Всего лишь несколько дней назад все было как обычно, a теперь вдруг такое…
Домоправитель готов был разрыдаться при мысли о гибели всего, что он считал знакомым и драгоценным… о той повседневной жизни, что образовывала его мир и цель его бытия.
Положив ладонь на рукав Эмсли, Питт сжал пальцы:
– Благодарю вас. Наверное, будет лучше, если вы запрете дверь и опустите все шторы, а затем поможете мисс Клариссе поддерживать спокойствие среди слуг. Пусть все они глубоко расстроены и потрясены, но дом надлежит содержать в полном порядке. Люди должны есть, в каминах – гореть огонь, во всем доме – сохраняться порядок и уют. Чем больше будет дел у людей, тем меньше будет у них времени на расстройство.
– Ах… да. – Дворецкий кивнул. – Да, сэр. Конечно, вы совершенно правы. Нам не нужно, чтобы люди теряли власть на собой и впадали в истерику. От этого никакой пользы. Я позабочусь об этом, сэр. – И он вышел с озабоченным видом.
Питт поднялся по уже знакомой черной лестнице и по коридору отправился в кабинет Рэмси Парментера. Открыв дверь, он увидел за столом бледного Доминика – темные, с проседью, волосы спадали ему на лоб. Он казался больным.
– Слава богу, ты здесь. – Священник поднялся на нетвердые ноги и повернулся, вынужденно посмотрев вниз, за стол, куда не проникал взгляд Томаса.
Полицейский закрыл за собой дверь и обошел кресло. Преподобный Парментер лежал на полу на том месте, куда упал, и вокруг его шеи, на которой открывалась жуткая рана, на ковер натекло кровавое пятно. Борьба была бурной. Рубашка убитого оказалась порванной спереди, а от сюртука были оторваны две пуговицы, словно бы его пытались повалить, держа за одежду. Глаза его были закрыты, но на лице не было покоя – одно только изумление, как будто в самый последний момент он осознал, что делает, и ужас перед ситуацией овладел им.
– Я… я закрыл его глаза, – виноватым голосом произнес Доминик. – Наверное, этого не стоило делать, но я не мог больше видеть этот взгляд. Глаза его были открыты. Это важно?
– Едва ли. Доктор уже был здесь? Эмсли сказал, что он уже в доме.
– Нет… нет еще. Он у Виты… у миссис Парментер.
– Как она себя чувствует?
– Не знаю. По-моему, с ней все в порядке, то есть она не была ранена, во всяком случае серьезно. Прости, я говорю путано. – Кордэ с отчаянием посмотрел на свояка. – Мне кажется, что я потерпел полную неудачу, хуже и быть не может. – Лицо его сморщилось. – Почему я не сумел помочь ему, пока дело не дошло до этого? Что произошло? Почему я не заметил, что все было так… так… что он тонул? Я должен был поделиться с ним верой, чтобы удержать его на плаву, чтобы кто-то сумел понять его. Всем нам, всем нам, а прежде всего мне, стремящемуся стать пастырем, не следовало оставлять его в полном одиночестве! – Он чуть качнул головой. – Что с нами произошло? Как можем мы жить в одном и том же доме, сидеть за одним и тем же столом, когда один из нас гибнет от одиночества?!
– Так обычно и происходит, – будничным тоном заметил Питт. – Тебя удушает окружение других людей, видящих только твою внешнюю сторону, тот образ тебя, который они нарисовали в собственном воображении. Пастухи и лесничие не гибнут от одиночества: это недуг горожан. Дело в не видимых для нас стенах, которые мешают нам соприкоснуться. Не обвиняй себя. – Он внимательно посмотрел на родственника: – Садись. Наверное, тебе стоит хлебнуть хорошего бренди. Если ты заболеешь, никому от этого лучше не станет.
Доминик вернулся к креслу за столом и тяжело опустился в него:
– А ты сумеешь оградить подробности всего этого от попадания в газеты? Полагаю, что мне нужно известить о случившемся епископа…
– Нет, не надо. Пусть это сделает капитан Корнуоллис. – Томас все еще стоял над телом Рэмси. – А ты не знаешь, из-за чего произошла ссора?
– Нет. Даже не помню, сказала она это или нет.
– Кто-нибудь слышал ее?
– Нет. Нет, мы узнали о случившемся, когда миссис Парментер спустилась в гостиную. А точнее… – Кордэ опять скривился, пытаясь собраться с мыслями и говорить связно. – Я находился в зимнем саду с Мэлори. Мы разговаривали. Я услышал… мы услышали… женский крик. Мы оба вскочили и бросились в гостиную. Кричала Трифена, прежде чем упасть в обморок… наверное, при виде крови.
– Я имел в виду слуг.
