Реликт (том 2) — страница 2 из 6

ВСПОМИНАЙТЕ МЕНЯГрехов

Мой дом — моя крепость

Туман был сухим, белым и пушистым, как вата, а не как насыщенное водой облако, сырое и холодное, готовое пролиться дождем. В нем изредка вспыхивали неяркие желтые огоньки, похожие на кошачьи глаза, появлялись и пропадали бесплотные тени, бродили трусливые шепоты и тихий смех. Живой был туман и добрый, хотя иногда и проносились сквозь него злые свистящие сквозняки, как отголоски давних и дальних ураганов и бурь. Но вот в нем далеко-далеко зародился иной звук: чистый и нежный женский голос… смолк… снова появился, ближе… три ноты а-и-о… еще не песня, но и не просто зов. Знакомые ноты, созвучные какому-то имени: а-и-о… Плач? Колыбельная? Кто поет?

Он напрягся, жадно ловя дивные звуки.

— А-и-о… нет-нет, ра-и-ор… Мелодичные, проникающие в самую душу, будоражащие слоги-ноты… и голос знакомый… Кто это может быть? Что говорит? Ра-и-ор… господи, Ра-ти-бор, вот как это звучит! Почему же так больно в груди от каждого звука?

Теплые ласковые руки легли на затылок, чьи-то губы нараспев снова произнесли его Имя…

Ратибор открыл глаза и рывком приподнялся, расширенными глазами вглядываясь в туман, ставший вдруг серым и плоским, как стена. Впрочем, это и в самом деле стена. Выходит, туман с голосом женщины — бред? Но и стена в таком случае — галлюцинация, откуда в «големе» быть стенам, да еще плоским?

— Что случилось, Дар? — задал привычный мысленный вопрос Ратибор. — Где я?

Ни слова в ответ.

Глаза, привыкшие к отсутствию света в комнате (в комнате?!), различали все больше деталей, которых не должно было быть на борту «голема», и Ратибор наконец осознал, что он действительно находится в чьей-то комнате с массой вещей и запахом жилого помещения.

Сел на кровати, сбросив легкое тонкое покрывало, погладил живот с привычным рельефом, грудь, руки — ни одной царапины или раны, кровь бежит по артериям и венам в обычном ритме… дьявол! Ратибор внезапно понял, что видит кровь сквозь кожу и ткань сосудов, и не только видит, но и слышит, как она движется! Интересный компот!..

Прислушался к себе, отмечая новые, непривычные, неизведанные ранее ощущения. Во-первых, он стал видеть не только в инфракрасном диапазоне, но и в ультрафиолете (голубые прожилки в стенах — это, конечно, энергокоммуникации и линии связи). Во-вторых, стал слышать ультразвуки (поскрипывания, кажется, издают сокращающиеся мышцы, а ровный шуршащий фон создает не что иное, как… броуновское движение молекул)!

Где-то в голове словно лопнул сосудик — заноза боли вонзилась в глазные яблоки и шейные позвонки, боль стекла горячей струйкой в сердце и стихла.

Ратибор медленно выдохнул, помассировал затылок. Ясно, что он не дома, но и не в клинике, там уже сработал бы сторож состояния и примчался бы врач, боль-то нешуточная!.. Может быть, его сначала лечили в клинике, а потом кто-то из друзей забрал к себе домой для окончательного выздоровления?

Он закрыл глаза и попытался сосредоточиться, чтобы поймать то чувство, которое когда-то пробудилось в нем на несколько мгновений: объемное ощущение окружающего мира. И тело послушно откликнулось на приказ, словно оно всегда умело это делать.

Процесс был ступенчатым: комната, небольшая, три на пять метров, высота тоже три, с нишами, подставкой виома и блоком «домового» в стене; за стенами еще комнаты, большие и малые, с мебелью и без, со шкафами, со встроенным технообеспечением, какими-то приборами, энергоблоками, машинами, киб-интеллектом (типа «Умник»), заэкранированными, неподвластными пси-зрению, зонами; стены ушли из «поля зрения», за ними проступило свободное пространство, сначала заполненное голубоватым туманом, потом туман осел, и Ратибор почувствовал деревья — лес… или парк? Водоем… озеро? Река… Еще здания, вернее, коттеджи, как и тот, в котором он находился… а ведь на дворе, кажется, весна?.. В голову снова бесшумно вонзилась раскаленная игла боли. Мир сузился до размеров зрачков — Ратибор едва не потерял сознание от нахлынувшей слабости. Понял, что переоценил силы, — организм еще не окреп и требовал деликатного обращения. Несколько минут отдыхал, продолжая прислушиваться к жизни тела с любопытством и недоверием. Нет, это явно не бред, — слишком детален и конкретен, галлюцинации такими четкими не бывают.

Тишина начинала тяготить.

Хозяин дома не показывался, не отзывался ни на мысленный вызов, ни на голос, и Ратибор осмелел.

Вспыхнувший свет — светилась вся масса потолка, причем, с эффектом небесной голубизны, — волшебно изменил обстановку современной спальни с изменяющейся геометрией и цветовым насыщением: ложе кровати ослепительной белизны; невесомый прозрачный квадрат журнального столика с кипой ярких стереожурналов и видеокнопок; трансформный шкаф с бельем, похожий на выпуклый фасетчатый глаз; второй шкаф — с одеждой, наполовину упрятанный в стену, с зеркальной дверцей; какой-то сложный аппарат у изголовья кровати, похоже, медицинский комбайн; ряд ниш в левой стене, правая — сплошное окно, включающее прозрачность по мысленному приказу. Стандарт… если не считать этих странных слепых и пустых ниш… пустых ли?..

Екнуло сердце.

В одной из них заклубилась звездная пыль, разбежалась к краям ниши, превращаясь в рамку, и взору предстало объемное изображение… чужанина! Черный «дышащий» сгусток то увеличивался в размерах, теряя четкость — клуб дыма, да и только! — то опадал, превращаясь в черный гладкий монолит. Он был снят на фоне какого-то сложного сооружения из призм, гофрированных полос и решеток, а слева от сооружения стоял пограничный драккар с открытым нижним люком.

Вторая ниша (обычные программ-проекторы) показала пейзаж Марса: «обкусанная планета» была сфотографирована как раз над центром Великой Марсианской котловины — воронки, оставленной Конструктором. В третьей улыбалась женщина, красивая, с узлом тяжелых медно-желтых волос на затылке, с широкими бровями, придававшими властное выражение лицу. А из четвертой ниши на Берестова глянула Анастасия Демидова: в спортивном костюме для выступлений на корте, с ракеткой в руке, готовая отразить подачу иди удар.

Ратибор сглотнул слюну и сел на кровать — ноги внезапно стали ватными. Однако сидел недолго. Первая мысль — это квартира Насти! — уступила трезвой оценке обстановки: спальня явно принадлежала мужчине. И принадлежать она могла только одному человеку — Габриэлю Грехову, проконсулу ВКС.

За дверью возник какой-то шум, тут же прекратился, но Ратибор уже понял, что это пробудился «Умник»: кто-то установил с ним связь, обменялся репликами и отключился. В то же мгновение на панели медицинского комбайна перемигнулись зеленые огоньки, в блестящей полусфере открылась шторка и, развернувшись языком, подала стакан с янтарной жидкостью.

— Укрепляющее, — произнес автомат.

Ратибор усмехнулся, взял стакан, попробовал и выпил с наслаждением, только теперь осознав, что его давно мучит жажда. Последствия не заставили себя ждать: через минуту он был бодр, полон сил и желания действовать, и без колебаний «пошел на разведку», накинув приготовленный ему халат с абстрактным рисунком.

За дверью оказалась просторная гостиная с мебелью в стиле «русского ренессанса»: дух захватило от красоты и щемящего чувства старины! Мебель была из разряда антикварной, а не скопированной современными технологическими линиями из пластика «под дерево», и хотя отдавала архаикой, разглядывать ее можно было долго. И говорила она о вкусах хозяина больше, чем любое другое хобби. Даже эффектор «домового» — длинная «свеча» с тонкими светящимися усами — выглядел в гостиной не инородным телом, дополняя ее убранство штрихом эстетической законченности.

С гостиной соседствовал рабочий кабинет хозяина: квадратная комната с видеостенами, книжной библиотекой и кристаллотекой, с приставкой киб-интеллекта из разряда «больших думающих интелматов», которые обычно использовались, насколько знал Ратибор, только крупными исследовательскими центрами. Зачем такая машина понадобилась Грехову в качестве персонального компа, догадаться было невозможно. Кроме того в углу комнаты над черным диском висел хрустально-прозрачный метровый шар с удивительной ячеистой структурой из золотой светящейся пыли — это была масштабная модель Метагалактики, проткнутая насквозь серебристой спицей.

Ратибор внимательно оглядел панель инка, чувствуя, что и его разглядывают в свою очередь.

— Включен? — спросил он негромко.

— У вас остались сомнения? — ответил с иронией инк в пси-диапазоне.

— Уже нет. — Гость невольно улыбнулся. — Ты говорил с кем-то… несколько минут назад. Не с Греховым ли, случайно?

— Нет.

— Я подумал — с ним, потому что автомат тут же выдал мне стакан с витаминизированным напитком. Как тебя зовут?

— Диего.

Отзвук былого знания задел струны памяти. Ратибор напрягся и вытащил воспоминание на свет: у Грехова был когда-то друг по имени Диего Вирт…

— Абсолютно точно, — откликнулся киб-интеллект. — Я сохранил многие черты характера Диего.

— А сам он?

— Погиб на Энифе-1, спутнике звезды эпсилон Пегаса.

— Извините.

Бесцельно потрогав полированный столик из темного дерева, Ратибор собрался было идти дальше, как вдруг заметил на корпусе инка небольшой выступ с рядом блестящих глазков и светящейся алой каплей звукового контроля. Под глазками отчетливо светились мелкие буквы и цифры: КЛ-КПР-100. Ратибор тихонько присвистнул — он впервые видел блок консорт-линии[22] с компьютерной пси-разверткой в личном пользовании, такие аппараты использовались только тревожными службами, да и то в особых случаях, когда надо было срочно ввести в курс дела ответственных лиц или оперативных работников — счет в таких случаях обычно шел на секунды.

— У Габриэля особые полномочия, — философски заметил Диего, уловив смятение гостя.

Ратибор не нашелся, что ответить, и выскользнул в коридор, продолжая разведрейд.

