С другой стороны, есть удивительные слова в Евангелии от Иоанна: «Вы судите по плоти, Я не сужу никого» [Ин. 8: 15]. Вы помните, это сказано о женщине, взятой в прелюбодеянии. «Я не сужу никого» — Иисус отказывается судить. А кто же будет судить? Суда не будет вовсе? Нет, суд будет. Сами поступки людей будут судить их. Потому что на самом деле Бог всегда равен Себе, но люди или подходят к Нему, или входят в Него, или уходят от Него. Или они в Царстве, или они вне Царства. Поэтому суд Божий — это не суд в нашем понимании: когда есть судья, есть адвокат, обвинитель, тюрьма. Это лишь земные образы Евангельского суда. Сам человек или входит в Царствие Божие и находится в нем в полном счастье, или не входит, или выходит из него, или не думает даже о нем, и тогда, соответственно, он оказывается вне его. Кто что искал, тот это и обретает. В этом и смысл гибели смоковницы — она, по воле Иисуса, так объясняет апостолам и всем христианам, что плоды Богу надо приносить всегда.
Искушения от людей
Мы видим, как в Евангелии трижды люди искушают Иисуса. Люди — не сатана. Эти три искушения от людей очень характерны. Первое искушение — податью — исходит от духовной власти, от руководителей иудейской общины. Оно присутствует в двух видах. Вы помните, что пришли «лукавые люди» и спрашивают: надо ли платить подати государственные? И Учитель говорит: «Ну, покажите Мне динарий. Чье на нем изображение?» — «Кесаря». «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» — это всем известная фраза, ставшая крылатой, которую все синоптики приводят одинаково [Мк. 12:17; Лк. 20: 25; Мф. 22: 21]. Эти блестящие слова по-разному интерпретируют, и мы о них еще будем говорить.
Инвариант этой истории — с податью на храм [см.: Мф. 17: 24-27]. Приходят собиратели дидрахм, то есть монеты в две драхмы, и спрашивают апостола Петра, будет ли ваш Учитель платить подати? Тут я вижу легкую улыбку на лице Иисуса, когда Он спрашивает Петра: «Как тебе кажется, Симон? цари земные с кого берут пошлины или подати? с сынов ли своих или с посторонних?» Петр отвечает: «Конечно, с посторонних!» Иисус продолжает: «Итак, сыны свободны. Но чтобы нам не соблазнить их (собирателей. —А. 3.), пойди на море, брось уду (совершенно сказочный образ. —А.3.), и первую рыбу, которая попадется, возьми, и, открыв у нее рот, найдешь статир (серебряную монету в 4 драхмы. — А. 3.), возьми его и отдай им за Меня и за себя». Те, кто собирают подать, — они посторонние, они не сыны Божии, они живут еще в Ветхом Завете, они живут еще в Законе, не в сыновстве. А мы, как бы говорит Иисус Петру, живем с тобой в сыновстве — не только Я, Иисус, но и ты, Петр. Ты, Петр, такой же Сын Божий, как и Я, поэтому мы отдаем с тобой монетку вместе. Не только Я — Сын, а ты уж давай плати, потому что ты не сын. Нет-нет, мы с тобой вместе, мы с тобой братья, и потому мы платим одну монету — тетрадрахму — статир. В этом статире, так сказать, нумизматически соединены Машиах и Петр, и точно так же Машиах и любой человек, верящий в Него и ставший Его учеником. Это очень серьезно!
До всего, что произошло потом — до Воскресения, до Вознесения, мы — уже братья. Молитва «Отче наш...» уже произнесена Иисусом, чтобы научить его учеников, Отец Небесный — это и Отец Иисуса, и каждого молящегося. Поэтому не «мой», а «наш» — меня и Того, Кто научил меня так молиться — Единородного Сына Отчего. Поэтому те, кто уже живет в Царствии, те, кто уже живет в Боге, они уже вне обязанностей рабства, обязанностей податей. «Но чтобы их, еще не знающих этого сборщиков подати, не соблазнить, чтобы они не чувствовали себя ущемленными, чтобы они не подумали, что мы как-то особо выказываем себя, Петр, мы будем вести себя так, как они ждут от нас. Но деньги нам даст Сам наш Отец Небесный. И отсюда — рыба и статир из ее рта.
Второе искушение — от саддукеев, которые не верили в воскресение мертвых. Удивительная по своей реалистичности сцена [Мф. 22: 23-32]. Саддукеи подходят к Христу и спрашивают: «Учитель, вот как нам быть? У нас была одна женщина, она была замужем, детей не было, умер муж.» Вы помните эту историю: по закону левирата эта женщина должна выйти замуж за следующего брата, чтобы он восполнил семя, чтобы родил наследника. В итоге она выходила замуж за семерых братьев по очереди, но детей так и не было. Похоронив седьмого мужа, умерла и сама женщина. «Итак, в воскресении, которого из семи будет она женою? ибо все имели ее», — спрашивают саддукеи. Они понимают, что Царствия Небесного нет, но другие, например фарисеи (а может быть, и ессеи), говорили о том, что есть этот мир, а есть и тот мир, где тоже есть своя жизнь, и она, может быть, в тысячи раз лучше, чище, светлее. А разве мы часто не так представляем себе Царство Небесное? Как некую иную жизнь — похожую на эту жизнь, только намного лучше, без ее гадостей. И кого же эта женщина будет там женой?
