В мягкой форме это учение как некое подавление человеческой природы природой Божественной при признании, что мы все же по человечеству единосущны, а не чужды Христу, сохраняется в ряде так называемых древневосточных церквей: это Армянская Церковь, Коптская Церковь, Эфиопская Церковь. Себя они именуют миафизитами (^''афип; — одна природа). Другие церкви называют их монофизитами. Дело в том, что тонкий в определениях греческий язык проводит здесь такое различие. ЕТ; — в женском роде — ^''а — употребляется чаще при сравнении: первый, один только, единственный. Второй вариант подразумевает неосуществившуюся возможность. Скажем, еТ; аЬеХфо; — единственный брат (но, в принципе, могли быть и другие братья у говорящего, однако не родились), д ^ovoq — это замкнутое в себе полное единство, монада, нерасторжимая целостность. Учение Евтихия о полном растворении человеческого в Божественном не принимают и миафизитские церкви. Но они настаивают на том, что у Бога Слова воплощенного, то есть у Иисуса Христа, была только одна природа, слившаяся из двух — Божественной и человеческой. В этой единой природе присутствует и Божественное, и человеческое, но Божественное безусловно превалирует. Когда-то патриарх-папа Кирилл Александрийский (376-444) сказал в споре с несторианами (о них чуть ниже): «единая природа Бога Слова воплощенная» (^ta фб&к; год 0еод Xojov ае&аркш^ёуу). И на этом основании, и на основании решений Третьего Вселенского Собора (Эфес, 431 год), осудившего несториан, миафизиты настаивают, что именно их учение о Христе есть учение Древнейшей Церкви. И возможно, так оно и было в области дискурсивного богословия, но христологическая терминология к концу IV века еще не установилась.
Однако, рассуждая просто, если принять точку зрения монофизитов-евтихиан и даже миафизитов, то или человеку надо так же растворить в себе человеческую природу божественной, как она была «растворена» во Христе, или у человека нет никаких шансов на обожение. Возможно, именно таким взглядом на спасение объясняется крайний аскетизм египетского монашества, отраженный в коптских житиях: все человеческое такие подвижники подавляют в себе до предела возможного — почти не едят, почти не пьют, почти не спят, почти не моются. Евангельский Иисус вел себя, как известно, иначе и даже заслужил упреки толпы: «Пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» [Мф. 11: 19]. У обычного, пусть и стремящегося жить во Христе человека его человеческая природа не растворяется в божественной, и это люди знают опытно: они любят вкусно есть, высыпаться и соблюдать правила личной гигиены. Значит, в системе монофизитов шансов на обожение у такого «христианина с улицы» практически нет.
Замечу, что мне пришлось в начале 2000-х годов вести богословские собеседования в Эчмиадзине с армянскими христианскими мыслителями, и мы ощущали внутреннее единство нашей веры при всех терминологических различиях, которые, по нашему мнению, ныне носят больше филологический характер. О том же свидетельствуют и собеседования православных с древневосточными церквями в Шамбези, в Швейцарии. То, что когда-то глубоко разделяло Церковь, ныне далеко не так ощутимо, то ли из-за плохого понимания всеми нами глубинных оттенков древнегреческого языка, то ли потому, что тогда взаимные обвинения были искусственно заострены ради осуществления целей, далеких от поиска истинных смыслов христианской веры. Хотя мне и сейчас миафи- зитство, подобно термину омиусиос, кажется подступом к Истине, но еще не полным ее обретением.
Полное разделение Божественности и человечности Иисуса
Второй уклон — это учение константинопольского патриарха Нестория (после 381-451), который утверждал, что во Христе присутствуют не только две природы, Божественная и человеческая, но и две ипостаси, и фактически два Лица. Иногда последователи Нестория говорят, что он имел в виду одно Лицо, соединяющее две ипостаси. Есть два направления несторианства, но оба они утверждают, что во Христе есть полное разделение природ и ипостасей.
«Божество пользуется Лицом человечества и человечество Лицом Божества, и, таким образом, мы говорим — одно Лицо двух», — учил Несторий. Из этого утверждения следовало, что во Христе во время моления о чаше в Гефсимании и на Кресте страдал человек Иисус — Бог же не может страдать! С точки зрения классического понимания Бога Бог бесстрастен. Доказывалось это философски как дважды два, это была школьная задачка. Что такое страсть, страдание? Это ощущение неполноты, когда тебе чего-то не хватает, ты это желаешь или страшишься что-то потерять — здоровье, жизнь, близких. Но поскольку Бог — полнота, наполняющая все во всем, Он ничего не может желать и ничего не может терять. Следовательно, Он бесстрастен. Это знали мальчики 12 лет в греческой школе. Поэтому Иисус не мог страдать как Бог. А Он же на Кресте страдал. Да и во время Своей земной жизни страдал: Он хотел есть, хотел пить, уставал, ужасался, печалился смертью Лазаря — обо всем этом прямо говорится в Евангелии. Так страдать может человек, Бог страдать не может. Поэтому, рассуждал Несторий и его сторонники, во Христе не только две природы, но и два основания — ипостаси, и даже две личности. Есть Божественная личность — это предвечная личность Сына Божиего — Логоса. А есть личность человека Иисуса — это личность Христа, Мессии, она и страдала, но это две разные личности, находящиеся в теснейшем взаимообщении.