Фойе было как фойе — со скрытым видеомузыкальным устройством и небольшой картинной галереей, в нем можно было танцевать и беседовать, при желании вырастив из стен и пола любую мебель.

Кухня блестела стерильной чистотой, оборудованная домашним кулинарным киб-комплексом «Гурман-140», способным приготовить любые блюда из меню ста сорока национальных кухонь. Было похоже, что пользовались им совсем недавно, в кухне устойчиво держались сложные вкусные запахи, вызывающие аппетит. Ратибор принюхался и прикусил губу: здесь явно поработала Настя — гамма запахов была сотворена ею.

Он вернулся в спальню, обошел ее кругом, знакомых запахов не обнаружил, вздохнул с облегчением, криво улыбнувшись в ответ на реплику совести: я была о себе лучшего мнения.

Кроме осмотренных в доме Грехова обнаружились еще две комнаты, обе заблокированные и не реагирующие на приказ открыться. В одной из них прятался реактор, стандартный кварк-биг, — судя по слабым пульсациям низкочастотного электромагнитного поля, пробивающегося сквозь толстый защитный экран, а возле второй Ратибор невольно задержался: показалось, что за дверью его ждет глубокий колодец, даже не колодец — бездонная пропасть! Ощущение было нечетким, расплывчатым и недолгим, и Ратибор поначалу отнес его в разряд иллюзорных картин, так называемых ложных чувств, созданных перевозбужденным подсознанием, но когда на смену первому пришло еще одно странное ощущение, — будто за дверью начинается длинный тоннель, уходящий в неведомую даль, в бесконечность, Берестов наконец понял, в чем дело: он стоял перед кабиной метро!

Он не сразу справился с изумлением: ожидал всего, только не того, что увидел; вряд ли кто-нибудь еще на Земле додумался до установки в своей квартире стационарного блока метро. Ай, да Грехов! Ай, да тихоня-проконсул из синклита старичков-экспертов! Это же надо умудриться — доказать ВКС необходимость установки метро в своем коттедже! А, может быть, он ничего и не доказывал? Просто взял и установил. Сам. Как и питающий метро стандартный кварк-реактор… м-да…

Ратибор покачал головой, безрезультатно потолкал дверь и задумчиво направился в рабочий кабинет хозяина, откуда киб-интеллект по имени Диего продолжал переговариваться с кем-то в пси-диапазоне, то ли с самим Греховым, то ли с инками научных центров или других владельцев.

Сначала Ратибор осмотрел прозрачный шар с ячеистой моделью Метагалактики или, как теперь говорили, местного галактического домена; напоминающего соты: стенками ячеек служили скопления галактик, складывающиеся в длинные волокна и перегородки. Система галактик, известная под названием Скопление Волос Вероники, в которую входила и Галактика, давшая жизнь Солнцу, выделялась на модели цветом: светилась она чистой зеленью, и именно в нее вонзалась длинная серебристая спица, протыкавшая шар от его границы; при первом рассмотрении Ратибору показалось, что спица пронзает шар насквозь. И вдруг его озарило: спица вне всякого сомнения представляла собой канал Большого Выстрела, след движения Конструктора!

Приблизив лицо к шару, Ратибор разглядел еще одну интересную деталь: спица БВ не заканчивалась у границ Галактики, а выходила из нее под другим углом тоненьким алым лучиком, словно отразилась от звездного зеркала, потеряв часть энергии. Путь Конструктора не заканчивался в Галактике, и Грехов знал это!

Почувствовав головокружение, — по сути он был еще очень слаб, — Ратибор отдохнул в одном из кресел, прикидывая, где может находиться проконсул и что делать дальше, потом решил воспользоваться представившейся возможностью и выяснить обстановку в большом мире. Опасался он только одного: что инк не разрешит ему включить консорт-линию.

Однако опасения оказались излишними: Диего без колебаний и выяснения полномочий гостя, — вполне могло быть, что об этом позаботился Грехов, — включил блок КЛ с контуром пси-развертки, и Ратибор оказался в большом зале с доброй сотней работающих виомов и мониторов контроля связи. Он сразу узнал это место — зал прямой координации ВКС, хотя ни разу в нем не был.

Судя по ливню информации, вылившемуся Ратибору на голову, зал служил в настоящий момент штабом режима ГО, введенного по всей Солнечной системе из-за вторжения Конструктора, а так как уровень управления, осуществляемого из зала, был стратегическим и прогнозирующим для главнейших производственных и научных центров Системы, то подчинение его решению одной задачи указывало на глобальный масштаб последней. Тактический уровень управления принадлежал спейсеру «Клондайк», где располагались руководители тревожных служб человечества, в том числе и Аристарх Железовский, и технологическому центру Земли, распоряжавшемуся энергетическими и материальными ресурсами человечества для разработки и постройки защитных поясов, а оперативное управление осуществлялось погранзаставами и станциями аварийно-спасательной службы.

Ратибор узнал, что Конструктор углубился в Солнечную систему до орбиты Нептуна и прошел мимо этой гигантской планеты чуть ли не впритирку, уничтожив все ее спутники и содрав с нее треть атмосферы — по массе, так что теперь вокруг Нептуна вращался по эллиптической орбите всего один спутник — газовое облако.

Подойти к Конструктору близко не удавалось из-за чудовищной поляризации вакуума, следствием которого было рождение монополей, тяжелых элементарных частиц с одним магнитным полюсом, ставших печально известными из-за их «агрессивности»: протоны, взаимодействуя с этими частицами, распадались на пару электрон-позитрон, гамма-квант и нейтрино, что переводилось на нормальный язык, как распад вещества! Стоило одному монополю попасть на любую планету — и кто знает, что от нее осталось бы через полсотни лет…

Ратибор отнесся к этому сообщению равнодушно, однако то, что исследователи обнаружили по трассе Конструктора целые глыбы монополей, так называемые кластеры, заставило его поежиться. Не надо было обладать сверхвоображением, чтобы представить картину падения такого кластера на Землю. Но и это было еще не все: след Конструктора, который когда-то назвали Большим Выстрелом, «похудел» и разорвался на отдельные «капли», продолжавшие путь к Солнцу, но главное, что эти «капли» оказались «кварковыми мешками» колоссальных масс — слипшимися в астероиды кварками. Один кубический сантиметр вещества «мешков» имел такую же массу, как и вся Земля! Таким образом навстречу Солнечной системе мчалась чуть ли не со скоростью света очередь почти невидимых — до метра в диаметре — пуль, обладавших массами звезд и огромной энергией.

Ратибор, несколько осоловевший от обилия цифр и сотен научных сведений, заставил мозг работать избирательно, а не впитывать все подряд, и выбрал наиболее интересные и важные группы сообщений. В первую группу вошли данные о Конструкторе, дополняющие те, которые Берестов уже знал, и самым интересным было сообщение о том, что бывший «Прожорливый Младенец» начал исследовать людей, зондировать их психику, использовав малую толику своих возможностей.

Во вторую группу вошли рапорты оперативных дежурных, сводки по регионам и общий анализ обстановки, сообщавшийся по компьютерной сети всем руководителям ГО каждые полчаса. Выслушав лаконичное: «В Системе динамика сил — в пределах суточного прогноза», — Ратибор четверть часа рассматривал выданную интелматом-координатором ГО (использовался большой киб-интеллект Совета по имени Маг) пси-картину вторжения Конструктора в Солнечную систему, чувствуя, как непроизвольно напрягаются мышцы спины и холодок жути стекает из головы в желудок.

На схеме, занимавшей весь объем центрального виома — шесть на двадцать метров — алый конус Конструктора, не уступающий по размерам части Солнечной системы внутри орбиты Меркурия, преодолел одну десятую пути до Солнца и углубился в пространство Системы примерно до середины пояса между орбитами Нептуна и Урана, продолжая двигаться дальше со скоростью около шестидесяти трех километров в секунду и распустив длинный хвост из искрящейся алмазной пыли — так на схеме обозначался кильватерный след Конструктора, «взбаламутившего» вакуум до рождения многих странных частиц, волн, энергетических вихрей, пиков и провалов…

Вокруг алого конуса метелью кружилась мигающая голубым и зеленым стая «саранчи» — исследовательский флот землян, и отдельно, кавалькадой, вернее, конвоем, строго выдерживая строй, шли параллельным курсом спейсеры погранфлота — яркие желтые звезды, выбрасывающие время от времени тонкие лучики света.

Третье облако огней между орбитами Юпитера и Марса означало строительную площадку защитных бастионов с «потрясателями вакуума», за которые Конструктору ходу не было, дальше начинались владения человека, «пригороды» цивилизации с густой сетью космических поселений, заводов, энергостанций, зон труда и отдыха.

Со стороны, издали, да еще на схеме, картина вторжения не впечатляла: подумаешь, где-то далеко, за сотни миллионов километров от Земли движется нечто, напоминающее хвостатую комету или хойловское черное облако. Однако Ратибор хорошо представлял, что это такое в действительности, и ему не надо было рассказывать, какой лихорадочной деятельностью занимаются сейчас все научные и технические центры человечества, а в особенности погранслужба и особый ее отряд — отдел безопасности.

Очнувшись, бывший кобра и оператор тревожного режима переключился было на впитывание информации еще одной интересующей его группы проблем, но успел отложить в памяти лишь известие о нападении на стройотряд, занятый монтажом одного из форпостов на пути следования Конструктора. Какой-то звук, даже не звук — бесплотная тень звука, заставил его оторваться от созерцания следующих непрерывно одна за другой картин, интуитивно выключить консорт-связь и выглянуть в коридор.

Он не ошибся — это сработала камера метро, пропуская в жилище хозяина.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Габриэль Грехов был одет по последней моде в строгий уник цвета маренго: рубашка с погончиками, обтягивающая живот и свободно облегающая плечи, брюки прямого силуэта с металлическими швами и десятком плат, создающих «эффект осьминога» (казалось, что у обладателя брюк не двое, а по крайней мере четыре ноги).

— Оклемался? — спокойно произнес Грехов. Впрочем, не сказал — подумал, но Берестов отлично расслышал его мысль. И не удивился этому.

— Тоже правильно, — мысленно «кивнул» Габриэль, продолжая внимательно изучать лицо гостя. — Мы теперь с тобой одного дуба желуди. Боли мучают?

— Изредка, странные, блуждающие…

— Скоро пройдут. Пошли завтракать.

