— Впечатлился? — невесело спросил Егор и поморщился. Засунул грязный палец в рот и провел по зубам. Сплюнул, выругался:
— Черт, обломки зубов то улетели. Теперь придется протезы ставить. И крови я много потерял, ноги словно ватные. Ну, — он повернулся к Илиясу, — Пошли, чего расселся?
На улочках недостроенного квартала разыгрывалась трагедия в стиле «ночи длинных ножей». Пустынные дома, переходы и задворки превращались для одних в убежища, для других в засады. Не жалея сил и средств, не обращая внимания на пол и возраст — казалось, из служителей веры выплескивались вся ненависть и страхи, накопленные за века. То, что в другом случае обернулось бы лишь мелкой потасовкой с долгим разбором и поисков виноватых, здесь превратилось в полномасштабную войну — когда дело касалось религии полутона и полумеры не рассматриваются.
Впрочем, пока еще не все силы подтянулись, не все решились начать открытое наступление. Маленькие армии крупнейших конфессий, лишенные своих генералов, медлили, но передовые отряды уже докладывали — кровь пущена и течет рекой по мостовым. Кто-то против нас, но не важно, кто именно. Важно, что либо мы — либо они.
В эпицентре этой закручивающейся спиралью гигантской часовой мины двое религеров спешили по следу той, которая запустила этот снежный ком с горы. Где-то скрываясь в тенях, где-то успев проскользнуть, а где-то сцепившись в короткой кровавой потасовке. Тут и там слышались вопли и грозные кличи, от бьющих в полную силу Даров рушились бетонные коробки и вспыхивали строительные леса.
Казалось, что в этом хаосе невозможно найти кого-то конкретного, не умерев или не заблудившись. Но Волкова вело какое-то чутье охотника, он буквально угадывал, где сворачивать и куда идти. Видимо, в какие-то моменты нечто свыше подталкивает друг к другу две причины, чтобы получить нужное следствие в итоге.
Хлопки пистолетных выстрелов раздались совсем близко. Егор бросился вперед, разбрызгивая в стороны мелкие лужи. Илияс поспешил за ним и, завернув за угол, чуть не врезался в широкую спину мистирианина.
В узком переулке с глухими стенами домов, поднимающимися вверх, застыла немая сцена. Рядом с мусорным контейнером, заваленным строительным мусором, прислонившись к мокрому бетону, стоял Роман Ильин, зажимая рану на боку. Перед ним, раскинув руки, лежал один из охранников Калины. Кровь из разрезанного от уха до уха горла вытекала вяло, скапливалась в луже у стены.
В двух шагах от Романа, все еще сжимая в руке однозарядный «дамский» пистолет, из ствола которого шел дымок, прекрасной статуей застыла Калина. Девушка выглядела напряженной, если не сказать, напуганной.
Возле ее ног, вжавшись спиной в угол между домом и контейнером, обхватив себя руками, сидел тот самый незнакомый Виктору паренек в красном капюшоне.
Ему в голову упирался ствол большого автоматического пистолета, матово поблескивающего в руке Андрея.
Виктора и Илияса, появившихся в конце переулка, они пока что не заметили.
— Я просто хочу, чтобы он умер! — не в первый, видимо, раз, воскликнула Калина. — Это так сложно?
Ильин сполз по стене вниз, оставляя за собой кровавую полосу, ответил:
— Ты же не думаешь, что он отдал тебе всю свою силу?
— Если я убью его, то его Дар перейдет ко мне. Не будет этих дурачких ограничений!
— С чего ты взяла, что будет так? — Роман поднял насмешливые глаза на девушку. — С чего ты взяла, что у него Дар?
— Но он же Искра? — резонно заметила девушка, ткнув стволом пистолета в зажавшегося парня.
— Он не Искра, — покачал головой Ильин и рассмеялся. — Ты так ничего и не поняла. Он не Искра. Он пламя.
Калина поморщилась. Смех бывшего информатора, будто специально, многократно отразился от стен. Повернула голову к парню в капюшоне. Высокомерно произнесла:
— Какое он пламя, о чем ты? Он же дурак, неполноценный. У него как-то вышло уйти от пуль снайперов, но сейчас…, — она задумчиво погладила перекинутую на грудь косу, спокойным голосом сказала. — Не для того я все это выдумывала и устраивала, чтобы какой-то дегенерат в последний момент все испортил. Андрей, убей их. Начни с этого весельчака.
И прежде, чем Волков успел среагировать, мужчина направил на Ильина пистолет и выстрелил дважды.
А потом развернулся и, не поднимая пистолета, от пояса, выстрелил прямо в бегущего на него Егора.
«Как глупо вышло!» — успел подумать Волков, ощущая, как ноги сами собой подломились, в лицо прыгнул выщербленный, в трещинах асфальт.
Жесткий удар оземь. Он еще старался подняться, но живот будто пришили к груди, он отказывался распрямляться. Странное ощущение холода, зарождающегося в глубине жгущего изнутри огня, оно разрасталось, поглощая все тело и подбираясь к сердцу.
«Неужели вот так и умру?» — странно, но мысли текли размеренно и ясно, словно Егор не валялся с двумя пулями в животе на холодном асфальте заброшенного квартала, а сидел в шезлонге на берегу спокойного моря, — «Неужели меня вот так запросто убили?».
Где-то совсем рядом он слышал звуки борьбы, гневные вскрики Илияса и шумное дыхание Андрея, который оказался не так прост. Тут же, в паре шагов, тихонько всхлипывал неизвестный парень, пряча лицо под капюшоном.
