В одной из своих схолий Максим Исповедник формулирует мысль с предельной ясностью и краткостью: «Бог, познавая или мысля Себя, мыслит и познает сущее через прообразы. Ведь все, что здесь, суть образы того, что там. Даже душа представляет ведь собою образ и подобие своей идеи»[112]. Когда апостол Павел в Ареопаге, в присутствии легендарного Дионисия, произносит свою речь и, цитируя греческих поэтов Клеанфа и Арата Киликийца, говорит «Мы Его и род» [Деян. 17: 28], он утверждает ту же мысль, какую позднее сформулирует его ученик, когда скажет о Боге: «Он доходит до всего и соответствующим образом передает Себя всем; и изливается избытком мирной плодотворности, и по чрезмерности единства пребывает Весь во всем, всецело с Собой сверхобъединенным» [О Божественных именах. XI, 2][113].
Все эти не вовсе простые и, казалось бы, отвлеченные рассуждения имеют очень конкретный и практический смысл: Бог-Личность может возлюбить человека только как личность, а не как маску родового целого (любить маску — недостойно Бога, а личность богоподобна от своего замысливания в Боге и потому достойна любви) и, возлюбив и отдав Себя в жертву за него, спасти его личность в Своей. Иначе спасение человека через кенозис Логоса невозможно, равно как и невозможно возрождение мира в Боге человеком.
Каждый человек для христианского понимания — это особая личность. Каждый человек не сливается с другими в коллективе, он всегда, как мы бы сказали, индивидуален, личность каждого неповторима. Ведь каждый из нас подтверждает свою личность — к примеру, показывает паспорт, в котором его фотография. Есть лица похожие, но все же каждое лицо неповторимо. Древние не так обращали внимание на отпечатки пальцев, на роговицу глаза, как современная полицейская экспертиза, но по сути это элементы того же самого — личностной уникальности. Индивидуальность каждого человека неповторима — и это лучший аргумент против теории тоталитаризма позднего Платона, да и его эпигонов-практиков в ХХ веке.
Человек действительно живет в каких-то совокупностях: рода, человечества, нации, социального класса, но все эти совокупности вторичны относительно его личности. Главное — человеческая личность, потому что именно она замыслена в Боге ответственной и свободной. Все остальное уже далеко не так важно. Если одна личность во Христе Иисусе, то и в каждом человеке одна личность. Если мы входим через человеческую природу Христа в Его Божественную природу, то мы остаемся там личностью, но уже личностью божественной. Вот, собственно говоря, в этом и состоит суть обожения со стороны человека.
Скверна падшести
Но проблема в том, что естество наше испорчено грехопадением. Именно естество, сама природа человека (фимд) испорчена грехопадением. Личность человека, порожденная Богом, индивидуальная личность сохраняет в себе божественный свет, потому что она Богом сотворена. А природа, тоже сотворенная Богом, в момент грехопадения портится, откалывается. Происходит раскол между личностью и природой. Это самая большая трагедия человека, потому что человек, как давно замечают люди даже эмпирически, делает то, что он не хочет, и не делает того, что он хочет. То есть его личность желает каких-то высоких божественных целей, а природа влечет его вниз, потому что его природа — это природа падшего Адама. Об этом с предельной ясностью сказал в Послании к Римлянам апостол Павел: «Знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Итак, я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» [Рим. 7: 18-24].
Мы видим в русском переводе слово «грех», которое в обыденности христиане воспринимают как личное согрешение, личный неправильный поступок. Но греческое слово a^apria более многозначно — ошибка, заблуждение, проступок, грех. В данном случае речь идет о проступке прародителей — Адама и Евы. Их грех, совершенный против воли Божией, приведший к изгнанию из рая, стал порчей всех людей. Богословы используют для этого понятие «первородный грех», но, дабы не ошибаться, лучше нам говорить «порча». Порча пребывает в членах моих, в них не живет «доброе», то есть божественное, восклицает апостол. И эта порча природы противится личной умной воле (закону ума), побуждающей каждого человека на доброе.
