В многонациональном Римском государстве большинство людей были грамотными. Сохранилось множество текстов этого времени на арамейском, еврейском, греческом, египетском языках; на латыни — в западной части империи. Писали многие и много. Из Евангелия мы знаем, что Иисус, который не оставил Своих писаний, а только учил, проповедовал, Сам был грамотным человеком. Помните историю о жене, взятой в прелюбодеянии [Ин. 8: 2-11]? Когда привели эту несчастную женщину к Иисусу и хотели побить ее камнями, Иисус сидел и писал что-то на земле, говорится в Евангелии. Есть масса благочестивых догадок о том, что именно Он писал, но нам важно сейчас то, что Он — писал.
Когда Иисус вышел на проповедь, были конечно же люди, которые записывали за Ним, были те, которые потом описывали эти события, делились воспоминаниями. О жизни и учении Иисуса Христа в I-II веках наверняка было очень много свидетельств. «Уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях», — пишет апостол Лука Феофилу в самом начале своего повествования [Лк. 1:1]. Студента, решившего стать историком, с первого курса учат критике источников. Эта наука существовала и в Античном мире. И ученикам Христа, Его последователям надо было разобраться, что из написанного соответствует их представлению о подлинном Христе, что правильно, а что не совсем правильно. Все свидетельства о Христе, все приписываемые Ему слова скрупулезно исследовались Его учениками — первым поколением христиан: «Рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил, чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен», — продолжает повествование апостол Лука.
Постепенно был отобран христианский канон — корпус текстов, которые авторитетные в общине последователи Христа считали абсолютно адекватными Его учению и делу. Само по себе греческое слово каушу обозначает «отвес, мерило» — это веревочка с грузом на конце, которой до сих пор строители проверяют прямоту вертикальной линии. Уже в Античности «канон» понимался как список образцов для подражания — например, канон десяти аттических ораторов. В каноне Нового Завета речь шла не столько о педагогике (образец для подражания), сколько о верности в донесении смысла. Не уклониться в домыслы, пусть и благочестивые, а рассказывать то, что было на самом деле «по тщательном исследовании», и собирать то, что действительно написано людьми, пользовавшимися в собрании первых христиан безусловным духовным авторитетом.
Путь создания канона был непрост. На протяжении веков одни тексты из него выключались, другие включались. Как это происходило? Кое-какие тексты и предания о Христе были известны миру и при этом никогда не включались в канон, хотя и не осуждались. Их позволяли читать как нечто благочестивое, но не достоверное. Скажем, Протоевангелие Иакова — «История Иакова о рождении Марии», созданная не позднее середины II века. Из него взяты многие образы христианских праздников — например, Рождество Богородицы и Введение Богородицы во храм. Его текст присутствует в кодексе Бодмера, но оно никогда не включалось в канон, хотя еще в древности было переведено на множество языков, что говорит о его популярности[47]. Или так называемое «Евангелие детства» — «Сказание Фомы, израильского философа о детстве Христа», также написанное не позднее середины II века и также крайне популярное во всем христианском мире вплоть до эпохи книгопечатанья. Но и оно никогда не включалось в канон[48].
К подобным же благочестивым апокрифам относятся, например, текст IV века об успении Девы Марии[49], письмо
Пилата императору Клавдию, составленное в III веке и включенное в так называемое Евангелие от Никодима, тоже III века, где описывается и схождение Христа в ад[50]. Эти тексты никогда не считались каноническими. Они не объявлялись по сути своей неверными, но считались только «благочестивыми повествованиями», в которых правда была соединена с домыслом, порой совершенно фантастическим. На них нельзя было ссылаться как на абсолютную истину. Но они стали основой для многих церковных преданий. Тогда же появились деяния Петра, Павла, Иоанна, Фомы, Андрея, даже некой Феклы, возможно, Трифены, внучки императора Антония. Их деяния тоже считаются вполне приемлемыми для чтения, но не каноническими. Казалось бы, такие благочестивые повествования, такие нравственно полезные, такие «чудесные», но составители Новозаветного канона без всяких колебаний оставили их за бортом, хотя в древних житиях святых, в литургических песнопениях фрагменты этих текстов используются широко. Они составляют так называемое «Священное Предание Церкви» — красивую словесную ткань, в которую завернуты книги Священного Писания, порой безыскусные, порой литературно блистательные, но всегда хранящие, по мнению христиан, абсолютную, безоговорочную истину Слова Христова.
Вполне «добротными» и даже очень хорошими текстами считались так называемые «Творения мужей апостольских», то есть людей второго христианского поколения, которые были учениками апостолов Христа. Это тексты-послания епископов-мучеников: Климента, папы Римского, Поликарпа Смирнского, Игнатия Антиохийского, апостола Варнавы, неизвестного автора «Послание Диогнету», таинственный визионерский текст «Пастыря Ермы» и «Учение 12-ти апостолов» («Дидахе») — если угодно, законодательный кодекс апостолов, с которого и по сей день начинаются все своды церковного права[51]. Почти все из этих текстов даже включались в канон в тот или иной момент, в том или ином месте христианского мира, но в конце концов они остались за его пределами. Эти тексты — ценнейший источник раннехристианской мысли, для христиан они очень авторитетны. Но все же они — не канон, а «лишь» творения отцов Церкви. Эти тексты, хотя дело многих из их авторов засвидетельствовано мученической кровью, хранят не абсолютную истину, но только авторитетное мнение.
