Другой англиканский священник, представитель более молодого поколения идеологов церкви, хотя и ратует за эволюцию современных церковно-государственных отношений, но также пытается найти объяснение существующему порядку не в чем ином, как в «английском характере», главной чертой которого будто бы является «мистицизм, состоящий частично из уважения к традиции вообще и частично из уважения к своей расе»[107].
Из мистического характера английской нации вытекает аргумент, согласно которому Церковь Англии, как ни одна другая церковная организация страны, является своего рода воплощением «моральной совести» английского народа. «Из всех существующих этических систем христианство менее всех разделяет нас как нацию… Всякий закон основывается на какой-то моральной системе. Если нация менее всего разделена тем фактом, что она одобряет переданный ей символ веры, то она… должна дорожить тем, что имеет. Вполне возможно, что государственная церковь в этой стране является аномалией, но это — хорошая аномалия»[108].
Нередко выдвигаются соображения, будто существующие церковно-государственные отношения дают возможность церкви лучше претворять в жизнь свою социальную доктрину и таким образом влиять на жизнь нации. Упоминавшийся епископ Сазеркский М. Стоквуд, например, писал: «Я считаю, что государственная церковь может благополучно повлиять на государство и таким образом предотвратить полный разрыв взаимоотношений»[109].
За этой фразой скрывается явная забота о том, чтобы создать при помощи государства благоприятную почву для распространения религиозной идеологии.
Существует также ряд внутрицерковных причин, объясняющих, почему многие англикане предпочитают нынешнее положение Церкви Англии. Речь идет о традиционной враждебности между «высокой» и «низкой» частями церкви. Эклектическое соединение разнородных элементов в одну церковную организацию исторически было возможно лишь благодаря государственному контролю, и многие боятся, как бы снятие этого контроля не повлекло за собой раскола церкви. А это в данной кризисной обстановке было бы крайне нежелательным для церковников. Финансово-юридическая зависимость от государства обеспечивает целостность церкви, что многими идеологами церкви вполне справедливо рассматривается как нейтрализующий фактор, не дающий возможности разгореться страстям приверженцев противоположных звеньев церкви. Епископ Сазеркский, например, считает, что право правительства назначать высокопоставленных церковных деятелей сдерживает рвение «низких» выдвигать «своих» епископов: «Если экстремисты получили бы возможность, они постарались бы повлиять на каждый случай назначения»[110].
В равной мере протестантские слои Церкви Англии видят в государственном статусе оплот против сближения с Римом и поглощения церкви католицизмом. Член парламента и церковный деятель мирянин Джон Корлд, выступая по радио, заявил: «Одной из причин, почему я особенно дорожу Церковью Англии как церковью государственной, является то, что этим обеспечивается протестантизм в Англии. Королева является законной главой церкви и, согласно присяге, которую она давала при коронации, должна сохранять наше протестантское наследие»[111].
Но, с другой стороны, существующие церковно-государственные отношения мешают англиканской церкви развивать экуменические связи с другими протестантскими организациями страны. Исключительное положение Церкви Англии на протяжении столетий явилось поводом для зависти и ненависти со стороны других церковных организаций — диссидентов.
Но здесь наблюдается и другая тенденция. Отход верующих от религии больше всего влияет на диссидентов (лиц, не принадлежащих к официальной религии). Церковь Англии, поддерживаемая государством, чувствует результаты секуляризации относительно в меньшей степени. Поэтому понятно, почему диссидентские церковные организации желали бы разделять выгоды, которые вытекают из особых отношений Церкви Англии с буржуазным государством, и почему многие церковные деятели опасаются полного разрыва между церковью и государством. Подобные настроения отразились, например, в докладе «Свободные церкви и государство Федеративного союза свободных церквей». В нем говорится: «…и хотя свободные церкви отвергают государственный контроль над, религией, они приветствуют государственное признание религии. Мы не желаем видеть секуляризацию государства в Англии»[112].
В этом заявлении обнаруживается вся глубина противоречивых современных церковно-государственных отношений. С одной стороны, церкви боятся, что без поддержки государства их влияние на население будет уменьшаться еще более быстрыми темпами, а с другой стороны, слишком очевидная зависимость от правящих классов выявляет социальную роль религии вообще. В результате церковь борется за свою независимость и в то же время боится обрести ее.