Ратибор вдруг с удивлением обнаружил, что зверски хочет есть. Грехов молча проследовал на кухню, набрал программу, искоса поглядев на вошедшего следом безопасника. У того внезапно снова на миг защемило сердце: Настя была здесь, и не раз. Вспомнилась пословица, которую она любила цитировать: «Для хорошего повара годится все, кроме луны и ее отражения в воде»[23].

Грехов едва заметно улыбнулся: он понял, о чем подумал Ратибор. Сев, кивнул на второй стул; на кухне их было всего два.

— Китайцы знали толк в подобных вещах. Их кулинария — это самая настоящая алхимия, логическое умение творить неведомое из невиданного. А вот, к примеру, японская кулинария — это искусство создавать натюрморты на тарелках. Ты какую кухню предпочитаешь?

— Вкусную, — ответил Ратибор. — Как я здесь оказался?

Комбайн со звоном выдвинул из своего нутра поднос, заставленный яствами, рассчитанными на две персоны. Здесь были маринованные грибы — рыжики, вареные раки, вареники, жареная брюква, гренки и высокие бокалы с янтарным напитком — единственной вещью, которой не знал Ратибор.

— Русская кухня… — пробормотал он, глотая слюну. — Дань вежливости? Сто лет не ел раков…

— Я русский, — пожал плечами Грехов, углубляясь в трапезу. — Имя — дань дружбы отца с одним французом. А вообще-то дерево предков я помню до ста шестидесятого поколения, на три с половиной тысячи лет назад.

Ратибор поперхнулся: он дегустировал напиток.

— Ты сказал — помню? Простите…

Грехов кивнул.

— У меня абсолютная память, в том числе и родовая, наследственная. Я помню все, что со мной было, вплоть до момента рождения.

— Но это же… страшно! — Ратибор во все глаза смотрел на проконсула. — Как можно жить, ничего не забывая?

Хозяин поднял на гостя мрачноватый взгляд, глаза его, почти полностью занятые зрачками, казались бездонными.

— Ты хотел добавить: и не свихнуться при этом? Я живу. Пей, пей, это клюквенный мед: в прокипяченный с водой мед добавляется клюквенный сок, гвоздика, корица и дрожжи. Смесь пьется охлажденной через два дня. Как на вкус?

— Странно… и приятно… как у Грина: улей и сад.

У глаз Грехова собрались веселые морщинки, однако иронизировать он не стал, добавил только:

— Рецепт старый, приготовление мое. Рекомендую отведать вареников, это старорусские, рецепту две тысячи лет.

Но Ратибора не нужно было уговаривать есть, его аппетит не нуждался в рекламе предлагаемых блюд.

Через двадцать минут он отодвинулся от стола, чувствуя непривычную приятную тяжесть в животе и легкую эйфорию — то ли от меда, то ли от приступа слабости. Грехов сделал чай с брусникой и чабрецом, и они еще некоторое время неторопливо прихлебывали душистый и вкусный напиток. Потом Ратибор вспомнил свое пробуждение и повторил вопрос:

— И все же, как я здесь оказался? Ваших рук дело? Как вы меня выдернули из Конструктора?

Грехов покачал головой.

— Я только договорился с Сеятелем, чтобы он доставил тебя сюда. Честно говоря, надежды было мало, но ты на удивление цепкий парень, хотя на мой взгляд чуть более эмоционален, чем требуется мужчине.

— У меня о себе другое мнение. Значит, спас меня…

— «Серый призрак», я называю его Сеятелем, хотя это имя уже не соответствует его деятельности. По сути, ты его должник, как и я.

— Говорят, «призраки» сидят в Системе…

— Не только они, но и роиды, и К-мигранты, и еще какие-то гости, с которыми земляне еще не сталкивались в космосе. Конструктор — явление интергалактическое, метаглобальное, и о его вторжении известно многим, в том числе и таким существам, которых мы не знаем.

— Я понял так, что положение аховое.

Грехов прищурился, отрицательно качнул головой.

— Это по мнению Совета. На самом деле катастрофы не будет. Кстати, я совсем недавно узнал этимологию этого слова: оказывается, оно образовано от народного «костовстреха». А положение таково, что если строители успеют смонтировать дредноуты — я имею в виду вакуумные резонаторы в «ничейной полосе», — и откроют огонь, то Конструктор будет травмирован еще больше и вряд ли выкарабкается из глубокой депрессии и беспамятства. Он до сих пор не может прийти в себя после пробоя «ложного вакуума», отделяющего «пузыри» вселенных друг от друга, хотя и пытается проанализировать свое положение и определить, куда он попал. Ты слышал об исследовании, которое он устроил с людьми?

— Пси-зондаж?

— Нечто в этом роде. Но дело в том, что «мозг» Конструктора в результате травмы разбит на отдельные «сегменты», которые не взаимодействуют между собой, каждый из них мыслит и действует самостоятельно, зачастую мешая друг другу, из-за чего Конструктор не является полноценной личностью. «Призраки» пытаются ему помочь, стараясь разрушить блокировку «сегментов», но пока безрезультатно. Если бы Конструктор был здоров, он изучил бы феномен человеческой цивилизации так; что мы и не заметили бы, а все его нынешние «исследования» не что иное, как попытки больного выведать у врача его профпригодность.

Ратибор едва удержался от вопроса: «откуда вам это известно?», но Грехов все равно расшифровал его мысль, глаза его на мгновение превратились в колодцы, полные тоски и муки. Только на мгновение.

— Вы считаете. Конструктору нужен… врач? — спросил Ратибор. — Интересно, кто же из людей способен выполнить эту роль?

— Один человек и не сможет. Роль врача могут выполнить только все люди вместе, и не только люди, но и чужане, и «серые признаки», и К-мигранты, и те, кого мы еще не знаем. Все мы — детали одного механизма, вернее, ингредиенты одного лечебного препарата, и каждый ингредиент не менее важен, чем все остальные. Конструктору нужно больше, чем может дать человечество. А оно пока собирается дать ему только вакуум-резонаторы. — Грехов усмехнулся. — История повторяется, никто не торопится вспомнить, что человечество уже проходило этапы научно-технической самоуверенности и технологической спеси, никто не учитывает пословицы: сильный грозит пальцем, слабый — кулаком.

— Разве Конструктор уже грозил?

— Не грозил — предупредил, причем преднамеренно, пройдя рядом с Нептуном, хотя мог обойти его на безопасном расстоянии. Это и пальцем-то назвать нельзя, просто «дуновение ветра», а мы потрясаем мускулами, строя то Т-конус, то дредноуты с излучателями.

— Вы говорите так, будто презираете людей… Или сказывается гордыня экзосенса?

Грехов покачал головой, нахмурился, потом улыбнулся.

— Уел, что называется. Впрочем, ты тоже экзосенс, может быть, даже в большей степени, чем я, так вот и спроси себя — сам ты чувствуешь презрение к людям? Нет? Откуда же взяться этому чувству у меня? А что касается гордыни… что ж, неплохо сказано, у экзосенса и гнев должен быть гордым, и презрение, и ненависть, и любовь. Кто-то из религиозных деятелей Индии, один из адептов философии одиночества, сам будучи экзосенсом, назвал всех экстрасенсов архатами[24], в своих целях, конечно, для рекламы своего мировоззрения и вероучения, но я не стал бы ему возражать, хотя сам лично отношу себя к мадхьяме[25].

Во взгляде Грехова светились мудрость и лукавство, и Ратибор ответил ему понимающей улыбкой. Несколько раз он ловил эхо направленных пси-передач — беззвучные толчки в голову — пока не увидел на мочках ушей Грехова черные капли пси-рации и не понял, что Габриэль включен в опер-связь и все время получает какие-то сообщения.

Перешли в гостиную, потом в рабочий кабинет хозяина, откуда Грехов позвонил кому-то, выслушал ответ и прекратил разговор, не сказав ни слова. Спросил:

— Что собираешься делать дальше? Предупреждаю только, что ты еще не окреп, несколько дней придется поберечься.

— Я буду осторожен. — Ратибор задумался, уйдя мыслями в себя; скулы резче выступили на лице. — Известно, кто убил физика Вакулу?

Грехов сощурился, от его внимания не ускользнула перемена в настроении гостя.

— Мэтьюз Купер, бывший поликос-инженер. Кстати, он же едва не отправил на тот свет Шадрина.

Ратибор вздрогнул, почувствовал укол боли в висок и медленно выдохнул воздух сквозь зубы.

— Едва не отправил? Значит, Юра жив?

— Уже поправился, Железовский разрешил ему работать в прежней должности.

— Я найду его. — Ратибор имел в виду Купера. Грехов понял.

— Не переоценивай силы, юноша. То, что ты когда-то справился с одним К-мигрантом, ни о чем не говорит, видно, ты баловень судьбы. Но с тех пор они поменяли тактику, нашли способ векторного перехода из любого «привязанного» канала метро на свою базу, обрели энергетическую независимость и так далее. К тому же их возможности полностью никому неизвестны, даже мне… — Грехов остановился, изучая отвердевшее лицо безопасника. — Короче, я не советую тебе связываться с К-мигрантами, бороться с ними в одиночку трудно, если вовсе не невозможно.

— Трудное — то, что можно сделать немедленно, — тихо сказал Ратибор. — Невозможное — то, что потребует лишь немного больше времени[26]. Я найду его.

Грехов посидел немного, не меняя позы, потом резко встал и вдруг застыл, вслушиваясь в какое-то сообщение.

— Что? — встревожился Ратибор, тоже вставая; он думал о Насте, но спрашивать о ней у проконсула не захотел.

— Глобалисты добились наконец включения ОО-предупреждения[27], все компьютерные системы управления синхронизируются в соответствии с задачами ГО, но вряд ли эта мера существенно изменит положение.

— Почему?

— Потому что игнорируется единственное правило запрета на направление деятельности общества в таких масштабах — человечество не имеет максимально полной информации о последствиях атаки на Конструктора и не желает иметь.

— Может быть, не все человечество?

Грехов помолчал, прислушиваясь к шепоту инка, буркнул короткое: жду, — оглядел наряд Ратибора.

— Итак, ты уходишь?

Ратибор понял, что Габриэль ждет гостей, тоскливо заныло в груди. Проконсул хмыкнул.

