Религия Библии. Христианство — страница 83 из 98

о­рым его мажут старейшины (пресвитеры) собрания, а мо­литва веры и сила Иисуса Христа, властного над Своим телом — Церковью. Масло же — только символ, но сим­вол очень важный и очень древний.

Растительное масло, в первую очередь оливковое, по крайней мере, со среднего неолита использовалось как символ Божественной милости[158]. Чашечки с елеем поме­щали в захоронения, ставя их у головы или на грудь умер­шего. Эту традицию можно проследить и далее в Египте и Месопотамии, Древнем Израиле и Греции. В Текстах Пирамид речения 72-78 говорят о семи маслах, которыми последовательно умащается тело умершего человека. Желая выдать себя за умершего, Гильгамеш «свежим жертвенным маслом из каменного сосуда умастился»[159]. В «Одиссее» ко­сти кремированного тела Ахилла обмывают чистым вином и умащают елеем [Од. 24:73]. Почти наверняка раститель­ное масло использовалось в обрядах исцеления больных и страдающих людей. И совершенно наверняка — это было универсальное медицинское средство. То, что сделал доб­рый самарянин из притчи, рассказанной Иисусом, когда возливал на раны «взятого в разбойники» вино и елей, дела­ли тысячи врачей по всему Средиземноморью и Переднему Востоку. Вино как спиртосодержащая жидкость было ан­тисептиком, а масло — необходимым умягчающим сред­ством. Кроме того, масло хранило от солнечных лучей, по­добно нынешним средствам от загара, ведь палящее солнце заставляло работать людей почти раздетыми из опасения перегрева, но обнаженная кожа сгорала под его лучами. Только натирание маслом спасало кожу от солнечных ожо­гов (что знают и современные любители пляжного туриз­ма). Но в Египте и Греции масло для притираний выдавали не модницам, а рабам, трудящимся на полях, — оно обес­печивало их работоспособность.

Должно быть, поэтому растительное масло устойчиво связывается в символическом рядуу народов субтропи­ков с милостью, защитой, покровом от гнева Божиего, об­разом которого является «неумолимое» палящее солнце. В греческом языке слово еХеод — сострадание, милосер­дие (отсюда Теотокиа элеуса — Богородица милостивая) фонетически почти неотличимо от eXaiov — оливковое масло, елей и еХша — олива, масличное дерево.

Поэтому исцеление силой Божией материально зна­меновалось помазанием елеем. Евангелист Марк так го­ворит об этом: «И, призвав двенадцать (учеников. —А.З.), (Иисус) начал посылать их по два, и дал им власть над нечистыми духами. Они пошли и проповедовали по­каяние; изгоняли многих бесов и многих больных маза­ли маслом и исцеляли» [Мк. 6: 7,12-13].

Подобно растительному маслу, и второй материаль­ный образ, используемый в таинстве Елеосвящения, — зерно злаков — восходит к неолиту. Зерно, как мы по­мним, великий образ победы жизни над смертью. В Древнем Египте победителя смерти Осириса так и на­зывали — «непер» (зерно). Зернышко как бы хоронится в землю сеятелем, но оно не умирает, а оживает и прора­стает. Это обыденное чудо оставляет нас равнодушными, но оно потрясало древнего человека и давало ему наде­жду, что и его прах, вернувшийся после смерти в землю, даст новый всход в жизнь вечную. То, что религиеведы обычно именуют «земледельческими культами», в дей­ствительности было священнодействием победы жиз­ни над смертью. А плод земли — зерно, хлеб, мука (как кикеон Элевсинских таинств) — материальным свиде­тельством этого таинства. Поэтому хлеб используется в таинстве Евхаристии, а зерна пшеницы, ржи или иных культурных злаков — в таинстве Елеосвящения. Масло свидетельствует о милости Божией, зерно — о дарова­нии силы жизни, побеждающей болезнь и смерть. Обоим этим материальным образам не менее семи тысяч лет.

Вместе с зерном и елеем в таинстве Елеосвящения присутствует и вино. Опять же в III тысячелетии до Р.Х. алкогольные напитки, пиво и вино, широко использова­лись в погребальном ритуале и в Египте, и в Месопотамии. В Дионисийских мистериях Греции вино — образ преизобилующей жизненной силы — Быть может, стоит отметить, что задолго до того, как люди научились выращивать злаки и виноград, варить пиво и делать ви­но, в ритуальных целях людьми палеолита, скорее все­го, уже использовался перебродивший мед диких пчел. Палеолингвистика позволяет считать мед одним из древ­нейших слов протоязыка. Участница Дионисийской ми­стерии менада — орфографически ^aivabog yaivag — бе­шеная исступленная, от глагола ^ai^aw — бушевать, свирепствовать, сильно желать, жаждать. Слово «вино» в греческом языке заимствованно из финикийского, но память иного слова сохранилась: /iiXi — мед,(лёви — хмель­ной напиток, ^ввбш — я пьян, ^eSvaw — поить до пьяна. Древнеиндийское — мадху, отсюда Матхура — сладкая. Авестийское Маду — мед, вино, латинское — medus, древ­неверхненемецкое — metu. Но это все — индоевропейские языки. Однако подобное по звучанию слово с тем же смыс­лом мы находим в финоугорских языках: финское mesi, и на Дальнем Востоке пракитайское mit, японское — mitsu. Это свидетельство того, что мед — древнейший опьяняющий напиток человечества. И можно предположить с большой долей вероятности, что тогда, в палеолитическом ритуа­ле, он стимулировал жизненную силу и служил ее образом.

