Вникая во внутреннюю логику этих усилий, часто натыкаешься на непреодолимые трудности. До такой степени являются своеобразными те умозаключения, при помощи которых человек приходит к выводу, что тот или другой на вид безрассудный акт его может повлиять на ход природы.
Религия в собственном смысле слова, конечно, примитивная, появляется с несомненностью, когда упрочивается одна центральная гипотеза, которую с тех пор кладут в основу как истолкования явлений окружающего, прежде всего, конечно, той среды, которая хозяйственно интересует человека, так и воздействия на нее.
Такой первобытной идеей, навязывающейся, по–видимому, со стихийной силой примитивному уму на известной стадии развития, является вера в душу и духов. Нам незачем распространяться здесь об анимизме, так как он в настоящее время хорошо известен и хорошо популяризирован. Большая или меньшая связь дуализма между душой и телом с наметившимися в обществе различиями социальных функций вполне возможна. Против этого возражали, что появление аристократии в собственном смысле слова, т. е. особенного класса, главным образом, относится к более поздней эпохе, чем сравнительно довольно зрелая форма анимизма. Но сейчас можно считать научно доказанным, что деление возрастов и полов в полной мере заменяло собою классовое деление, даже в эпоху первобытного коммунизма. Эпоху первобытного коммунизма надо представить себе как эпоху довольно интенсивной борьбы старшего, уже не охотничьего и не работающего поколения, носителей опыта и организационного начала с исполнителями, т. е. мужами и женами зрелого и юного рабочего возраста. Тогда станет ясным, что действительная идея организующего и организуемого начала могла возникнуть и из чисто социально–экономических причин. Еще старые работы Тейлора, Леббока[175], Спенсера[176] и др. с точностью установили и то огромное содействие, которое этому социальному фактору могут принести живые и крайне интересующие человека наблюдения — явление естественной смерти, сна, болезни и т. д. С появлением анимистического истолкования явлений знать природу, быть ведуном, значило, прежде всего, знать духов и уметь с ними обращаться.
Мир духов, т. е. потусторонний, мир более или менее незримый, мир, скрытый за телом, становится центром внимания, и тем самым центр тяжести идеологии вещей вообще перемещается в потусторонний мир, т. е. приобретает чисто религиозный характер.
В религиозном мышлении, в религиозной потребности сказывается глубокая жажда человека разрешить как–нибудь себе зияющее противоречие между потребностью в счастливой жизни, в довольство и препятствиями, которые ставит этому действительность. Религия дает этому объяснение и через колдовство или обещанием воздаяния в ином лучшем мире пытается практически и теоретически разрешить это противоречие. В этом колоссальная сила религии.
Совершенно естественно, что религиозные учителя, сперва вообще мудрые старцы, а потом шаманы, жрецы и т. д., приобретают огромное значение, тем более, что ведь их догмы и ритуалы перемешаны с некоторыми действительными знаниями практического характера, в особенности, например, медицинскими. Вся первобытная идеология находится в руках этого ведуна–жреца, производящего в то же время (отсюда и слово жрец) кормление духов и богов и находящегося в постоянном взаимоотношении с ними. Класс жрецов, эта первобытная религиозная интеллигенция, есть обособленный класс. Однако он имеет тенденцию сплести свои интересы с господствующим военным классом. Взаимоотношения двух этих классов могут быть довольно различными в зависимости от обстоятельств, но в общем они поддерживают друг друга, и идеология жрецов, носящая явственно колющий глаза классовый характер (браманизм[177], например), проникается и явным стремлением идеологически поддержать и закрепить власть феодалов. В соответствии с этим и развивается дальнейшая история религии.
Оставляя пока в стороне, как отпочковывались от религии сперва философия, затем наука и мораль и т. д., отметим, что на долгое, долгое время религия все же остается доминирующей формой всякого нового миросозерцания.
Вера в потусторонний мпр организаторских сил, в духовное начало не может отмереть до тех пор, пока, во–первых, в самом обществе остается деление на организаторов и организуемых и, во–вторых, пока общество это не может обнять своих собственных судеб и постоянно натыкается в природе и в себе самом на непостижимые случайности, которые оно, общество, приписывает воздействию могучих и неясных воль (богов или бога), потому и новый класс, класс, возникающий из демократии, одевает свою идеологию в густые религиозные краски. Частью перенимая отдельные черты у господствующих классов и переиначивая их, частью воскрешая какую–нибудь забытую традицию, которая кажется более подходящей для их сознания, чем господствующее религиозное мировоззрение, частью, наконец, создавая новые религиозные представления. Образцы всего этого налицо в истории религии.