— Гостей я и в самом деле жду, но лучше тебе их не видеть. — Габриэль исподлобья взглянул на вспыхнувшего Ратибора. — Одевайся, одежда твоя в шкафу в спальне. И учти: за моим домом ведется наблюдение, и выйдя из него, ты автоматически попадешь под надзор.

— К-мигранты?

— Они. Уважают.

Ратибор побрел переодеваться. А когда натягивал новые мокасины с маркой «Маленький Мук» — точно по ноге — в доме сработало метро. Ратибор прислушался: из коридора донеслись чьи-то голоса, странные металлические перезвоны и глухие удары, от которых заметно вздрагивал весь дом. Впечатление было такое, будто по коридору прошествовал закованный в латы гигант-рыцарь… или слон. Раздумывая над словами Габриэля о гостях: «Лучше тебе их не видеть», — Ратибор машинально выпил бокал прозрачного, как слеза, напитка, который предложил ему медкомплекс, и, пройдя коридор, заглянул в гостиную.

Он успел заметить странную горбатую фигуру, карикатурно напоминающую человека, до половины закованную в полированный металл, с грубым, глыбообразным торсом, отливающим лоснящейся чернотой, и в следующее мгновение толчок в грудь отбросил его вглубь коридора, дверь в гостиную закрылась. Через несколько секунд она выпустила хозяина с ярко-красным стержнем в руках.

— Извини, я не предупредил. Могу вызвать такси. Впрочем… — Грехов оглянулся на дверь, кинул в нее стержень, который исчез без стука. — Иди через метро, код выхода сообщит автомат запуска. Понадоблюсь, — зови. И не увлекайся охотой за К-мигрантами, они — побочные дети Конструктора и сами жертвы обстоятельств, изгои, а главное, более несчастны, чем самый несчастный из нас.

Ошеломленный Ратибор кивнул, но пришел в себя только в кабине метро, более просторной, чем можно было судить об этом из коридора.

— Куда? — меланхолично задал вопрос автомат запуска.

— Домой, — вздохнул Ратибор, вспоминая поговорку: мой дом — моя крепость. Дом Грехова полностью отвечал этому постулату.

— Ближайшее метро — вторая станция Рославля. Счастливого пути.

И Ратибор вышел в вестибюль рославльского метро, машинально запомнив код выхода на метро Грехова.

* * *

Почти час он бродил по городу, ошалев от чистого воздуха, простора, ярких весенних красок и особой тишины, присущей толь ко городу-лесу, и продолжая вспоминать сцену у Грехова. Кто это был? Человек в спецодежде, в особом скафандре? Не похоже, да и скафандров таких не существует, уж это Ратибор знал точно. Ряженый? Едва ли, до праздников далеко, а просто так разгуливать в этом наряде по городам и весям никто в здравом уме не станет. Робот-андроид? Тоже не очень-то удачное объяснение: андроиды используются так редко, что встретить их в обычной квартире практически невозможно. Тогда кто это был?..

И чем дольше анализировал ситуацию Ратибор, тем больше склонялся к мысли, что он видел… чужанина! Роида. Правда, самым уязвимым местом гипотезы было ее логическое обоснование: с какой стати чужанин вдруг захотел нанести визит землянину, в то время как состояние отношений роидов и людей — нулевое? На этот вопрос ответа у Берестова не было, и он решил пока не ломать голову над загадкой, позволив себе только воскликнуть в душе: ай, да проконсул! Сколько же тайн хранит твоя родовая «крепость»?..

Нагулявшись, Ратибор некоторое время привыкал к дому, приводил мысли в порядок, прибирался, переодевался, разговаривал с «домовым», смотрел программу новостей по видео: мир жил своей многогранной жизнью, строил и разрушал, сажал деревья и вырубал леса, рожал и хоронил, смеялся и плакал, и все это — сквозь тихую, но отчетливо слышимую ноту режима тревоги, порождающую в душах темные тени суеверного страха и неуверенности в завтрашнем дне.

Дважды он порывался позвонить Насте, но оба раза по какой-то необъяснимой причине срабатывал внутренний выключатель, останавливающий начавшееся было движение; не интуиция, скорее, опасение увидеть Настю в чужой компании, веселящуюся, забывшую обо всем… Воображение рисовало некрасивые сцены появления Ратибора в разгар веселья, и в конце концов он заблокировал мысли о девушке насмерть, приказав себе включиться в прежний ритм жизни безопасника: у него была цель, и следовало идти к ней самым коротким путем. Но если до миссии посла он был коброй, то есть руководителем обоймы риска, имея почти неограниченные возможности для оперативной работы, то теперь стал гриф-мастером, оперативником-одиночкой, и следовало приспосабливаться к новому положению как можно быстрей.

Все еще прислушиваясь к своим ощущениям, находя в них все новые оттенки при смене рода деятельности — принимая душ, он, например, испытал восхитительное чувство раскрывания пор кожи, — Ратибор наконец составил в уме программу действий, переоделся в спортивный комби серого цвета с черными кармашками и поясками, нацепил пси-рацию и настроил ее на трек отдела безопасности, использовав свой личный код: теперь он мог получать все новости, поступающие в отдел.

Звонить друзьям он не стал.

Голова изредка побаливала («Блуждающие боли», — вспомнились слова Грехова), и хотя он не привык обращать внимание на такие мелочи, организм сам знал, как с ними бороться, тем не менее ради страховки Ратибор решил пройти медосмотр.

В медсекторе Управления его знали и приняли, как надо, выразив симпатии в виде улыбок и похлопываний по плечам и спине: все были рады его возвращению, зная, откуда вернулся бывший оператор-прима «Шторма». Дежурный врач-универсалист со смешной фамилией Задира быстро набрал программу медицинскому инку, и Ратибор, раздетый, до плавок, нырнул в узкий коридорчик анализационного комплекса. Когда он вышел с другой стороны и увидел физиономию врача, представлявшую собой скульптурную маску бога изумления, он даже перепугался, заподозрив самое худшее — скрытые психические отклонения, но врач развеял его подо зрения:

— Елки-палки, вот это тонус!

Смотрел он на дисплей, и Ратибор тоже заглянул в белый объемный куб, но увидел лишь облако мигающих зеленых огней, какие-то светящиеся цифры, знаки и символы.

— Никогда не думал, что увижу подобное снова! — Врач все еще пребывал в нокдауне, пораженный до глубины души.

— Так плохо? — спросил Ратибор, одеваясь. Врач очнулся, шибко потер ладонью затылок.

— Наоборот, ваш КЗ[28] на порядок превышает КЗ нормального человека! Как и остальные параметры вплоть до кардиорезерва! Например, вы реагируете на оптические раздражители в пятнадцать раз быстрее, чем требуется по норме — до десяти миллисекунд вместо ста пятидесяти. Или вот еще: предельная скорость обработки информации в мозгу человека — пять тысяч бит в секунду, а у вас этот показатель — пятьдесят шесть тысяч! Не знаю, с помощью какого тренинга вам удалось это сделать, по-моему, таких приемов не знает ни традиционная медицина, ни восточная, ни какая другая. Таких приемов просто не существует в природе!

— Значит, я здоров!

— Как бог! — вырвалось у врача, — Вернее, как Геракл! Вы хоть сами-то понимаете, какие у вас резервы? Вы же можете завязать узлом гриф штанги.

— Это неплохо, — кротко сказал Ратибор. — Хотя в истории есть примеры и похлеще, помните — Железный Самсон? Или Поддубный. А сколько русских богатырей мы не знаем? Да, — вспомнил Ратибор, — вы говорили, что видели подобное второй раз. А первый раз у кого?

— У шефа КОБ Железовского.

Берестов кивнул и оставил ошарашенного врача вместе с его не менее ошеломленной гвардией. На сердце отлегло, с организмом все было в порядке, какие-либо отклонения медики заметили бы, а это означало, что таинственная фармакопея Грехова (или «серого призрака»?) действовала безотказно, возродив его из того «пепла», что остался от безопасника после долгого путешествия внутри Конструктора.

Используя сертификат кобры, он в три приема — Управление — база «Радимич-2» — спейсер «Клондайк» — добрался до тактического центра управления режимом ГО в Солнечной системе и застал Железовского на смене дежурства.

В зале кроме комиссара присутствовали еще пять человек, трое — «первая» смена: командор погранслужбы Эрберг, президент Академии наук Земли Максимов и незнакомая смуглая женщина в саронге, вероятно, член СЭКОНа, — и трое — «вторая»: Железовский, кобра погранслужбы Демин и директор УАСС Кий-Коронат.

Немая сцена длилась недолго, первым опомнился Демин:

— Чур меня!

Осторожно дотронулся до плеча Ратибора.

— Кажется, не привидение… Берестов, это ты, или новый тест Конструктора?

— Навь[29]! — сказал Кий-Коронат, отмахиваясь пальцем.

— Ну, уж нет, на мертвеца не похож, — возразил Демин, и они оба посмотрели на застывшего комиссара.

Человек-скала наконец шевельнулся и молча обнял Ратибора так, что тому пришлось растопыриться изо всех сил, чтобы не быть раздавленным. Их мысленный диалог длился немногим больше трех секунд, но они прекрасно поняли друг друга, после чего Железовский снова превратился в каменного «роденовского мыслителя», скупого на жесты, мимику и слова.

— Что говорят медики?

— Ничего страшного, я у них только что был.

— Мог бы сообщить о своем появлении сразу, — ворчливо заметил Кий-Коронат, залезая внутрь кокон-кресла. — Это непорядок.

— Черт меня дери, я счастлив, что ты жив! — Демин сжал локоть Берестова и тоже уселся в кресло. — Извини, пора включаться в бдение, вечером — ко мне, без возражений!

Ратибор с улыбкой пожал плечами, благодарно покивал в ответ на возгласы и пожелания здоровья уходящей смены.

— Созвонимся.

— Иди, — сказал Железовский. — К работе ты еще не готов. Потом разберемся, куда тебя можно пристроить. Твой спаситель — Грехов?

— Он сказал — «серый призрак», Сеятель. Но очнулся я у него.

— Он на Земле?!

Удивленный реакцией комиссара, Ратибор кивнул.

— А где ему надлежит быть?

Железовский, Кий-Коронат и Демин переглянулись.

— Сюрприз, — усмехнулся директор УАСС. — Его ищут чуть ли не все розыскники отдела, а он на Земле.

— Что в этом удивительного?

