Учитывая общее настроение народных масс, ряд священников выступают против расизма, социальной несправедливости, принимают активное участие в борьбе за мир. Епископ Джон Робинсон, например, демонстративно покинул лейбористскую партию в знак несогласия с некоторыми аспектами ее социальной политики и вступил в партию либералов. Некоторые священнослужители резко выступили против расизма в Южной Африке. В течение более чем двух десятилетий целый ряд англиканских священников выражают протест против политики апартеида, проводимой расистским режимом. Первым в этом ряду стоит пастор Тревор Хаддлстон, ныне епископ Степни в Англии. В 1955 г. правительство Южной Африки выдворило его из страны. Затем в 1960 г. из Южной Африки был изгнан епископ А. Ривс, резко выступавший с критикой правительства по поводу массового расстрела местных жителей в Шарпвиле. В 1971 г. англиканский декан Иоганнесбурга Г. Френч-Бейтаг был. осужден на пять лет тюремного заключения и впоследствии условно освобожден.
Однако выступления этих и других священников никогда не находили поддержку у руководителей церкви. Биограф бывшего архиепископа Кейптауна Дж. Клейтона, касаясь борьбы Хаддлстона в 1955 г., вопреки своей воле показывает, насколько одинок он был в этой борьбе и как иерархи — Клейтон, а также архиепископ Кентерберийский, который в это время посетил Южную Африку, выражали свое недовольство деятельностью Хаддлстона[40].
Подобные выступления имеют более или менее частный, локальный характер и существенно не влияют на основные направления социально-политической мысли церкви, которая является апологетом существующего порядка, способствует продлению господства буржуазии.
Кому на самом деле служит социально-политическая деятельность Церкви Англии, лучше всего проиллюстрировать двумя примерами. Один из области теории, другой — из практической деятельности церкви.
Надо сказать, что современная социальная теория не только англиканства, но и христианства в целом критически относится к прошлым упущениям церкви. Позиция, которая в сжатой форме выражается латинской формулой mea culpa — «моя вина», служит исходным пунктом почти для всех современных социальных концепций церкви. При помощи этой формулы церковные деятели многих конфессий с ранее не присущим им рвением подвергают критике свою собственную теорию и практику не столь уж далекого прошлого. «Раскаяние» идеологов англиканства в этом хоре звучит особенно выразительно. Этим приемом церковь хочет показать обществу свою «трезвость» и «объективность» при анализе прошлых исторических событий и свое «мужество» в признании собственной вины, что должно гарантировать, по их мнению, недопущение подобных «ошибок» в будущем.
Одним из первых среди англиканских идеологов, заговоривших в послевоенный период о «прошлых упущениях церкви», явился епископ Шеффилдский Хантер. Возглавляя епархию, которая находится в рабочем районе, он, как никто другой из его коллег, чувствовал враждебность и индифферентность рабочего класса по отношению к государственной религии. «Нам приходится расплачиваться трагическим образом за то, что церковь не сумела воплотить в собственной жизни царство божие и не оставалась верной своему учению применительно к социальной и политической жизни. Вполне возможно, что нам придется расплачиваться за это еще на протяжении длительного времени»[41].
Касаясь исторических событий, епископ с готовностью признает, что, несомненно, «первое столетие индустриального развития явилось действительно ужасной страницей в нашей социальной истории… В этот период церкви были полны, но церковь… не подняла своего голоса в осуждение эксплуатации»[42].
Все это, конечно, хорошо, хотя можно заметить, что вся «вина» церкви, которая сейчас столь «мужественно» признается, уже давно была подмечена и доказана атеистами и всеми прогрессивными мыслителями. Кроме того, при анализе новых концепций, выдвигаемых церковными теоретиками на фоне самокритичного подхода, обнаруживается, что должного контраста между старой и новой позицией церкви нет: новые теории оказываются лишь видоизмененными вариантами старых.
В плане теоретическом англиканская социальная доктрина вполне вписывается в общую современную буржуазную социологическую апологетику капитализма, которая пользуется такими понятиями, как «общество всеобщего благоденствия», «индустриальное общество», «смешанная экономика» и др.
Характерным примером анализа подобной христианско-социологической концепции могут послужить работы Д. Манби — экономиста, одного из ведущих теоретиков-социологов не только англиканства, но и других видов протестантизма.
В унисон с другими современными буржуазными социологами Д. Манби отмечает те новые черты, или, его словами, «мутации», капитализма, вследствие которых капитализм якобы перестал быть самим собой, переродился в иной, лучший общественный строй.