Большинство религиозных и светских буржуазных авторов предлагают разные полумеры, которые уменьшили бы в некоторой степени исключительное положение Церкви Англии, не затрагивая, однако, ее финансовой зависимости от государства, и создали бы таким образом видимость равноправия для других религиозных организаций. Одни предлагают предоставить места в парламенте не только епископам Церкви Англии, но и руководителям других вероисповеданий. Другие видят идеальное положение вещей в статусе Церкви Шотландии, которая тоже является государственной (для Шотландии) церковной организацией, однако государство не имеет права прямо вмешиваться в ее культ, в назначение иерархов и т. д.[113]. Но Церковь Шотландии не связана финансовыми узами с государством, и поэтому ее государственный статус несопоставим с государственным статусом Церкви Англии.
Полного формального разрыва между Церковью Англии и государством требует лишь сравнительно небольшая, но весьма активная группа церковных деятелей. Это, как правило, более молодое поколение священнослужителей, которые озабочены упадком религиозности и видят причину этого в самом характере церковной деятельности, и в частности в официальной политической доктрине государственной церкви. Характерным представителем подобных взглядов является Н. Стейси. «В Англии отход от религии зашел уже слишком далеко, чтобы ее спасти путем реформ… Реформ недостаточно. Нужна революция»[114]. «Революционеры» отдают себе отчет в том, что без поддержки государства Церковь Англии как крупный идеологический институт «рухнет в течение суток». Но они разделяют и взгляд Дж. Робинсона, согласно которому церковь в ее нынешней форме все равно обречена на гибель, и поэтому христианство должно «уйти в катакомбы для того, чтобы потом воскреснуть снова».
Священники, которые руководствовались теорией «новой теологии» и делали из нее вывод о необходимости полного разрыва с государством, предлагали программу реорганизации церкви, с тем чтобы она могла обойтись без государственной финансовой поддержки. Н. Стейси, например, предлагал разорвать с традиционными формами священства. Все пасторы, по его мнению, должны зарабатывать себе на жизнь, занимая мирские профессии, и выполнять обязанности священников «на общественных началах». В теологической подготовке священников он не видел надобности, ибо все равно никто больше не верит в «науку о боге». «Максимум веры и минимум догмы» — его лозунг. Все средства церкви он предлагал использовать для удовлетворения социальных нужд населения (к примеру, для решения проблемы ассимиляции иммигрантов и т. д.).
«Проблема церкви и государства является в первую очередь проблемой церковной политики, а не теологии», — писал в свое время известный политический деятель Англии Д. Дизраэли. И действительно, в нынешней дискуссии по вопросам церковно-государственных отношений на первый план выступает чисто прагматическая аргументация: церковные и буржуазные политические деятели стараются взвесить все «за» и «против» существующей системы с точки зрения действенности религиозной пропаганды. И именно потому, что престиж религиозной идеологии заметно упал, они предпринимают попытки найти новую форму политической доктрине англиканства. Но это, как мы видели, весьма противоречивый процесс, ибо ни одно решение в нынешней ситуации не в состоянии удовлетворить апологетов религии. В этом безвыходность современного религиозного кризиса. Тем не менее некоторая эволюция имеет место.
В 1962 г., когда Майкл Рамсей — сотый архиепископ Кентерберийский посвящался в сан, он, согласно обычаю, выступил с программной проповедью. В присутствии виднейших представителей правящего класса он впервые со столь высокой кафедры выдвинул требование «большей свободы для церкви в деле пересмотра своего культа». Он даже угрожал разрывом существующих церковно-государственных отношений, если государство лишит церковь свободы.
В 1974 г., уходя в отставку с поста архиепископа, М. Рамсей счел необходимым вернуться к этой теме в книге «Кентерберийский паломник». Усталым тоном он высказал свою неприязнь к существующим государственно-церковным отношениям и заявил, что, в случае если бы он, проснувшись в одно прекрасное утро, обнаружил государственный статус церкви отмененным, это не слишком огорчило бы его[115]. Изменение позиции Рамсея, видимо, объясняется тем, что за время своего пребывания в сане архиепископа ему не раз приходилось убеждаться в сложности и запутанности этого вопроса политической и духовной жизни Англии.
В середине 60-х годов он создал комиссию по выработке предложений для пересмотра существующих церковно-государственных отношений, которая закончила работу в 1970 г. Как можно было ожидать, представленный комиссией доклад содержал весьма половинчатые рекомендации. Наиболее радикальные предложения относились к способу назначения епископов Церкви Англии. И то они исходили не от всей комиссии, а только от меньшинства ее членов. Рекомендовалось упразднить право государства назначать епископов государственной церкви и дать в этом деле полную свободу само