— Ничего, если учесть, что исчез он вместе со своим драккаром здесь, возле Конструктора. — Комиссар-два отвернулся, повозился в кресле и застыл, полузакрыв глаза, сразу включившись в переговоры с десятком вызывающих центр абонентов.

— Хочешь посмотреть на Конструктора снаружи? — спросил Демин, меняя тему разговора.

Изображение звездного поля в главном обзорном виоме вздрогнуло, и весь его объем заняла странная, чарующая взгляд картина: колоссальный оранжевый, но не ослепляющий, язык огня с волнующимися, трепещущими краями, внутри которого угадывалось какое-то струение, движение туманных волокон и спиралей, непрерывный плавный переход друг в друга разнообразных геометрических фигур, диффузных форм, и просто «клубы дыма» со вспыхивающими яркими золотыми искрами.

— Красиво? — спросил Демин, понизив голос.

— Не отвлекайтесь, — проворчал Кий-Коронат, — с погранзаставой будете работать вы.

— Внимание, оптическое предупреждение! — раздался пси-голос координатора спенсера. — Охранению приграничных зон императив «смотри в оба»!

— Очередная трансформация форм, — пояснил Демин, не меняя рассеянного тона, он тоже присоединился к оперативному полю управления и начал «пасти» свой сектор ответственности. — «Факел» — одна из наиболее простых его конфигураций, проще только эллипсоидный диск, похожий на огромный человеческий глаз.

В следующее мгновение «язык огня» Конструктора буквально за несколько секунд превратился в сгусток невиданных по сложности светящихся фигур, описать которые можно было только формулами, но никак не человеческим языком. Каждый завиток этого сверхсложного конгломерата форм «дышал», то усиливая свечение, то превращаясь в тлеющую головешку, и подчинялась эта пульсация свечения определенному ритму, напоминающему ритм тамтама. Холодок страха протек у Ратибора между лопаток, когда он представил, какого масштаба объект подчиняется синхронному переливу свечения с точностью до тысячных долей секунды, в то время как даже свет мог обежать тело Конструктора не раньше, чем за две с половиной минуты!

— Внимание, наблюдается «еж-эффект»! — предупредил координатор. — Полное капсулирование!

— Изредка он вдруг начинает излучать энергию узкими пучками, «струнами», — пояснил Демин, — во все стороны, словно еж иголками ощетинивается. Похоже — держит с кем-то связь.

Ратибор уловил косой взгляд Железовского, понял, что мешает, и заторопился.

— Последний вопрос: кто из ученых занимается исследованием возможностей К-мигрантов? Савич или кто-то из его команды?

— Зачем это тебе? — буркнул комиссар.

— Пора несколько ограничить их террористическую деятельность.

— Тебе это не по зубам, — недовольно проговорил директор УАСС.

Ратибор посмотрел на него, не желая возражать. Железовский смотрел на безопасника, взвешивая решение.

— Обойму я тебе дать не могу, даже малую, свободных попросту нет.

— Поработаю в одиночку. Дайте проводку по треку в качестве свободного охотника.

— Сил хватит? Ты хорошо обо всем подумал?

— Да, — твердо ответил Ратибор.

— Освобожусь, — поговорим. Настя знает, что ты… здесь?

— Нет.

Железовский повернул к нему голову, и Ратибор почувствовал мгновенный стыд, будто сделал такое, чему нет прощения. Голова закружилась, приступ слабости накатил неожиданно и остро, слов но прорвало плотину. Стараясь не упасть, он слепо добрел до двери, закованный в броню эмоциональной блокировки, провожаемый внимательным взглядом комиссара: Аристарх понял его состояние, но не показал вида. В коридоре Ратибор отдохнул, справился с приступом, выслушав «доклады» всех органов тела, и вдруг с пронзительной четкостью увидел лицо Насти и услышал ее замирающий шепот: «Ра-ти-бор…»

Свободная охота

Он проспал без малого двадцать часов, настроив сторожевые центры тела на малейшее изменение полей во всем доме и разобравшись в причинах приступов слабости: еще на спейсере тактического центра ГО Ратибор понял, что надо сначала вылечиться, а потом действовать. Вернувшись домой, он определил неадекватно работавшие нервные узлы и мышцы, усилил обмен веществ в организме, заставив работать железы и мышечные волокна, чтобы вывести наружу всю чужеродную органику, потренировал вазомоторику сердечно-сосудистой системы и лег спать с уверенностью в собственных силах.

Встал свежим и готовым к переходу на оперативное бодрствование. Позавтракал, вернее, поужинал — шел десятый час вечера по времени Рославля. Мысли шли двумя параллельными потоками: первый поток — о Насте, второй — о госте Грехова, который не мог быть никем иным, кроме чужанина. Но каким образом проконсулу удалось вступить с ним в переговоры, что их связывало, какие цели преследовались, догадаться было невозможно, зато фантазия Ратибора подсказывала ему такие варианты альянса Грехов — чужане, будила такие ассоциации, что становилось нехорошо на душе. С одной стороны, Габриэль спасал Берестова не однажды и последовательно отстаивал интересы людей, а с другой, — он так же последовательно продолжал какую-то таинственную деятельность, подчиненную только его логике и отвечающую только его интересам. В полном одиночестве, не опираясь ни на кого из друзей. Кроме Анастасии Демидовой…

Не ощущая вкуса, Ратибор допил кофе, одеваясь, выслушал по треку последние новости: Конструктор пересек орбиту Урана и через неделю должен был пройти мимо Сатурна с его уникальными кольцами и обширной системой спутников. Напряжение, с каким ожидало человечество его дальнейших действий, сгущалось, грозя перерасти в панику глобального масштаба, уже сейчас тревожные службы цивилизации с трудом справлялись с возрастающим потоком негативных явлений: случаев антисоциального поведения, вспышек нервно-психических заболеваний и хулиганских действий наименее устойчивых в психологическом отношении групп подростков. Но что было самое плохое — действия эти направлялись многими фанатически настроенными религиозными и неформальными центрами помимо возникших «обществ по спасению Конструктора», а в некоторых случаях с наиболее жесткими последствиями чувствовалось влияние К-мигрантов; зная способы «катапультирования» по системе метро в точку с только им известными координатами, К-мигранты легко уходили от наблюдения и преследования, продолжая свою разрушительную работу.

И все же человечество представляло собой достаточно стабильную социальную систему, которую трудно было вывести из равновесия за короткий период времени, большинство людей не теряло надежды на благополучный исход «Второго пришествия Христа», как назвали вторжение Конструктора в Солнечную систему деятели церкви. Суть была, конечно, не в термине — в масштабности события, и сохранить душевное спокойствие в подобных обстоятельствах без веры, — в высший разум (если не хватает собственного), в исторически оправданный оптимизм, в добро, в милосердие, в Бога, в себя, наконец, — было невозможно. Правда, несмотря на запасы веры, человек продолжал строить защитные системы в «ничейной полосе» пояса астероидов, на подступах к родному дому, предпочитая действовать, а не ждать благоприятного исхода, сложа руки… «Дредноуты», вспомнил Ратибор термин Грехова. Вызвал дежурного отдела:

— Кто занимается проблемой передвижения К-мигрантов по метро?

— Сектор ФИАНа, лидер — Джеффи Губерт, — в пси-диапазоне ответил инк.

— А новыми приемами остановки Конструктора?

— Имант Валдманис.

— Благодарю.

Поколебавшись, Ратибор набрал телекс Насти. Через минуту откликнулся «домовой».

— Прошу прощения, хозяйки нет дома.

— Координаты?

— Не располагаю, извините.

Ратибор выключил виом, некоторое время размышлял, представляя Настю в костюме теннисистки, потом позвонил в Институт внеземных Культур. Виом вспыхнул тут же, но вместо девушки в уютной ячейке вычислительного комплекса Берестов увидел черноволосого красавца с энергичным волевым лицом, одетого в ослепительно белый летний костюм.

— Вам кого? — улыбаясь, спросил красавец.

— Я, очевидно, ошибся номером. Это институт?

— Внеземных Культур, если не возражаете, сектор ВЦ.

— Анастасия Демидова…

— Ее нет, — быстро ответил черноволосый, улыбка его потускнела, глаза сузились. — Я вас узнал. Вы Ратибор Берестов? Говорили, что вы…

— Не верьте слухам, — сказал Ратибор, узнавший шефа Насти Косту Сахангирея. — Где она?

Сахангирей пожал плечами.

— Убейте, не знаю, и мне теперь самому приходится разбираться с ее заданиями. Если хотите, могу поделиться слухами…

— Не надо, — сухо отрезал Ратибор, выключая связь. Сахангирей знал, где находится Анастасия, но не хотел говорить. Он не любил безопасника, и тот отвечал ему взаимностью.

Пришлось снова обращаться к инку отдела, хотя Ратибор и боялся, что дежурный потребует предъявить полномочия. Однако этого не произошло.

— Примите задание.

— Слушаю. — Инк не требовал даже идентификации вызова, из чего Ратибор сделал вывод, что его позывной оператора тревоги не был выведен из памяти компьютера.

— Найдите координаты местонахождения эфаналитика ИВКа Анастасии Демидовой.

— Вместе с аналитиками отдела Демидова включена в группу операторов эм-синхро[30].

Ратибор невольно вытянул губы трубочкой, словно хотел присвистнуть.

— Режим работы — телекомьют[31]?

— Нет, группа работает в Управлении на больших «умниках» погранслужбы.

— Цель работы?

— Экологический прогноз и последствия энергетического ограничения свободы Конструктора.

Безопасник хмыкнул. Формулировка «энергетическое ограничение свободы» могла означать, что угодно, от атаки на Конструктора до строительства непроходимых препятствий.

Итак, Настя в Управлении и не подозревает о его возвращении. Что ж, пусть работает спокойно, она в своей стихии, а потом можно будет неожиданно навестить ее дома… если только она не живет у Грехова. Настроение сделало попытку испортиться, пришлось приложить некоторые волевые усилия на подавление «бунта» эмоций, из чего Ратибор сделал вывод, что возможности экзосенса в этом отношении ненамного выше, чем у нормального человека.

Слежку он заметил сразу же, как только вышел из дома, вернее, не заметил, а почувствовал. Однако так и не смог определить источник возникшей тревоги: следили за ним профессионально, с использованием почти бесшумной — в энергетическом отношении — высокочувствительной техники. С одной стороны, — это могли быть оперативники бригады «ланспасад», если Железовский вдруг решил подстраховать его на первых порах, но с другой, — наблюдение могли вести и К-мигранты, поэтому игнорировать этот вариант Ратибор не имел права. Активные действия начинать было рано, и он решил выждать, надеясь, что наблюдатели рано или поздно себя выдадут.