Развивая это умозаключение, патриарх Несторий утверждал: нельзя говорить, что Дева Мария родила Бога. Христианский мир в IV-V веках единодушно называл
Марию Богородицей (Эеотоко;), а Несторий настаивал, что Она родила человека Иисуса — Помазанника, Мессию, и потому Ее надо называть Христородицей, так как Бога плотской женщине родить невозможно — Бог предвечен. Как позднее провозгласит Коран, «Он (Бог. — А.З.) не рождал и не рожден» [Коран 112: 3].
Пока Несторий говорил о двух разных ипостасях и двух взаимосообщающихся Лицах в Иисусе Христе, и даже о страданиях Иисуса только по Его человечеству, христиане Константинополя его благоговейно слушали — все звучало очень благочестиво и разумно. Но когда Несторий назвал Марию Христородицей (а его ученики порой именовали Ее просто — человекородицей, как любую мать), даже люди простые насторожились: все их внутреннее чувство говорило, что Дева Мария — Богородица. Ведь в слове «Богородица» есть не только тот смысл, что Она родила Иисуса — ипостась Святой Троицы, и в Нем обитала вся полнота Божества телесно. В именовании «Богородица» звучит весть о том, что Она и каждому человеку открыла путь к теозису-обоже- нию. Божия Матерь — это и наша Матерь, говорит благочестивое народное богословие. Но мы не всегда понимаем эти слова и не всегда понимаем, почему нас так призывают молиться Божией Матери и так отрадна эта молитва. А на самом деле потому, что Она родила божественность человека; Она родила Христа, но Она родила и возможность обожения для каждого человека.
Когда Несторий рекомендовал не называть Деву Марию Богородицей, люди почувствовали внутреннюю ложь всего его учения о двух разных ипостасях Иисуса Христа и фактически о двух Лицах. Это опять та же самая проблема: мы входим в человеческую природу Христа, она во всем подобна нам, кроме греха, мы входим в Его человеческую личность, но мы не входим в Его Божество, потому что между двумя природами разделение самих оснований личности — разделение ипостасей. Человек Иисус Христос и Логос — это фактически разные сущности, только соединенные, как говорит Несторий, сознательной волей к взаимообщению Лиц. Но у нас-то нет божественной сущности, нам нечего соединять сознательной волей. А если две разные личности, то, соответственно, мы как люди сродны Его человеческой личности. Его человеческая личность и мы — это одна и та же человеческая личность по естеству. Но люди не сродны, если до конца следовать учению патриарха Нестория, и не могут быть сродны Божеству Бога Слова. Следовательно, и обожение произойти не может.
Все на самом деле, конечно, сложнее. Несторий хотя и по-восточному пылкий (его главный оппонент — Александрийский папа Кирилл имел не менее горячий темперамент), но очень глубокий и мудрый человек. Низложенный решением Эфесского Собора в 431 году и сосланный в Великий оазис, в Египет, он продолжал думать, писать и, в общем, готов был признать, что он ошибается, только бы Церковь сохраняла единство. Его даже пригласили на новый Вселенский Собор, который собирались провести и провели, в конце концов, в Халкидоне в 451 году, чтобы Несторий, если он откажется от крайностей своего учения, мог воссоединиться с Церковью. Но он не дожил до Собора — умер в Египте.
Не так давно, в начале ХХ века, было найдено в иракском Курдистане его завещание — огромный богословский труд в жанре платоновского диалога — «Базар Гераклида», в котором Несторий соглашается признать свои ошибки, хотя он их признает внешне, чтобы быть вместе с Церковью, но не внутренне — внутренне он не верит в то, что Божество могло страдать, что Божество могло испытывать в чем-то нужду, что Божество могло родиться от женщины[100].
Халкидонское определение 451 года
Православная Церковь, тогда единая — и Западная, и Восточная (папа Римский Лев Великий сыграл в этом решении особую роль), сформулировала принцип, который сейчас по-научному называется «диофизитство» (то есть две природы), но мы обычно называем это Православием. Во Христе две природы, но одна ипостась и одно Лицо. Две природы во Христе — человеческая и Божественная, но они соединены вместе одной подставкой-ипостасью и одной личностью. Таким образом, входя в человеческую природу Христа, которая с нами во всем едина, мы входим в Его Богочеловеческую ипостась, в которой соединено человеческое и Божественное, и поэтому по человечеству, не теряя своей человечности, мы оказываемся в Боге, мы можем быть обожены. Все люди, в том числе и человек Иисус, — это разные ипостаси одной человеческой природы. Поэтому с человеческой природой Христа люди могут соединиться. А так как человеческая природа Иисуса зиждется на Богочеловеческой единой ипостаси и составляет с Богом Сыном одно Лицо, то те христиане, которые действительно становятся одно с Человеком Иисусом, становятся одно и со вторым Лицом Пресвятой Троицы, а следовательно, входят в полноту Божественного естества, в ту самую неприступную Пучину Единого.