«Мир laisser-faire умер, если он вообще когда-либо существовал», — заявляет Манби, имея в виду под laisser-faire не что иное, как тот капитализм неограниченной свободной конкуренции, который породил невообразимые человеческие страдания на ранних стадиях индустриальной революции и развития капитализма[43].
Если, по Манби, капитализма больше нет, то что же стало на его место? Может быть, социализм? Зная притягательную силу социалистических идей, Манби не хочет отказаться от такой альтернативы. Словно щеголяя своим объективизмом, он готов допустить принципиальную возможность социалистического общества в Англии. Он с готовностью признает, что «такая система (т. е. коллективная система, в которой вся индустрия была бы национализирована. — Я. В.) в рамках демократии могла бы вполне успешно действовать в условиях Англии. К тому же все те основные цели, за которые боролись первые социалисты, могут быть достигнуты как при наличии смешанной экономики, так и при полностью коллективной экономике»[44].
Среди буржуазных социологов Манби выделяется особой «благосклонностью» к социализму, однако все эти вынужденные «поклоны» социализму, обусловленные силой и популярностью марксистских идей в современном мире, нужны были христианскому социологу лишь для того, чтобы, защищая идейные и экономические устои капиталистического общества, показать свой «объективизм». Вот дальнейший ход его аргументации. Признав в общих чертах достоинства социалистической системы, он тут же ставит ее на один уровень с… капитализмом свободной конкуренции! Причем общий признак социализма и капитализма свободной конкуренции он видит не в чем ином, как в догматизме.
Таким образом, пытаясь дискредитировать социализм и не найдя ни одного веского аргумента против него, христианский социолог договорился до абсурда.
Но вернемся к «положительной» части его социологии — к концепции «смешанной экономики». «Под «смешанной экономикой» я понимаю такую экономическую систему, в которой государство различными путями контролирует и планирует действия частного предпринимателя», — пишет он[45].
Надо сказать, что термин «предприниматель» (businessman), который фигурирует в этом определении, занимает весьма важное место в рассуждениях Манби и является центральным для всей концепции «смешанной экономики». Значимость термина «предприниматель» явствует хотя бы из того, что Манби, например, утверждает, будто главной причиной, из-за которой деятельность ранних английских христианских социалистов XIX столетия не увенчалась успехом, является недооценка ими «роли предпринимателя». Это, мол, «роковой недостаток в их понимании социальной системы»[46].
Христианско-социальная теория XIX столетия и даже современности страдает одним и тем же пороком — пренебрежением к функции предпринимателя, и, применительно к нашей эпохе, «стоит только установить настоящую роль предпринимателя — и откроется множество возможностей для ее воплощения в жизнь»[47].
Что же это за магическая «роль предпринимателя», признанием которой христианский социолог предлагает решить все злободневные проблемы современности? Почему его роль столь важна? Оказывается, роль предпринимателя так важна потому, что, согласно Манби, экономический процесс предстает перед человеком как нечто мистическое, неосязаемое, непонятное. За экономическими процессами скрываются силы, которыми человек не в состоянии управлять и которые он не может подчинить себе.
Может показаться, что тут автор говорит о капитализме неограниченной свободной конкуренции, который, согласно концепции апологетов «смешанной экономики», обладал всеми упомянутыми пороками, от которых он теперь — слава богу! — излечен. Оказывается, нет! Согласно Манби, «сегодня благодаря новым изобретениям (имеется в виду научно-техническая революция, с помощью которой капитализм якобы реформирован. — Я. В.) это состояние не улучшилось, а, наоборот, еще больше усугубилось»[48].
Что же получается? С одной стороны, мы узнаем, что капитализм «уже не тот», что он реформирован, что его недостатки устранены, а с другой — нам твердят, что все его основные пороки существуют и по сей день и грозят современному человеку стихийностью, неопределенностью, произволом… Тут налицо крайняя непоследовательность христианского социолога, которая вытекает из его религиозно-идеалистического взгляда на общество, из его тщетных попыток выступить апологетом изжившего себя общественного строя. Когда это ему выгодно, он проповедует доктрину «излечения капитализма», а когда ему необходимо во что бы то ни стало возвысить принципы личного предпринимательства и частной собственности — основные принципы капитализма, он вынужден волей-неволей подчеркивать тот же антигуманный, антиобщественный характер капитализма, с которым якобы уже покончено, но который на самом деле является постоянной чертой всякого эксплуататорского общества.