Метро без происшествий доставило его на Чукотку, в Анадырь, откуда пассажирский неф местных транспортных линий перенес Ратибора в Кымылькут, один из детских учебных городков края, которым заведовал Егор Малыгин.

Ощущение взгляда в спину не проходило, и Ратибор подумал, что либо ведут его цепко, либо наблюдатели перекрыли и городок, хотя за кем здесь можно было следить, кроме детей, учителей с семьями и Егора, представить было трудно.

Он мог бы взять такси, от пассажирского терминала до коттеджа, в котором жил Егор, было около трех километров, но Ратибор, решил пройти это расстояние пешком. По местному времени шел седьмой час утра, и хотя климат на Чукотском полуострове давно перестал быть резко-континентальным, майские температуры на Анадырском плоскогорье не превышали плюс пятнадцати градусов по Цельсию.

Через пятнадцать минут Ратибор достиг высшей точки здешних мест, откуда начинался спуск в долину, и остановился. Он увидел живописный каньон, по дну которого бежала прозрачная речка, каменистые склоны, местами обрывающиеся почти отвесно, полосы лиственничной тайги под склонами каньона с поднимающимися над ними гольцами, гладь небольшого озерца, на берегу которого раскинулись красивые строения детского городка. Вид был прекрасен, но чувство скрытого наблюдения мешало воспринимать красоту в полной мере, и Ратибор двинулся дальше, напрямик через лес, сквозь заросли японского ильма, липы, черемухи и лимонника, сквозь марево тысячи запахов и музыку тысячи звуков от шелеста травы до возни букашек в слое почвы. Под наиболее густыми кронами деревьев он задерживался и сквозь листву вглядывался в небо, пытаясь определить расположение предполагаемого аппарата наблюдения, но даже с новым зрением и возросшими анализационными возможностями сделать это не удалось. Аппаратом наблюдения мог быть и низкоорбитальный спутник, и практически прозрачный в широком диапазоне волн миниатюрный антиграв, и «писк», а то и десяток «писков»-шедевров молектроники и микро энергетики размером с пылинки, широко распространенных средств контроля за аномальными явлениями природы.

Егор делал зарядку на плоской крыше своего бунгало по древнекитайской системе у-шу. Ратибора он заметил еще десять минут назад, когда тот преодолевал скальный уступ, но спрыгнул с крыши лишь в последний момент, закончив комплекс упражнений. Они сжали друг другу руки, и Егор с недоумением посмотрел на свои слипшиеся пальцы.

— Привет, скиталец. Если это ты, конечно. Раньше ты не был таким здоровым.

— Привет, шаман. Раньше я был нормальным оперативником, а теперь стал нормальным хомозавром.

— Вижу. Чувствую. Мыслеблок давно ставить научился?

— Вчера, — ухмыльнулся Ратибор.

— Я же говорил Насте, что ты вернешься. Они обнялись. Егор выкупался в бочажке протекавшего за коттеджем ручья, одел хакама и пригласил гостя в дом.

— Давно вернулся? — Учитель задал вопрос не вслух, а мысленно, и Ратибор, улыбнувшись в душе, ответил на эту проверку в пси-диапазоне:

— Не знаю.

Егор не удивился, только оглянулся заинтересованно, завел гостя на кухню.

— Завтракать будешь?

— Уже. Так ты встречался с Настей?

— А разве она тебе не говорила? — Егор на расстоянии включил кухонный комбайн; у него стояла компактная «Самобранка-90». Ратибор помолчал.

— Я ее не видел. Она работает в эм-синхро…

— Ну и что? — Егор нахмурился, сел на оригинальный диван в форме деревянной скамьи. — Что помешало? Или все было не всерьез? Любовь не позвала, а лишь окликнула? Садись ошуюю. — Он хлопнул ладонью по скамье.

— Что? — не понял Ратибор.

Егор улыбнулся.

— Ошуюю — по левую сторону, так мой дед говорил. Сейчас это слово не употребляется.

Гость сел рядом. От Егора, сидевшего в расслабленной позе, исходила тем не менее такая надежная сила и уверенность в себе, что в ответ хотелось напрячь мускулы и подтянуться.

— Ты считаешь, я перегорел?

— Да нет, на тебя это не похоже, обычно ты горишь долго. В чем дело?

Комбайн тихо присвистнул и выдал завтрак: овощной салат, гренки с сыром, чашечку брусничного варенья и два стакана горячего молока. Егор придвинул Ратибору один стакан и принялся завтракать. Безопасник взял стакан, повертел его в пальцах и глухо сказал:

— Есть еще один претендент…

— Грехов, — кивнул спокойно Егор. — И что же? Разве она не сделала выбор?

— Не знаю. Иной раз начинают грызть сомнения… к тому же меня долго не было…

— Значит, я все-таки прав: ты перегорел, брат. Иначе не рассуждал бы, как человек, желающий оправдаться. Чтобы узнать, ждали тебя или нет, надо просто посмотреть ей в глаза.

В гостиной зазвонил «домовой». Егор подхватился со скамьи, стоя допил молоко, ответил на вопросительный взгляд Ратибора:

— Дети. Вика звонит, не терпится узнать мое мнение о вчерашнем ее выступлении.

Гостиная учителя представляла собой сад в миниатюре. Егор когда-то заинтересовался бонсаи — японской традицией выращивания миниатюрных деревьев в цветочных горшочках, потом создал свою оригинальную методику, и теперь его дом превратился в художественно-ботаническую галерею цветущих растений, в которых трудно было узнать привычные всем яблони, вишни, клены, ели и даже секвойи — высотой не выше метра!

Голос хозяина донесся из гостиной вперемешку с чистым звонким девичьим голоском и смехом. Ратибор покачал головой, машинально поправил сережку пси-рации в ухе. Словно уловив этот жест, дежурный отдела передал ежечасную сводку событий. Главными были концентрация роя кораблей чужан в кильватере Конструктора и появление новых групп «серых призраков».

Ратибор все еще размышлял об этом, когда Егор позвал его в гостиную и усадил, как всегда, в самом уютном уголке — солныше[32], как он называл.

— Что похмурнел? Тревожные новости? Я вижу, ты уже подсоединился к треку. — Егор кивнул на черно-золотую каплю пси-рации.

— Новости, как новости, — нехотя проговорил Ратибор. Егор улыбнулся, разглядывая лицо друга.

— Ты изменился, брат. Раньше ты был открыт, как берег океана, а сегодня я не могу прочитать в твоей душе, и это меня откровенно тревожит. Но о психологии — ни слова. А насчет новостей ты прав, самой тревожной новостью в последнее время является факт вторжения Конструктора в Систему.

— Боюсь, назревает конфликт, и мы в нем занимаем далеко не лучшую позицию.

— Ну, с одной стороны, конфликтные ситуации — нормальное состояние эволюционирующего социума. Из генетики мы знаем, что существа, у которых нет врагов, обречены на вымирание из-за отсутствия естественного отбора. А с другой стороны, мне далеко не безразлично, как поведут себя в данной ситуации люди. По-моему, нужна немедленная оферта[33].

— Конструктор нас не слышит. А может быть, не понимает. И я не уверен, что виноват в этом он. Если уж мы не в состоянии заключить договор с чужанами, то что говорить о контакте с Конструктором? В любом контакте преследуются две цели, первая — привлечь внимание, вторая — его удержать, а мы все еще топчемся у порога реализации первой цели. Недаром все чаще раздаются голоса, что договор между гуманоидным разумом и негуманоидным невозможен принципиально.

— Негуманоидным, в данном случае, наверное, — небиологическим? Может быть, скептики правы? Негуманоиды не знают, что такое эмоции, а тот, кто не чувствует боли, редко верит в то, что она существует, как сказал когда-то философ[34].

— Вопрос отсутствия эмоций у негуманоидов спорен, к тому же я вдоволь попутешествовал внутри Конструктора и знаю, что он — чувствует. Я знаю также — что он чувствует.

— И что же?

Ратибор помолчал, вспоминая пережитые им странные и страшные ощущения, ломающие волю и рассудок.

— Абстрактного, абсолютного добра не существует, как и зла, эти понятия всегда относительны, но зато я понял, что может быть абсолютным — страдание.

Егор смотрел на него, чуть прищурясь, пошевеливая бровью, с каким-то сомнением, и Ратибор добавил:

— Конструктор находится в бессознательном состоянии, если можно применить земной термин, я убежден в этом. Поэтому ни о каком полноценном контакте речь не идет. Понимаешь теперь, от кого зависит ситуация?

— От нас.

— Браво, шаман, сообразил! Правильно, от нас, людей, от нашего ума, дальновидности, запаса доброты и любви.

Егор хмыкнул.

— Ты говоришь, как Грехов, его словами.

— Значит, наши мнения сходятся. Ты с ним знаком?

— Лично не знаком, но разве это важно? У меня свои источники информации.

Они улыбнулись друг другу.

— Ты один? — спросил Ратибор.

— Почему же один? — Егор хитро прищурился, он понял подоплеку вопроса. — Я с тобой. К тому же у меня в подчинении ватага из двадцати сорвиголов. — Учитель вдруг погрустнел и тут же рассмеялся, отлично владея оттенками разговора. — Моя невеста еще не родилась. Хотя… кто знает?

Снова зазвонил «домовой», сказал сварливо:

— Опоздаешь, паря!

Егор взглянул на изумленную физиономию Ратибора, засмеялся и вскочил с дивана-скамьи.

— Он у меня контролер строгий. Или тебе не нравится лексикон? Извини, пойду переодеваться, не люблю, чтобы дети меня ждали.

Ратибор встал, вызвав отсчет времени: сорок минут пролетело незаметно, на душе посветлело, настроение улучшилось, несмотря на психологическое давление внешнего контроля. Егор был надежен, как утес, на него всегда можно было положиться.

Учитель вышел, одетый в удобный полуспортивный комби голубого цвета, он всегда одевался строго и со вкусом.

— До связи, кобра?

— До связи, шаман. Только я уже не кобра, побуду грифом пока, поиграю в охотника и дичь.

Егор перестал улыбаться, положил руку на плечо гостя.