Иисус отвечает неожиданно: Он говорит, что в Царстве Божием не женятся и замуж не выходят. Здесь, в этом мире, есть смерть. Мы помним, что смерть для иудеев — это проклятие, результат грехопадения Адама и Евы. В Царстве Божием, понятно, не может быть грехопадения, следовательно, и смерти. И если в первоначальном Эдеме смерти не было, а размножение было — помните «плодитесь, и размножайтесь, и наполняйте землю» [Быт. 1: 28]? — то в Царстве Небесном уже нет ни смерти, ни размножения, там не женятся и замуж не выходят, но «пребывают, как Ангелы Божии на небесах», то есть в постоянном лицезрении Бога и исполнении Его воли. Человеческое естество меняется кардинально. Иисус не объясняет суть изменения, Он его просто констатирует в этой беседе, но подчеркивает, что у Бога все живы: «о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог не есть Бог мертвых, но живых» [Мф. 22: 31-32].
Последние слова всегда меня как историка очень вдохновляют. Считается, что историк занимается мертвыми, былыми временами и мертвыми, былыми людьми, давно или недавно умершими. И поэтому — ну зачем разбираться в том, что давно уже случилось и ушло в небытие? Нет! У Бога все живы. И когда мы описываем события трех- тысячелетней давности, пятитысячелетней давности или столетней давности, мы говорим о людях, которые в некотором смысле есть, только уже не здесь, на этой земле, но они есть. И, описывая их дела, осуждая их, ставя их в пример, критически к ним относясь, мы тем самым не только помогаем им, возрождаем их жизнь, но мы вспоминаем о них как о живых. Когда люди молятся об умерших, они молятся о них как о живых. Они живы — у Бога все живы.
Третье искушение касается «наибольшей заповеди в Законе» [Мф. 22: 35-40; Мк. 12: 12-34; Лк. 10: 25-28]. «А ты сам как думаешь?» — отвечает вопросом на вопрос искушающего Иисус. И, надо сказать, сам вопрошающий хорошо на свой же вопрос ответил и заслужил не только похвалу Иисуса, но и указание, что «недалеко ты от Царствия Божиего». А ответ, конечно, всем нам известен: «Возлюби Бога своего всем сердцем своим, и ближнего своего, как самого себя». Это и есть основная заповедь. Когда Иисус посылает апостолов в мир на проповедь Благой вести, что «побеждена смерть победою», Он в качестве непобедимого оружия дает им эту именно заповедь. Ведь ради любви к другому, как к самому себе, эти галилейские рыбаки бросят дом и имущество и уйдут на многие годы на проповедь Царствия Божиего, часто навстречу мучительной смерти от рук тех, кому они несли эту Благую весть.
Первосвятительская молитва
Когда мы говорим о наставлении Иисуса апостолам, мы не можем пройти мимо центрального момента, который будет определять все христианство до сегодняшнего дня как важнейший вероучительный момент. Он будет разобран в тысячах богословских исследований, книг, о нем будут вспоминать на Соборах Вселенских и Поместных. Это то, что называется первосвятительская молитва Христа — семнадцатая глава Евангелия от Иоанна. Евангелист Иоанн завершает, венчает все повествование о Христе после трех синоптических Евангелий, которые больше рассказывают об учительной, но внешней стороне жизни Иисуса. А евангелист Иоанн говорит больше о внутренних, духовных смыслах. И поэтому огромное место он уделяет последней Тайной
Вечере — пасхальному седеру, во время которого Иисус раскрывает тайну соединения с Ним.
Тогда же происходит предательство Иуды и омовение ног ученикам. Многое происходит в эти немногие часы последней совместной трапезы апостолов с их Учителем. Обо всем нам невозможно здесь сказать, хотя для христиан каждый миг здесь полон глубоких смыслов и важных интерпретаций. Но эту первосвятительскую молитву надо рассмотреть нам тщательно потому, что именно через нее мы будем понимать потом, что говорили богословы на Соборах, поймем важнейшие узлы соборных догматических определений. Семнадцатая глава Евангелия по Иоанну, можно сказать, главная глава Четвероевангелия. Прочтем ее и будем разбирать.
«Отче! пришел час, прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя». Конечно, в современном русском издании написано с большой буквы, и речь идет об Иисусе. Но поскольку уже много раз Иисус называл братьями Своих друзей, учеников и практически всех людей, которые имеют веру, то когда Он говорит о «Сыне Твоем», Он говорит о каждом человеке. То есть наступило время, когда Бог прославит каждого человека — каждого, кто был пленен сатаной, лишен царского достоинства, из принца стал нищим, — вот этого каждого человека наступило время прославить! Но в Иисусе и через Иисуса, потому что Иисус Своим всецелым послушанием Отцу — «не Моя, но Твоя воля да будет!» — осуществил то, что не пожелал в намного менее драматических обстоятельствах осуществить Адам.
Когда мы слышим в Евангелии «Сын Твой» и «Сын Божий», мы должны всегда помнить, что это конечно же Иисус, но это и каждый человек, который готов по вере быть в Иисусе. Мы должны это помнить, потому что иначе получается невероятный зазор: да, кроме Бога Отца еще есть Бог Сын, а мы, как верили иудеи в эпоху фарисеев, где-то там в пыли копаемся и вообще ни на что не годимся. Нет! Весь смысл Евангелия в том, чтобы поднять человека до Бога, любого человека — до Бога. Будем дальше внимательно слушать.