Поэтому заповеди нужны не потому, что их исполнение нужно Богу, как это часто неправильно понимается, они нужны нам. Но не сами по себе (они могут варьироваться и меняться), а только как то, что мы сознаем как некое Божественное установление, которому мы подчиняемся, хотя нам очень хочется его отвергнуть и жить по своей воле. В этом смысле все споры в Средние века, что можно есть то-то, нельзя ли есть того-то (католики и православные друг друга упрекали в том, что кто-то ест кровяную колбасу, кто-то не ест кровяную колбасу; евреи упрекают христиан, что они едят свинину, христиане евреев могут еще в чем-то упрекать), — не важно все это. Если это требования именно дисциплинарно-поведенческого характера, они могут быть самыми различными. Здесь важно иное — сам факт самоограничения ради Бога, по установлению твоей веры.
Скажем, в мусульманской культуре важный аспект самоограничения — чтобы красивая девушка скрывала свое лицо, чтобы не соблазнять мужчин. Христиане этому правилу не следуют, оно им совершенно не нужно. Но прекрасно, если люди ограничивают себя ради Бога таким образом. Какая девушка не хочет похвалиться своей красотой, а вот сдерживает свое, столь естественное желание. Так что, не следуя этой мусульманской норме, христиане должны уважать ее как форму смирения себя Бога ради. То же самое и со всем иным. Скажем, мусульманин, который отказывается от алкоголя... Вы что думаете, мужчине не хочется выпить рюмку водки или бокал вина? Хочется, конечно. Если он действительно отказывается от этого ради своей веры, а не только делает вид, а сам пьет втихомолку, то он молодец. Мы не отказываемся, христианам в меру употреблять алкоголь разрешено. А вот мусульманам Богом сказано иначе.
С другой стороны, все религии не отрицают многоженства, а некоторые признают и многомужество, и только для христиан брак — это исключительно союз одного мужчины с одной женщиной, и на всю жизнь, пока они оба живы. Тоже норма противоестественная, что доказывают бесчисленные супружеские неверности, но сколь важная для христианского совершенства — «каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа» [1 Кор. 7: 2]. Многоженство же для христиан — прелюбодеяние, с самыми тяжкими для обожения последствиями: «Не обманывайтесь: .прелюбодеи. Царства Божия не наследуют» [1 Кор. 6: 9].
Так что у всех этих религиозных поведенческих норм есть только один смысл, но этот смысл важнейший, и над ним никогда не надо смеяться. И никогда не надо говорить, что ты дурак, потому что лупишь яйцо с острого, а не с тупого конца. Мы должны помнить, что Бог дает, в зависимости от культуры народа, как разные языки, так и разные поведенческие установления. Но исполнение своих поведенческих установлений — великое благо, если, конечно, они не призывают к бесчеловечности. Если установления какой-то религии предполагают, например, приносить в жертву своих первенцев, то это уже безусловно не от Бога, а от лукавого врага. Потому что это — требование убийства личности, и, понятно, это плохо, но если религиозные требования дисциплинарно-поведенческого характера, то они могут быть самые различные.
Личная эсхатология
Личная эсхатология — это ожидание искупления тела нашего и полносоставного воскресения человека — анаста- сиса, когда душа, тело и дух соединятся вновь. Мы не вольны лишь в двух вещах, во всем остальном мы вольны, — мы не вольны в своем приходе в мир и не вольны в уходе из мира. Это происходит помимо нашей воли. Но в этом мире мы достаточно свободны. И мы в этой земной жизни работаем все годы, которые нам дал Бог, свободной волей определяя будущую нашу судьбу. Если мы сознательно соединяем себя с Богом, живем с Ним, живем Им, соизмеряем каждый поступок с Ним, то мы достигаем цели. Если мы этого не делаем, то тогда, когда произойдет всеобщее воскресение, мы не соединимся с Ним. Потому что мы здесь, на земле, когда мы действовали в свободной нашей воле, мы добровольно не сделали наше естество богоподобным.
Иисус дал христианам великую возможность, если угодно — легкий путь. Он намного более легкий, чем у других, хотя внешне выглядит очень тяжелым. Этот легкий путь заключается в том, что Он Собой исправил нашу падшесть. И когда христианин омывается, умирая в крещенской купели и воскресая, он возрождается уже новым творением без последствий грехопадения в нем самом. В этом смысле христиане подобны Иисусу Христу, в них тоже нет внутреннего греха. Греховный человек умер в купели, и новый человек создался. В этом смысле каждый из христиан — новое творение. И если после христианин ведет себя как падший человек, как эгоист, не имеющий любви к другим людям, он, по слову апостола, «ничто» [см.: 1 Кор. 13:2]. Как христианина его нет больше, как христианин он умер и вновь стал потомком падшего Адама, как «пес возвращается на свою блевотину, и вымытая свинья идет валяться в грязи» [2 Пет. 2: 22].
