[232]. В византийских письменных источниках они стали фигурировать как «росы» – гребцы – передвигавшиеся по рекам Восточной Европы на гребных судах[233].
Торговля на «Восточном пути» не была отделена от религиозной жизни. Несомненно, что скандинавские купцы прибегали к помощи высших сил, стремясь защитить себя от опасностей и иметь удачу в торговых делах. Об этом ярко свидетельствуют графитти на куфических монетах, обращавшихся в Европе IX–X вв. В результате обследования дирхемов из шведских нумизматических коллекций на 820 из них были обнаружены рунические знаки или слова. Наиболее распространенным на монетах является слово «бог» в форме «Kuth», встреченное 1072 раза; имя Тора зафиксировано 36 раз[234]. Здесь стоит учесть и возможное сакральное значение денежных кладов, относящихся к исследуемому периоду и обнаруженных вблизи рек, входивших в систему Балтийско-Волжского пути. Не исключено, что в ряде случаев сокрытие серебряных монет в землю являлось формой жертвоприношения божествам[235].
Независимо от личной религиозной принадлежности участников военно-торговых отрядов, перемещавшихся по речным маршрутам, они уже в силу своей постоянной транзитной деятельности были носителями разнообразных сведений о духовной культуре европейских народов и государств. С другой стороны, те же торговые караваны, неоднократно бывая в мусульманских или частично исламизированных странах Прикаспийского бассейна, невольно становились носителями информации о мусульманской монотеистической религиозности. Конечным южным пунктом Великого Волжского пути была Хазария, контролировавшая выход с Волги в Каспийское море[236]. Торговая деятельность варягов на территории Хазарии могла способствовать распространению в их среде идеи монотеизма, так как значительная масса хазарского населения в Х в. исповедовала ислам, христианство и иудаизм[237].
Начало Х столетия характеризовалось серьезными изменениями в экономической сфере Балтийско-Волжского пути. С рубежа IX – Х вв. ввоз дирхемов в Восточную Европу увеличивается, по меньшей мере, в 2–2,5 раза[238]. Кроме того, меняется и общее направление волжской торговли, в которой ведущее значение приобретают серебряные монеты, чеканенные в Средней Азии. При этом центральным звеном торгового пути становится Волжская Булгария, где собственно речной маршрут смыкался с сухопутным караванным путем, пролегавшим через приуральские степи в среднеазиатские мусульманские государства[239]. Стоит отметить, что, как правило, восточные купцы дальше Булгара на Север не ездили, предпочитая пользоваться услугами местных русских и булгарских торговцев[240]. Уже с IX столетия началась исламизация Волжской Булгарии, а в 922 г. булгарский царь Алмуш утверждает ислам в качестве государственной религии[241].
Очевидно, что адекватность понимания христианского и мусульманского учения о едином Боге в среде торговцев на Волжском пути была весьма невысока. Да и вряд ли они обладали какими-либо подробными знаниями о сущности этих религий. Однако, даже самый примитивный уровень восприятия монотеизма – в качестве знаний о чужой вере, уже вносил хотя бы и незначительные изменения в мировоззренческую ситуацию как внутри самих торговых объединений, так и в среде населения, с которым они общались в пунктах остановок и торговли на берегах длинной речной магистрали. Эпоха Великого Волжского пути была в истории мировой цивилизации едва ли не самым редким периодом «всеохватывающей веротерпимости и межэтнической уживаемости коллективов, объединенных торговой необходимостью»[242].
Время Рюрика, а особенно наследников его власти – князей Олега и Игоря – было периодом активизации второго важнейшего водного пути – «из варяг в греки»[243]. По мнению Г. С. Лебедева, уже в 830-х – 860-х гг. наметилось разделение функций Волжской и Балтийско-Днепровской магистралей. Первая из них специализируется как торговый путь, вторая – как путь военно-политический[244]. Конечным южным пунктом Балтийско-Днепровско-Черноморского пути была христианская Византия. Таким образом, обе «речные дороги» становятся в Х в. путями трансляции монотеистических представлений. В религиозной истории Руси они сыграли не менее важную роль, чем в сфере ее социально-экономического и политического развития. Следует заметить, что речная сеть Восточной Европы послужила важнейшим структурным компонентом территориального обустройства «державы Рюриковичей». Именно реки являлись основными путями расселения, на их ключевых участках, в местах схождения речных систем возникали важнейшие города, водоразделы служили границами земель[245]. У наиболее сложных участков, в первую очередь связанных с восточной торговлей, у порогов, близ волоков, в местах раздвоения рек на рукава возникали укрепленные поселения, контролировавшие пути и обеспечивавшие их безопасность[246].