Не наша задача здесь анализировать корпус этих интереснейших текстов. Говоря о Новозаветном каноне, важно подчеркнуть иное — его составители руководствовались очень четкими, хотя и не всегда понятными нам критериями, производя отбор текстов. Церковь однозначно считает, что отбор совершался по вдохновению Святого Духа. Религиевед же должен констатировать, что случайно в канон ничего не попадало — принципы отбора были очень строгими.
Другие же благовестия были сразу и решительно запрещены. Это Евангелие от евреев, Евангелие Двенадцати Апостолов, Евангелие назареев, Евангелие эбионитов (эбионим — нищие), Евангелие Петра, неканоническое Евангелие от Марка[52]. Они дошли до нас только в цитатах из критических комментариев различных раннехристианских авторов и в папирусных отрывках I тысячелетия.
В конце 1945 года в Верхнем Египте, в Наг-Хаммади, была найдена в глиняном кувшине целая христианская библиотека — 45 текстов, рукописи середины IV века, в основном на коптском языке. Большая часть оригиналов этих текстов была составлена во II, а то и в I веке на греческом языке и позднее переведена на коптский[53]. А недавно, в 1978 году, было найдено Евангелие Иуды (опубликовано в 2006 году). Эти тексты активно переписывались в первые христианские века, но впоследствии, не принятые в канон и запрещенные, были вовсе забыты. Это сильные, глубокие тексты. Для религиеведа они бесценны. Те, кто отбирал Канон Нового Завета, наверняка прекрасно их знали, но они не только не стали включать их, но и запретили. Почему?
Вот Евангелие Дидима Иуды Фомы, найденное среди рукописей Наг-Хаммади (сборник II, сочинение 2). Его поспешили объявить пятым евангелием или давно спрогнозированным библеистами «Евангелием О» (от немецкого Ouelle — источник). Дело в том, что многие ученые считали, что до известных евангельских текстов было какое-то особое «протоевангелие», собрание изречений — «логий». Его и называют О. Из О, думают они, черпали потом авторы дошедших до нас благовестий, но сам этот источник до нас не дошел. Когда было найдено и переведено Евангелие Фомы, многие решили, что вот это О и есть, тем более что Евангелие Фомы содержит не повествовательный текст, а именно отдельные изречения, иногда только вставленные в краткую повествовательную рамку. Некоторые логии, Христу там приписанные, потрясающие, например: «Иисус сказал: Я — свет, который на всех. Я — все. Все вышло из Меня, и все вернулось ко Мне. Разруби дерево — Я там; подними камень — и ты найдешь Меня там» (81). Или — «Иисус сказал ученикам Своим: Уподобьте Меня, скажите Мне, на кого Я похож. Симон Петр сказал Ему: Ты похож на Ангела справедливого. Матфей сказал Ему: Ты похож на философа мудрого. Фома сказал Ему: Господи, мои уста никак не примут сказать, на кого Ты похож. Иисус сказал: Я не твой господин, ибо ты выпил, ты напился из источника кипящего, который у Меня. Я измерил его. И Он взял его, отвел его и сказал ему три слова. Когда же Фома пришел к своим товарищам, они спросили его: Что сказал тебе Иисус? Фома сказал им: Если я скажу вам одно из слов, которые Он сказал мне, вы возьмете камни, бросите в меня, огонь выйдет из камней и сожжет вас» (14). В Евангелии Фомы главное — проповедь, что все — дети «Отца Живаго». Глубокая и по сути верная мысль, что люди — это богоподобные существа, сыны Божии. Это соответствует учению Христа, но в тексте Фомы нет дела Иисуса: люди — дети Божии независимо от того, что совершил Иисус. Им надо только об этом вспомнить — перевернуть камень и расколоть дерево. Но нет идеи греха, искупления, победы Иисуса над злом и смертью в жесточайшем и мучительном поединке «до кровавого пота».
Есть в собрании Наг-Хаммади Евангелие от Истины, которое говорит, что Христос пришел в подобии человеческого тела, то есть по видимости он был человеком, а на самом деле это был Бог, который только прикинулся человеком, но как таковым человеком не был. Он пришел, дабы научить знанию об Истине, но не осуществить Истину.
Это то, что циркулировало, жило в обществе эпохи создания Новозаветного канона, но авторитетные в Церкви христиане решили, что такое видение Христа для них не подходит. Поэтому эти сильные и глубокие тексты так и остались погребенными в Наг-Хаммади в кувшине на полторы тысячи лет, и многие века о них было известно только из книг тех христианских авторов (например, Иринея Лионского), которые описывали и