Здесь часто задают вопрос: что же, грех Адама сделал каждого человека грешным? Нет, люди не грешны из-за Адама, но они испорчены Адамом. Это — испорченность природы. Сама природа человека испорчена Адамом. Грех — это волевое действие, грех всегда связан с тем, что человек делает неправильный выбор. Когда человек рождается, он никакого неправильного выбора не делает, он рождается без всякого выбора. И вообще он рождается, как известно, помимо своей воли, и даже родители лишь отчасти виновники его рождения, потому что, как говорится, ребенок в результате соединения мужчины и женщины может получиться, а может и не получиться. Но Бог знает, что делает, поэтому человек рождается не по своей воле, а по воле Божией, и греха в нем нет, а испорченность природы, наследованная от Адама, есть. И эта испорченная природа влечет человека к тому, что увлекло Адама и привело его и Еву к падению в грех. Это грех эгоизма, обособления: главное — это я, главное — то, что хорошо мне. Помните в третьей главе книги Бытия: «И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел» [Быт. 3:6].
Обратите внимание. У Платона божественен и совершенен родовой образ — идея человека. А эмпирический человек, то есть индивидуум, в той или иной степени всегда «не дотягивает» до родового эйдоса, хуже него. В христианстве же наоборот: индивидуальная личность, укорененная в сознании Бога, совершенна и божественна всегда, а его родовое, душевно-телесное начало отравлено порчей, наследуемой от Адама, она заставляет человека делать то, что ум его делать совсем не хочет. Вот поэтому и восклицает Павел: «Бедный я человек!» Можно, с немалой, впрочем, долей упрощения, вынося за скобки всю аскетику, сказать: Платон видит искаженные страстями личины на совершенном лике Человека-идеи (как маски греческого театра, меняемые по ходу драмы), а апостол Павел видит божественно прекрасный лик каждого человека над пучиной родовой порчи, скрываемой этим благостным ликом.
«Грех, поразив природу человека, вдвинул в существо человека неизбежность противопоставления или противоборства личности и природы, — рассуждает протоиерей Василий Зеньковский. — Различение личности и природы в человеке позволяет нам отнести сферу греха к природе человека, не затрагивая момента личности, и это ведет нас к пониманию, что образ Божий надо видеть как раз в личности, а не в духовной сфере вообще»[114].
Склонность к эгоизму присутствует в каждом человеке, но это, с точки зрения христианства, не естество изначальной человеческой природы, а результат падшей природы, потому что эгоистическое чувство противоположно принципу божественного естества — принципу любви. В Божестве Лица Святой Троицы объединены силой любви. Такая же любовь должна объединять всех людей и с Богом, и друг с другом, но она разрушена грехопадением. Разрушена не до конца, но существенно, и человек не может соединить себя с другими любовью без насилия над своим эгоистическим естеством.
Часто говорят, что христианство или вообще религия учит нравственности, хорошему поведению. Ничего подобного. Христианство очень пессимистично. Оно считает, что хорошему поведению человека учить-то можно, только следовать он ему не будет все равно, потому что испорчена природа человеческая. И поэтому задача христианства — исправить не нравственность, а природу человека. Сделать его природу другой, той, которая была у Адама до грехопадения.
Изначальная природа человека
А теперь посмотрим, как сотворен человек. Вспомним то, что сказано в начале книги Бытия: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою» [Быт. 2:7]. В иудаизме и исламе эти мысли отведены на задний план или переинтерпретированы, но в христианстве они, наоборот, делаются главными. Для христианского понимания природы человека очень важно, что в нем есть вот эта благая сотворенная материя и есть божественный дух, который неизменен, он не может быть испорчен. Божественный дух есть в человеке всегда, он никуда не девается. Это особенность человека, что в нем есть божественный дух, так он сотворен, и только поэтому он человек. Без божественного духа человека нет. Поскольку и падший Адам остается человеком, в нем пребывает божественный дух.
Имея в виду этот образ Божий в человеке, святитель Григорий Нисский в своем трактате «Об устроении человека» пишет: «Ведь образ лишь до тех пор по-настоящему есть образ, пока не лишен ничего из известного в первообразе. Но в том, в чем отпадет от подобия прототипу, на ту часть он уже не образ. Следовательно, поскольку в том, что созерцается у Божественной природы, есть неприступность сущности, совершенно необходимо, чтобы и в образе ее было подражание первообразу. Природа нашего ума ускользает от познания, и это по образу Создавшего»[115]. То есть в человеке как образе Божием есть такая же бездонность Духа, как и в Самом Божестве. Вот что такое «Дыхание жизни». По благочестивой традиции русской орфографии, которая пишет божественные категории с прописной буквы, и слово «Жизнь» в Бытии 2: 7 надо было бы писать так.