Функционирование водных путей имело для населения далеко идущие последствия, так как в зонах крупных торговых магистралей создавались предпосылки для более интенсивного социально-политического развития, нежели в сопредельных землях, подчас населенных тем же этносом. Сложившаяся магистраль обрастала сложной системой связанных с нею комплексов. Происходило ускорение социальной дифференциации, как всего общества, так и знати; ее перемещение к ключевым пунктам и сосредоточение в новых поселениях[247]. В этих «протогородах», характеризующихся высокой степенью социальной мобильности населения и процессами межэтнической интеграции, происходил не только обмен товарами и сырьевыми ресурсами, но и обмен всевозможной культурной информацией, в том числе и религиозного значения.
Первый центр такого типа – Ладога – возник еще в середине VIII в. на важнейшем участке Балтийско-Волжского пути, недалеко от устья Волхова. По основным характеристикам (отсутствие укреплений, размещение непосредственно у воды, полиэтничный состав жителей, ориентация на сезонную торговлю) Ладога сопоставима со скандинавскими виками (Бирка, Рибе, Хедебю) и торговыми городами западнославянских земель[248]. Показательна и ситуация на Волхове на участке от Ладоги до озера Ильмень. Поселения конца I тыс. н. э. располагаются не равномерно, а приурочены к наиболее сложным участкам водной магистрали – порогам и раздвоению Волхова на рукава. Определяющими чертами ранних поселений Поволховья являлась торговля и обслуживание водной магистрали[249].
Все главные и впоследствии столичные города домонгольской Руси разместились на берегах крупных рек или озер, что уже само по себе свидетельствует об ориентации населения на торговые контакты и участие в товарном обмене, а значит и в открытой системе коммуникаций.
Археологические разыскания последних десятилетий показывают, что многие крупнейшие и наиболее древние сгустки средневековых поселений на территории Северной Руси концентрируются именно вокруг озер, вблизи которых возникают и важнейшие городские центры. Это и Новгород у оз. Ильмень, и Ростов на оз. Неро, и Переславль-Залесский на оз. Плещеево, Белоозеро на Белом оз., Псков вблизи оз. Псковского и др. Данное явление было связано, с одной стороны, с природно-хозяйственными условиями: богатые пойменные луга, легкие и плодородные аллювиальные почвы, рыбные ресурсы. Другим фактором, по-видимому, было особое значение озер, как естественных соединений сложных речных систем. Из этих районов открывалась возможность движения в разных направлениях, по разным маршрутам, лежащим на удалении от основных участков[250].
Существенно и то, что в Северной Руси ряд городов, подобно Ладоге, возникают вне связи с сельской округой. Основным фактором их становления и развития стала торговля. Ярким примером является Белоозеро, основанное в середине Х столетия у истока р. Шексны (вытекающей из озера). При обращении к крупномасштабной карте хорошо заметно, что город существовал в определенном «вакууме» – вблизи него не было сельских поселений. К востоку от города на многие десятки километров тянулись леса и болота. Город запирал единственный вход в Белое озеро из речной системы Волги. Отсюда открывались водные пути во внутренние районы Белозерья и к трем важнейшим волокам – Славенскому, Ухтомскому и Бадожскому, которые вели на Северную Двину, Онегу и Онежское озеро[251]. Как отмечают Н. А. Макаров и С. Д. Захаров, «следует говорить об опережающем развитии города, сконцентрировавшего значительный экономический и людской потенциал и стимулировавшего колонизацию приозерных территорий»[252].
В свою очередь и сельские поселения, преимущественно размещались вблизи судоходных водоемов, что обеспечивало и микрорегиональные и более широкие общевосточноевропейские связи. Для территорий Центра и Севера Руси в Х – первой половине XIII в. характерен приречный тип заселения, расположение селищ на первых надпойменных террасах, группировка их в компактные гнезда, преобладание относительно крупных поселений. В конце XIII–XIV в. расселение распространяется на водоразделы, на смену компактным гнездам приходят локальные образования иного типа с более слабой пространственной связью между поселениями. Данные закономерности, впервые выявленные В. В. Седовым на материалах центральных районов Смоленской земли, подтвердились результатами детальных обследований таких территорий как Радонеж, Суздальское Ополье, Верхнее Полужье, Мстинско-Моложское междуречье, Изборская округа и Белозерье