— В любой игре есть элемент непредсказуемости, но если в спортивных состязаниях проигравшие участники игры просто выбывают из нее, то в твоем варианте побежденный не сможет присутствовать на вручении медали победителю. И еще учти: К-мигранты не люди, не интрасенсы, и даже не экзосенсы, и логика у них своя, К-логика.

— Ну, ты даешь! — пробормотал ошеломленный Ратибор. — Эти-то сведения откуда? Я имею в виду, что я занимаюсь К-мигрантами.

— Я шаман, — серьезно сказал Егор, — а у шаманов свои методы добычи информации. Может быть, у меня связи среди высших духов? — В глазах учителя на миг мелькнули веселые искорки. — Прими последний совет: спящий маг всегда бодрствует. Будет туго — позови, возможности у тебя есть, я услышу. Кстати, за тобой кто-то подвесил «глаза». Я почувствовал это сразу, как ты появился. Может быть, это твой любимый шеф прицепил тебе «ланспасад», а может быть, и не он. Ну что, побежали?

Ратибор обнял друга и не сказал — подумал: я чертовски рад, что ты есть!

И услышал в ответ мысленное: а я чертовски рад, что ты вернулся, брат!..

* * *

В Рославль он прибыл в первом часу ночи, приглядываясь по пути к лицам пассажиров метро. Лица были, как лица, не более оживленные, чем обычно, и не менее, и все же веселых людей не встретилось безопаснику совсем. Дома он выслушал очередной доклад дежурного по отделу и решил, не откладывая, нанести визит физикам, бьющимся над проблемой загадочной свободы передвижения К-мигрантов по каналам метро. История повторялась: снова действия К-мигрантов угрожали безопасности людей, практически не подозревавших об их существовании — строителей, энергетиков, технологов, операторов различных производств, — и следовало как можно быстрее обезвредить террористов, не желающих внимать голосу рассудка. Железовский понимал это, иначе не разрешил бы работать Берестову в одиночку. Если только не подстраховал его обоймой телохранителей — наблюдение за собой Ратибор считал несомненным фактом.

По сообщению дежурного Имант Валдманис работал с коллегами в лаборатории проблем связи Физического института, расположенной в Подмосковье, и практически не покидал ее стен, однако Ратибора в лабораторию не впустили даже когда он предъявил сертификат кобры отдела безопасности. Ошеломленный отказом, безопасник сначала не поверил ушам, когда фантом работника института, одетый в форму пограничника, вежливо проговорил:

— Извините, но пропустить вас в лабораторию я не имею права.

— Почему? — не нашелся, что спросить еще, Ратибор. — Я работник отдела безопасности.

— По двум причинам: идет эксперимент — раз, и у вас нет допуска — два. К тому же по треку недавно было передано предупреждение в связи с появлением К-мигрантов. Обратитесь в Управление за допуском. Только вряд ли вам его дадут. — Юноша-координатор, уверенный в своей значимости и важности доверенной работы, скептически оглядел фигуру Берестова, развел руками. — Попробуйте, если питаете надежду.

Ратибор усмехнулся в душе, вспомнив себя двадцатилетнего. Интересно, в те годы он тоже был таким же спесивым и самонадеянным?

— А если к вам заявится К-мигрант? — с любопытством спросил он.

— Вряд ли он осмелится, — надулся юнец. — В лабораториях дежурят обоймы «ланспасад» — раз, включены защитные экраны — два, в помещениях включен постоянный комп-контроль — три. Пусть пробуют — далеко не пройдут.

— А если у них будет допуск?

— Тогда сработает экспертная идентификация: данные о К-мигрантах введены в память машины входного контроля.

— Здорово! — восхитился Ратибор. — А если они для изменения облика воспользуются «динго»?

Молодой человек открыл рот, закрыл, нахмурился, смерил безопасника взглядом.

— Мне непонятна ваша ирония, сударь. Извольте не занимать канал связи.

Виом погас.

Ратибор на глаз измерил высоту барьера, перекрывшего вход в лабораторный корпус, пожал плечами и поспешил к ожидавшему его пинассу. Проникнуть на территорию института несложно, однако поднимется тревога и шум, многие люди будут отвлечены от основных забот и переживут напрасные волнения, проще получить допуск официальным путем.

Размышляя, чем можно объяснить странную забывчивость Железовского, почему-то не давшего ориентировку инку на императив «свободная охота», и не зная, искать самого Аристарха или попробовать обойтись без санкций высокого начальства, Ратибор во втором часу ночи заявился в погрансектор Управления и нос к носу столкнулся с Эрбергом.

Командор погранслужбы мельком взглянул на него, собираясь обогнуть, узнал и остановился.

— Берестов? Какая встреча! Я уже слышал о вашем выздоровлении, но не чаял увидеть скоро. Что за нужда привела вас в Управление?

— Шел в сектор прямого допуска, но раз уж вы здесь, помогите получить полномочия свободного охотника.

Командор погранслужбы проследовал дальше по коридору, оглянулся через плечо.

— Разве Аристарх не дал проводку по отделу?

— Я не знаю, почему он этого не сделал, а обращаться напрямую еще раз, отвлекать его от дела не хотелось, он как раз сейчас дежурит.

Дошли до кабинета командора, Эрберг вытянул руку, пропуская безопасника вперед. В кабинете, видеопласт которого воспроизводил морской пейзаж, он вызвал сектор допуска, за несколько секунд просмотрел высветившийся в толще доски стола список работников Совета безопасности: имевших сертификаты особых полномочий, нашел в нем фамилию «Берестов» с мигающей алой звездочкой и набрал на сенсоратуре стола распоряжение. Алая звездочка на фамилии Ратибора сменилась зеленой, вспыхнула и погасла надпись: «Проводка по императиву „СО“ разрешена».

— Жетон получите на выходе. — Эрберг не спросил, зачем Ратибору карт-бланш, он был озабочен и думал о своем. — Все?

Ратибор кивнул. В тот момент в кабинет не вошел — ворвался хорошо сложенный, высокий молодой человек с лихим чубом и горящими от возбуждения глазами. Заметил постороннего и остановился, небрежно кивнув.

— Все в порядке, отбили! — отрапортовал он. Эрберг покосился на безопасника, поднявшего бровь.

— Потери?

— Нет! Эскадрилья вернулась на базу в полном составе. — Командор хмуро улыбнулся, подмигнул Берестову.

— Нравится воевать?

Юноша — румянец во всю щеку — посмотрел на Ратибора; чем-то он напоминал пограничника, отказавшегося пропустить Берестова в лабораторию, — то же самолюбие, игра мускулов и убежденность в своей исключительности.

— Есть упоение в бою!

— Это хорошо, Халид, но не теряйте головы от восторга, побольше хладнокровия и расчетливости, поменьше лобовых атак. С Конструктором у вас этот номер не пройдет.

— Пусть сунется! — вызывающе ответил пограничник. — Мы и ему покажем, как нужно защищать границу! — Он четко повернулся и вышел.

Эрберг и Ратибор посмотрели друг на друга.

— У вас все такие орлы?

— Халид молод и горяч, но дело знает. Самый молодой из кобр сектора.

— Что за бой?

— К-мигранты снова предприняли попытку нападения на монтажные комплексы в зоне астероидов. Остальное вы слышали.

— Я не понял, о какой лобовой атаке мы говорили.

— Оружие мы применяем только в крайнем случае, и этот парень, — я уже говорил, второй день кобра, — пошел на таран когга нападавших. Тот отвернул.

— Значит, управлял им К-мигрант, «серый человек» не отвернул бы, учтите.

Эрберг нахмурился.

— Кажется, я об этом не подумал. Спасибо. Рация есть? Тогда удачи тебе, свободный охотник.

Через полчаса Ратибор входил в здание лаборатории, погруженное с виду в сонную темноту и тишину. Ощущение внешнего наблюдения притупилось, но не исчезало, это начинало действовать на нервы.

На контроле входа дежурил другой пограничник, и задержки не возникло, однако Иманта Валдманиса удалось вытащить из вычислительного центра лаборатории, на двери которого светился транспарант «Идет эксперимент», только с третьей попытки. Увидев безопасника, молодой ученый не обрадовался, но и не удивился. Он был поглощен решением какой-то мысленной задачи и отвлекаться не хотел.

— Прошу прощения, что отрываю от работы, — извинился Ратибор. — Нужда заставляет. Постараюсь не отнимать много времени. У меня к вам всего три вопроса, один интересующий меня профессионально, два — в порядке общего развития.

— Валяйте, — вздохнул Валдманис, с трудом возвращаясь к действительности из далей гиперболической математики.

Они сели в нише у шипящего фонтанчика на изоморфный диван, подстраивающий форму под желания седоков.

— Чем грозит человечеству длительное пребывание Конструктора в Системе? Кроме изменения ее геометрии и орбитальных нарушений.

В глазах Валдманиса мелькнул интерес.

— Это вопрос из какого раздела вашей классификации? Впрочем, не имеет значения. Если Конструктор будет вести себя смирно — вы это имели в виду? — то он нарушит термодинамическое равновесие Системы. Уже сейчас мы сидим на пределе производства энергии на душу человека — двадцать киловатт, хотя для удовлетворения всех наших потребностей хватило бы и десяти — пятнадцати киловатт; естественно, условия существования человека из-за этого пересыщения не улучшаются. Экологическое ограничение для Солнечной системы — десять в двадцать третьей степени ватт, а Конструктор хотя и излучает на два порядка ниже, все-таки его энергопоток…

— Я понял. Вопрос такого же плана: вы уверены, что вакуум-резонаторы подействуют на Конструктора, если придется их включать?

Валдманис характерным жестом взлохматил волосы на лбу.

— Ну и вопросы вы задаете! Теоретически ни одно материальное тело не может выдержать ТФ-резонанса, раздирающего элементарные частицы на глюоны и кварки, но вот подействует ли ТФ-поле на Конструктора — сомневаюсь. Правда, специально я этой проблемой не занимался.

— Тогда вопрос последний: как скоро вы решите проблему свободы передвижения К-мигрантов по каналам метро? — Молодой физик погас, и стало заметно, что он устал.

— Проблема оказалась сложней, чем мы думали. На нее работает Европейский эм-синхро и японский филиал, но подходов не видно. Предварительный вывод — векторный переход из любой реперной станции метро в определенную точку пространства невозможен. Нужны теоретические разработки, необходимо углубляться в математическое обеспечение теории. — Валдманис расслабленно пошевелил пальцами, теряя охоту к разговору, потом вдруг оживился. — Зато мы, кажется, набрели на разгадку «абсолютного зеркала» — помните «перевертыш» чужан, с помощью которого вас зашвырнули в чрево Конструктора?