Церковь воспринимает эти древние образы, не гнуша­ется ими, но, проясняя их смысл, дает им новую жизнь в своем теле. «От христианского историка совсем не тре­буется, чтобы во имя защиты христианства он попросту отверг какие бы то ни было „аналогии" между христи­анством и языческими „формами" религии. Напротив, он может смело принять их, потому что в этих анало­гиях он не усматривает никакой „вины". Христианство восприняло и сделало своими многие „формы" языче­ской религии не только потому, что это вечные формы религии вообще, а потому еще, что весь замысел христи­анства в том и состоит, чтобы все „формы" в этом мире не заменить новыми, а наполнить новым и истинным со­держанием. Крещение водою, религиозная трапеза, по­мазание маслом — все эти основоположные религиозные акты Церковь не выдумала, не создала, все они уже име­лись в религиозном обиходе человечества. И этой связи с „естественной" религией Церковь никогда не отрицала, только с первых же веков придавала ей смысл, обратный тому, который видят в ней современные историки рели­гий. Для этих последних все объясняется „заимствова­ниями" и „влияниями", Церковь же устами Тертуллиана всегда утверждала, что человеческая душа „по природе — христианка", и потому даже „естественная" религия, даже само язычество есть только извращение чего-то по приро­де истинного и благого», — отмечал Александр Шмеман[160].

После апостола Иакова о таинстве Зерна, Вина и Елея упоминают Ириней Лионский, Ориген, Василий Великий, Амвросий Медиоланский. Святитель Иоанн Златоуст составляет молитвы, которые по сей день использует Церковь при совершении этого таинства. Вдумываясь в слова этих древних молитв — так называемой «тайно- совершительной» и молитвы при возложении Евангелия на голову больного, а также размышляя над подбором семи апостольских и евангельских чтений при соверше­нии таинства, понимаешь, что их главный смысл — явить образ единства Собрания (Церкви), глава и господин ко­торого Иисус Христос исцеляет Своей силой и милостью и молитвой всех Своих членов- христиан больного собра­та, над которым и свершается таинство.

Послушаем эту древнюю тайносовершительную фор­мулу: «Отец Святой, Врач душ и тел, пославший Твоего Единородного Сына, Господа нашего Иисуса Христа, вся­кий недуг исцеляющего и от смерти избавляющего, ис­цели и раба Твоего (имярек) от овладевшей им телес­ной и душевной немощи и оживотвори его благодатью Христа Твоего, молитвами Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, предстательством Честных Небесных Сил Бесплотных, силою Честного и Животворящего Креста, честного славного Пророка, Предтечи и Крестителя Иоанна, святых славных и все- хвальных апостолов, святых славных и добропобедных мучеников, преподобных и богоносных отцов наших, свя­тых и целителей бессребреников Космы и Дамиана, Кира и Иоанна, Пантелеимона и Ермолая, Сампсона и Диомида, Фотия и Аникиты (имена святых можно продолжать, не забывая и святого, во имя которого назван больной), святых и праведных Богоотец Иоакима и Анны и всех свя­тых. Ибо Ты источник исцелений, Боже наш, и Тебе славу воссылаем.» Мы видим, что вся Церковь, все собрание святых пришло исцелить немощного собрата. А семь пре­свитеров, совершающих таинство Елеосвящения, — толь­ко зримое явление этой святой полноты Церкви.

При чтении молитвы во время полагания книги Евангелия на голову больного священник особо подчер­кивает: «Не полагаю руку мою на голову пришедшего к Тебе во грехах и просящего у Тебя через нас оставле­ние грехов, но Твою руку, крепкую и сильную, которая в этом святом Евангелии, которое я держу на голове раба Твоего (имярек) и молюсь, и прошу милостивое и непа- мятозлобное человеколюбие Твое.» Священник — толь­ко зримый представитель Иисуса Христа и всего Его со­брания в великом деле исцеления.

Если мы посмотрим на чтения Нового Завета при со­вершении таинства, то их поучающее значение видно сразу. Во втором апостольском чтении [Рим. 15: 1-7] го­ворится о том, что сильные должны носить немощи сла­бых, а не себе угождать, в третьем [1 Кор. 12:27; 13:8] — о различных служениях членов Церкви и о любви как главной цели христианской жизни, в четвертом — о хри­стианах как о храмах Бога Живого [2 Кор. 6: 16; 7: 1].

Таинство Соборования предназначено для того, чтобы коллективная, соборная молитва Церкви, и земной и небес­ной, которая на самом деле едина, чтобы эта общая молитва восставила, укрепила болящего, дала бы ему новый импульс жизни в этом земном мире или помогла перейти в жизнь вечную. Смерть для христианина — это ведь не уничтоже­ние, не переход в мрачный Шеол, а новая жизнь. И в эту но­вую жизнь Собрания святых также может вводить больно­го, страдающего человека таинство Елеосвящения.

В одной болезни человек только единожды может при­бегать к таинству Соборования. Полнота Церкви или даст ему исцеление, или, прекратив земные страдания, возве­дет к вечности. Если же страдания после совершения та­инства не прекращаются и не разрешаются в смерти, то, по представлениям христиан, сами страдания необходи­мы для духовного исцеления больного, и потому Господь не прекращает их тем или иным образом. Вторичное же Соборование при одной болезни считается признаком не­верия в милостивое всемогущество Собрания Христова.