В поле зрения вступила пара ярко-красных туфель, тонкими ремешками обвивавших изящные лодыжки.
Волков повернул голову вверх, фокусируя взгляд.
— Знаешь, ты мне всегда был симпатичен, — ласково сказала Калина, вкладывая пулю в отщелкнутый ствол пистолета. — Я спала с тобой не только потому, что так было нужно. Я действительно хотела тебя, ты умеешь давать женщинам то, что им нужно. Но вот эти твои провалы в прошлое…
Девушка отпустила патрон, и блестящий цилиндр въехал в ствол. Одним щелчком Калина привела пистолет в боевое положение.
— Эти все твои тайные стенания по дохлой жене, бутылка у порога спальни, постоянные самокопания и желание схлопотать под ребро на очередном Поединке, — Калина вздохнула и направила пистолет в лицо Волкову. — Все это меня так утомило, что я поняла: ты — всего лишь алкаш-неудачник, неспособный адекватно воспринимать реальность. А такой в моем мире не нужен.
Она взвела курок.
— Прощай, — без сожаления сказала девушка, и ее палец потянул спусковой крючок.
Егор вскинул руку, защищаясь. Легкая пуля прошила предплечье, раздробила кость и вылетела с обратной стороны, в рубиновых брызгах погрузившись в живой глаз религера.
Волков закричал, ударяясь головой с разметавшимися волосами об асфальт. Его пальцы, похожие на сведенных судорогой пауков, зависли над лицом, боясь опуститься ниже. Крику Егора вторил другой вопль боли — Андрей поймал руку Илияса в замок и теперь, сцепив зубы и набычившись, выворачивал локоть бланцы в обратную сторону, не взирая на беспорядочные удары по голове.
— Боже мой, ты даже умереть нормально не можешь, — разочарованно бросила Калина, откидывая бесполезный пистолет и нагибаясь к выпавшему стилету мистирианина.
В это время Роман, которого все посчитали мертвым, приподнял лицо и выбросил руку вперед, полоснул осколком бутылочного стекла ей по ноге, оцарапав кожу.
Калина испуганно охнула и подскочила от неожиданности. Отбила бессильную руку Ильина, яростно взвизгнула:
— Ах ты падаль подзаборная! Ну, сейчас я тебя!
Ее тонкая рука взвилась вверх, звякнув изящными браслетами. На кончиках пальцев заиграли искры готовящейся молнии…
Что-то большое, в грязном комбинезоне, ощетинившееся двумя кривыми ножами, рухнула на нее сверху, смяло, сломало словно тростинку…
Илияс зубами оторвал кусок уха у взвывшего Андрея, вцепился в нос, погружая пальцы в ноздри и оттягивая голову противника назад…
Парень в капюшоне, который все это время лишь тихо плакал, уткнувшись в колени, впервые поднял голову и из темноты своего угла посмотрел на творящееся в переулке…
Религер Волков, подставив под струи дождя изуродованное лицо, хохотал словно безумный, вперив в небеса рваные дыры глазниц…
Он стал слепым, но он был слеп задолго до этого дня. Он умирал, но он и так был мертвым. Позволив опуститься себе на дно, не попытался всплыть, а лишь закопался в ил, состоящий из отходов собственной судьбы.
«Допрыгался, Джо-попрыгун?» — всплыли слова из какого-то старого фильма, — «Допрыгался наконец-то! Туда тебе и дорога!»
Вросшая в пол бутылка, отбрасывающая пузатую тень на запертую дверь в прошлое. Он сам, думающий, что оставил прошлое за дверь, но заточивший по ту сторону себя самого. Сам себя охранял и запрещал покидать тюрьму. И, вместе с тем, гнал на виселицу, словно преступника.
Палач и жертва в одном лице. Мертвый и живой.
Зрячий слепец.
«Улетает туман в небеса, мне в ладони ложится роса…» — женский голос запел дурацкую песню. Запел, потом завыл ветром, захрипел, превратился в звериный рев, исторгнувший: «Ты даже умереть нормально не можешь!».
И маленькая, но упорная мысль, как открытый нерв в кровоточащей десне: «Все должно быть не так…»
Все должно быть не так!
Егор не мог видеть, как с того, что еще секунды назад было девушкой Калиной, спрыгнул лысый, похожий на завершившего страшную трапезу вурдалака мужчина, оскалился жуткой улыбкой и, потрясая ножами над головой, понесся вниз по улице, крича во все горло:
— Я убил их Бога! Феликс наконец убил их проклятого Бога!
Там, куда он убежал, раздались выстрелы, хрипы, вспышки пламени.
Егор не видел, как Илияс отпустил разбитую о камни голову Андрея, как поднялся, опираясь на стену. Долгим взглядом смотрел на лежащего ничком Волкова, решая внутреннюю дилемму. Наконец, поднял руку в груди и отсалютовал умирающему мистирианину. Развернулся, побрел в сторону Города, припадая на обе ноги.
Егор не увидел, как Ильин пополз к нему, подтягивая тело руками и харкая кровью через пару вздохов. Его худая фигура с завидным упорством сдвинула с места растерзанную Калину, освободив путь, подобралась к распластанному Волкову.
— Все можно исправить, — зашептал Ильин и на его губах лопались алые пузыри. — Все можно изменить, нужно только верить. Слышишь меня, Феникс? Нужно верить! Ни в какого-то конкретного бога, а просто верить! Верить!