Такое воззрение на религию дает нам, можно сказать, волшебный ключ для ее истолкования. Только марксистский подход почти к каждому религиозному пласту или отдельному религиозному факту может бросить на него яркий свет и показать, какое место занимает он в жизни человечества. В сущности ничто, вплоть до мелочей какой–нибудь церемонии, в истории религии не является случайным. Все или продиктовано какой–нибудь потребностью данного времени или является рудиментом старины. И вооруженный достаточными археологическими, филологическими и историческими знаниями марксист может без всякого труда дать правильное, т. е. социально–экономическое, истолкование каждому такому факту.
Очень интересно, что блестящие историки религии или даже богословы последнего времени в тех случаях, когда они хотят трезво отнестись к своей задаче и действительно подвинуть науку вперед, должны прибегать к марксистскому методу. Два недавно умерших крупнейших представителя в этой области — идеалистической истории религии — Вебер[178] и Трельч[179]— оба не только применяли марксистский метод (не всегда правильно, конечно), но и определенно указывали на то, что применяют его, хотя, конечно, оба стараются от него отгородиться и доказать, что он не единственный, что у него есть свои границы и т. д. Надо, однако, отметить, что всюду, где они в своих замечательных сочинениях правильно применяют этот метод, они добиваются изумительно ярких результатов, там же, где они от него отходят, они продолжают оставаться в полутьме. Да как и может быть иначе! Марксисты, вроде, скажем, Кунова[180], останавливались, как перед загадкой, перед фактом тотемизма[181], и лишь последовательное марксистское обследование того же материала, который был s распоряжении Кунова, коммунистом Эйльдерманом[182] дало, наконец, объяснение факторам этого загадочного, столь распространенного явления. Так это будет и по отношению ко всем фактам религиозной жизни, возьмем ли мы их в седой древности или в животрепещущей современности.
Марксизм полагает, что религия есть ложная форма идеологии, но в то же время естественный уклон культуры. Этот уклон так же естествен, как происхождение рабства, расслоение общества на классы, международные войны и т. д. И так же точно, как все эти явления отмирают и отпадают вместе с победой пролетариата, которая в то же время является вступлением в эпоху полной организованности общества и полного самосознания им себя, так точно в соответственное время отомрет окончательно и религия, как она уже отмерла для тех индивидуумов и групп, которые в настоящее время стали на точку зрения коммунистической самоорганизации человечества и переорганизации им мира.
Но как всякий пережиток, так и религия полностью соответствовала потребности дезорганизованного сознания буржуазии, в особенности мелкой, в том числе и крестьянства. Она являлась в руках крупной буржуазии превосходным средством одурманивания народа, представляла собою определенную социальную силу. И с нею приходится вести борьбу, как с одним из родов оружия вчерашнего дня, которым она обороняется от дня завтрашнего.
Здесь марксизм является величайшим разрушителем религии. Конечно, марксизм пользуется для этого помощью науки вообще и естествознания в особенности. Во–первых, естествознание дает нам основу нового величественного миросозерцания, совершенно выбрасывающего из вселенной каких бы то ни было богов, духов и т. п. Целые горы фактов, которые прежде истолковывались всякого рода провидением, сейчас отпадают, или оказываются ложными, или получают новое естественное объяснение. Пропаганда натуралистических наук, заостренная против религиозных предрассудков, оказывается одним из самых главных оружий марксизма в борьбе с религией.
Однако этого оружия недостаточно. Во–первых, наука не дает ответа на все вопросы, которые ставят нам природа человека и космос. Наоборот, наука еще очень молода, и сколько–нибудь образованный сторонник религии может постоянно козырять против ведущего антирелигиозную пропаганду естественника границами этой пауки. Основные явления, сущность и структура первоматерии, происхождение и основные черты жизни, появление сознания, все это пока еще достаточно туманно. Существует множество гипотез относительно происхождения самой вселенной, и почти ни один факт в этом отношении не может считаться окончательно установленным.
Наука бесконечно богата. Она сделала ряд частных завоеваний, настолько блестящих, что они с ясностью доказывают, насколько ее материалистический метод плодотворнее всякого другого. Но наука не есть законченная страница, и вот в не освещенных еще ею углах стараются затаиться всякого рода идеализм, мистика и религия. К этому же надо прибавить, что целый ряд ученых, даже величайших (Ньютон