– О!.. Не знаю. Дело было примерно во время их обеда. Думаю, они находились у себя. Я не подумал расспросить их.
– Возможно, это и неплохо. Я пойду по свежему следу. – Полицейский повернулся и посмотрел на дверь; ключ находился в замочной скважине. – Если ты предпочтешь вернуться в свою комнату или посмотришь, чем сможешь помочь внизу, я запру дверь.
– Ох… – Доминик помедлил, глядя на распростертого на полу Рэмси. – Мне кажется… а не сможем ли мы вынести его, раз ты уже побывал здесь?
– Нет, нельзя – до тех пор, пока его не осмотрел врач.
– Хорошо, тогда хотя бы прикрой его, – запротестовал священник. – Что может сказать тебе врач? Разве и так не очевидно, что здесь случилось?
С этими словами он стал снимать сюртук.
Питт протянул руку, останавливая его:
– После того, как его осмотрит доктор. Тогда его можно будет отнести в собственную комнату и уложить как надо. А пока еще рано. Пошли, оставим его. Ты сделал все что мог. Время позаботиться о живых.
Доминик кивнул:
– Да, конечно. Кларисса должна быть в ужасном состоянии… такое горе, такая боль…
– И Трифена тоже, я полагаю. – Томас открыл дверь перед свояком.
Тот развернулся на пороге:
– Трифена не любила его так, как Кларисса.
Прежде чем суперинтендант успел ответить, наверху лестницы показался Телман, усталый и небритый. У него был долгий и трудный день.
Питт показал на дверь кабинета и отрывисто проговорил:
– Он здесь. Я сейчас же пришлю сюда доктора. Очевидно, произошел несчастный случай. Когда закончишь здесь и уйдет врач, запри дверь и принеси ключ.
На лице инспектора отразился глубокий скепсис, однако он ничего не сказал. Посмотрев на Доминика, помощник Питта что-то буркнул себе под нос – нечто вроде соболезнования – и скрылся в кабинете.
Кордэ показал Томасу, где находится комната Виты, после чего спустился вниз. Суперинтендант постучал. Спустя пару мгновений дверь открыл тот же самый медик, который засвидетельствовал смерть Юнити. На его бледном лице было написано уныние, а в глазах читалось глубокое расстройство.
– Жуткое дело, – произнес он негромко. – Я не имел представления о том, что все настолько серьезно. Я искренне думал, что он просто несколько… переутомился, что следует еще учитывать и то угнетенное состояние, которое вызывали в нем изменения в общественном восприятии религии, из-за влияния теории Дарвина об эволюции на среднего читателя… я бы сказал, в пересказе, в искаженном виде дошедшие до каждого.
Интонация доктора засвидетельствовала его собственную точку зрения на эту теорию.
– Не имею ни малейшего представления о том, что нарушило его умственное равновесие. Я чувствую себя виноватым в этой жуткой ситуации. Я ничего не замечал. С моей точки зрения, для него всегда было естественным… быть, скорее, несчастным. – Врач вздохнул. – По моему впечатлению, у людей Церкви бывают периоды сомнения и смятения. Это нелегкое призвание. Можно с невозмутимой миной проповедовать с кафедры миру по воскресеньям, но это отнюдь не значит, что ты не сможешь затеряться в пустыне своей души… на какое-то время. – Лицо его было полно печали. – Мне действительно очень жаль.
– Никто не ожидал этого, – заверил Питт медика, принимая на себя долю вины. – А где миссис Парментер? Она цела?
Доктор внимательно посмотрел на него:
– Несколько синяков. Думаю, они недолго поболят и пройдут, ничего серьезного. Легкий вывих левого предплечья, но и это тоже пройдет. – Недоуменное выражение все еще не оставляло его лицо. – Слава богу, она женщина ловкая, здоровая и отважная! Ей пришлось побороться за свою жизнь. – Губы его дрогнули. – Но вот эмоциональное состояние – совсем другое дело. За него я не поручусь. Она держится с несгибаемой отвагой, однако я дал ей успокоительное, которое она отказалась принимать до тех пор, пока не переговорит с вами, зная, что вы будете расспрашивать ее об обстоятельствах трагедии. Очень прошу вас по возможности сократить разговор. Проявите к ней те жалость и снисхождение, которые позволяет ваш долг.
– Хорошо, – пообещал ему суперинтендант. – А теперь мне хотелось бы, чтобы вы осмотрели труп преподобного Парментера и сообщили мне все, что удастся выяснить о его смерти. В кабинете находится мой помощник. Он впустит вас внутрь, а потом запрет комнату.
– Сомневаюсь, чтобы я сумел чем-то помочь вам, но, конечно же, я все сделаю. Насколько я понимаю, будет произведено официальное расследование?