Я не говорю о приверженцах других религий, которые, с точки зрения христиан, еще остаются потомками падшего Адама. Бог тоже, наверное, их милует, смотря на устремления их воли. В конце концов, в Библии есть примеры Еноха или Илии, которые взяты на небо, не будучи христианами. Илия — это просто один из любимых героев еврейского народа. И возможно, это некий прообраз обожения для нехристиан. Кто знает? Бог милостив. Бог спасает любое устремленное к нему сердце. Но нам во Христе дана огромная помощь. В таинстве Крещения мы освобождаемся от невероятно тягостного бремени падшести. То, что было возможно для отдельных титанов духа (а может быть, и для многих, мы этого не знаем), в христианстве возможно каждому. И то, что многие христиане этим не пользуются и делают для себя христианство как бы не христианством, а еще одной традицией падшего человечества, еще одной религией «ветхого Адама», — это очень печально.
Дионисий Ареопагит писал в трактате «О небесной иерархии» [XII, 3]: «Ты найдешь, что и богами богословие называет и сущие над нами небесные существа, и наших боголюбивейших и священных мужей, хотя богоначаль- ная Сокрытость сверхсущественно устранена от всего и превыше всего, и по-настоящему и вполне называться подобно Ей ничего из сущего не может. Однако когда какое-либо из умственных и разумных существ полностью, сколько есть сил, обращается ввысь к соединению с Ней и насколько возможно непрестанно устремляется ввысь к Ее божественным осияниям (вот здесь намек на соединение в энергиях. —А.З.), то сподобляется, по мере силы, если так можно сказать, богоподобия и Божественной омонимии (то есть Божественного имени. — А. З.)»[179]. Дионисий Ареопагит пишет — «по мере сил». И мы должны понимать, что когда следуем Божественным принципам, законам и заповедям, причем заповедям не только отрицательным (не убий, не прелюбодействуй), но и положительным: ходить в церковь каждое воскресенье, причащаться Святых Таин, быть вместе с верующими, молиться, действительно с любовью относиться друг к другу, — то спасают не эти действия, даже самые таинственные, но все в материальных образах дающиеся, но наше соучастие в них. Вот это очень важно понять. Все таинства сами по себе есть средства для того, чтобы правильным путем осуществить в себе эту Божественную, как написал Дионисий Ареопагит, омонимию — богопо- добие по имени. Ведь то, что называется Богом, Богом и является. Нельзя называться Богом и Богом не являться, так не бывает. По крайней мере, христианское богословие такого несоответствия имени сущности не признает, когда речь идет о Совершенном.
Вот такова индивидуальная эсхатология. Поэтому для христиан воскресение мертвых и жизнь будущего века — это не просто возможность, это абсолютная необходимость. Воскресение мертвых — это предпоследний член Символа веры. А последний, двенадцатый член — жизнь будущего века. Потому что можно воскреснуть, но не иметь жизни будущего века. Можно воскреснуть во осуждение, а не воскреснуть в жизнь будущего века. И так, к сожалению, может быть. Ибо «Я есть Путь и Истина и Жизнь» [Ин. 14: 6], — говорит Христос. Можно не во Христа воскреснуть, и это зависит от нашей жизни здесь. И тут никаких чудес, никаких «а вдруг получится», как на контрольной работе, не бывает. Здесь все предельно просто и предельно серьезно.
Индивидуальность и космос
Но и этого мало. Поскольку телом и эмоциями мы совершенно тождественны остальному миру (эмоциями — животным, а телом — вообще всему, от камня до птицы, это же все — земля), через эту духовную нашу особость, через божественный дух в нас мы не только наше тело делаем личностным. Потенция личности — наша особенность, наша телесность. Но эта потенция становится реальностью благодаря духу. Если нет духа, то мы — незагоревшийся факел, незагоревшаяся звезда. Именно Дух Божий делает нас личностью не только возможной, но и реальной, актуализированной. И через нас весь мир, вся материальная вселенная, все творение обретает личностность, обретает божественность, достигает обожения. Через каждого из нас и всех нас вместе весь мир становится иным, он получает божественность через человека. Не Бог делает мир божественным, а человек, устремляясь к Богу, осуществляя в себе свою божественную природу, делает мир божественным. В этом огромный смысл человеческого, материального или психоматериального (психосоматического) естества.
Помните, как говорит апостол Павел: «Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» [Рим. 8: 19-23]. Слова проклятия, сказанные Богом Адаму после грехопадения, — «Проклята земля за тебя» [Быт. 3: 17] — снимаются потомками Адама, вновь благодаря победе Иисуса над сатаной, обретшими «свободу славы детей Божиих».