«Еще бы!» — подумал Ратибор, вспоминая свои ощущения во время броска: тяжелое скольжение вниз с невообразимо высокой горы, головокружение, «кипение» кожи от «высокой температуры» и лед в груди на месте сердца…

— Пришлось решать формулы двенадцатимерного пространства с дробными размерностями, — продолжал физик. — И хотя в этом деле много неясных теоретических развилок и вариантов, появилась реальная возможность построить «абсолютное зеркало» в Системе.

— Зачем?

— Как зачем? Да ведь даже Конструктору будет не под силу преодолеть этот барьер!

Ратибор с новым интересом оглядел возбужденное лицо Валдманиса с тенями под глазами и обострившимися скулами.

— Руководство знает об этом?

— Еще нет, ребята не любят давать сырой материал. Но через пару дней получите информацию сполна.

— А если Конструктор столкнется с «зеркалом», что произойдет? Ведь он вельми протяженный объект, представитель даже не макро, а мегамира, и не сможет отразиться, как теннисный мячик.

Валдманис заспешил — его вызывали, встал.

— Конечно, не сможет, скорее всего он вывернется сам в себя, особенно если будет иметь большую скорость при столкновении.

— Но ведь он будет травмирован! Представьте, что вы на его месте, и от удара ваша голова «вывернулась» в желудок!..

— Аналогия не совсем корректна, — на ходу сказал молодой ученый, — «зеркало» — не стена, а Конструктор — не человек. Конечно, он получит травму, но в каких масштабах — сказать трудно, да и не мое это дело, пусть расчетами последствий занимаются эф-аналитики и глобалисты. Мое дело — решить проблему. Извините, мне пора.

— Желаю удачи, — пробормотал Ратибор вслед физику и вдруг поймал сформировавшуюся наконец мысль. — Секунду! — остановил он ученого, шагнувшего было в дверь лаборатории. — Можно ли определить, из какой именно станции метро совершен векторный переход?

Недовольное выражение на лице Валдманиса сменилось гаммой мимики от досады и задумчивости до заинтересованности.

— Теоретически можно — по энергопотреблению. Вся система метро управляется и контролируется из одного центра — «Метротранса» — в Москве, и нештатный режим, любой из станций фиксируется, однако ничего подобного до сих пор не произошло: К-мигранты уходят, а импульсов энергопотребления не зафиксировано.

Валдманис виновато развел руками и скрылся за дверью, а Ратибор задумчиво направился к выходу из здания, днем и ночью погруженного в тишину напряженного бдения. Прямо из кабины пинасса он позвонил в Управление и попросил узнать, когда освободится Анастасия Демидова, и получил мгновенный ответ координатора:

— Эфаналитик Демидова закончила цикл расчетов и покинула территорию ВЦ полчаса назад.

— Куда? — вырвалось у Ратибора.

— Координаты неизвестны.

Сердце отозвалось падением и взлетом. Захотелось бросить машину в небо и гнать на пределе к Настиному дому, однако Ратибор сначала позвонил к себе.

— Звонил Пол Макграт, — доложил «домовой». — Могу дать запись, но это одни эмоции и нуль информации. Видимо, он только что узнал о твоем возвращении.

Ратибор набрал телекс Насти и затаил дыхание, готовый услышать голос девушки и тут же отключить связь, но ответил ему голос ее «домового», лаконично сообщившего, что хозяйка уже две недели в «экстра-поиске» и дома не ночует.

На душе стало тоскливо и холодно, и Ратибор с минуту боролся с собой, твердя, как заклинание, слова Егора: «Хочешь узнать, ждали тебя или нет, погляди ей в глаза». Справившись с эмоциональной волной, он задал курс пинассу, привычно отметил «пропадание шумового сигнала» — он ощущал наблюдение только вне закрытых помещений и машин — и вызвал дежурного по отделу. Пока такси пожирало расстояние между Институтом физики и станцией метро, он выслушал очередную сводку сообщений по треку и точно определил, что будет делать дальше.

В третьем часу ночи он вышел из такси возле хрустальной, с голубыми светящимися прожилками коридоров, глыбы здания «Метротранса» в центре Москвы. Карт-бланш действовал безотказно, и хотя здание по режиму ГО и вследствие происшедших событий охранялось пограничниками, Ратибор без расспросов и уточнений получил доступ к инку центра, контролирующему сеть компьютеров всей громадной разветвленной системы метро, которая связывала десятки тысяч станций на Земле с планетами Солнечной системы и других звезд.

Объяснив причину прихода и сформулировав задачу, Ратибор, которому уступили место главного оператора, огляделся.

Зал программных операций был невелик и функционально совершенен, как и сотни подобных залов во всех учреждениях, призванных решать сходные задачи. Он был полутемен, освещались лишь основания кокон-кресел, в которых «грезили» с закрытыми или открытыми глазами операторы технического, энергетического и организационного контроля — около полусотни человек. Напротив каждого светился оперативный виом со схемой контролируемого участка, многие операторы переговаривались с абонентами, изредка обращаясь к главному оператору, который на время, отнятое у него безопасником, уступил кресло и отошел к одному из работников смены.

Наконец инк собрал нужный сведения, проанализировал в соответствии с заданием и высветил Ратибору ответ:

— Пиков энергопотребления, связанных с нештатными режимами работы станций, в указанные сроки не выявлено.

— По всем станциям?

— Поиск осуществлен по всем транспортным линиям, кроме линий погранслужбы и отдела Б. Информация, касающаяся работы этих служб, закрыта.

— Проведите поиск в полном объеме! Я Ратибор Берестов, драйвер особых полномочий в режиме «свободная охота». — Ратибор сунул жетон с кодом в щель программатора особых режимов на подлокотнике кресла.

Главный дежурный центра оглянулся на Берестова, как и другие операторы, по молодости лет редко сталкивающиеся со столь неординарными ситуациями, но безопасник не счел нужным оправдываться и посвящать кого бы то ни было в свои планы.

Ответ пришел через семь минут — неслыханно много для инка, работающего со скоростью миллиарда операций в секунду.

— Линии метро особых зон в указанные сроки работали без сбоев. Отмечены незначительные колебания энергопотоков — в пределах допустимых норм — станций метро базы «Фокс» в Антарктиде и погранпоста «Лямбда» на Меркурии.

— Спасибо. — Разочарованный Ратибор сдвинул назад дугу эмкана и вылез из кресла. — Можете работать, — сказал он дежурному, и тот молча занял свое место.

Решение посетить Грехова пришло в тот момент, когда Ратибор выходил из «Метротранса»: показалось вдруг, что он услышал слабый пси-вызов. И мысль родилась ясная, без сомнений: Настя могла быть только у Грехова, если не появляется дома почти две недели. О том, что она вполне могла жить у бабушки, равно как и у подруги, Ратибор даже не вспомнил. Не колеблясь более, он добрался до метро и набрал код кабины метро Грехова, врезанный в гранит памяти навечно.

Дом проконсула был погружен в темноту и тишину. И никого в нем не было, ни самого хозяина, ни его таинственного каменноподобного гостя, ни Насти.

Ратибор погулял по дому, испытав облегчение и одновременно жаркое чувство стыда, заглянул на кухню, осушил полный жбан холодного тархуна, смочив пылающий лоб, и посмотрел на себя со стороны: нельзя было сказать, что он проник в чужой дом тайно, и все же чувство неловкости, замешанное на формуле «незванный гость хуже татарина», осталось. Как и сомнения. Тот факт, что Насти не оказалось в данный момент у Грехова, еще не служил доказательством ее независимого образа жизни.

В памяти всплыло лицо Егора, его укоризненный взгляд.

Ладно, ладно, шаман, пробормотал про себя Ратибор, ревность — штука скверная, и даже отвратительная, согласен, но уж очень не хочется быть вторым…

Уже возвращаясь к чулану метро, Ратибор остановился возле двери, которую он во время своей первой прогулки так и не открыл, и вдруг по наитию мысленно произнес код метро Габриэля. Дверь, казавшаяся монолитной плитой, превратилась в слой дыма и растаяла. Ратибор шагнул в проем и остановился, пораженный открывшейся картиной.

Перед ним блестело зеркало воды, за которым начинались одна над другой террасы, сложенные породами всех оттенков фиолетового и синего цвета. На каждой террасе стояла голубовато-белая пелена тумана, над которой начинался мрачный, черно-зеленый лес, напоминавший заросли гипертрофированно увеличенного лишайника. Чем-то этот «лишайник» напоминал Ратибору пейзажи, виденные им на бывшей звезде омега Гиппарха.

Небо в этом мире было жемчужно-серым, с перламутровыми светящимися полосами, но его скудный свет не мог рассеять мрак в глубине зарослей и нагромождений каменных глыб за полем тумана слева и зеркалом воды справа.

Прямо у ног Ратибора начинались ступеньки, спускающиеся в воду, и он машинально шагнул на верхнюю, собираясь проверить, реально ли то, что он видит, но тело натолкнулось на упругую прозрачную пленку, не пустившую его дальше. Озадаченный Ратибор отступил, потом увеличил нажим. Невидимая преграда выгнулась пузырем, создавая впечатление тонкой стенки воздушного шарика, готового лопнуть. Однако Ратибор смог продавить эту стенку только до второй ступеньки, убедившись в ее существовании, дальнейшие его попытки к успеху не привели, упругая пленка была, видимо, разновидностью силового поля, перекрывшего доступ в помещение с реальным до жути, не имевшим границ, пейзажем.

Опомнился Ратибор от какого-то неясного предчувствия, что он не один в доме. Замер, вслушиваясь в тишину, и в это время сработала дверь метро, выпустив в коридор Габриэля Грехова. Долгое мгновение они смотрели друг на друга: с угрюмой озабоченностью хозяин, готовый провалиться сквозь землю гость. Отреагировал он первым, сказав правду:

— Я искал Настю.

— Проходи, — сказал Грехов, взглянул на дверь за спиной Ратибора, и та закрылась.

— Ее нет дома, — продолжал Ратибор, восстанавливая дыхание, — а из ВЦ она уже ушла. Я подумал… Зачем вы меня вытащили? — в упор спросил он вдруг. — Ведь вы не можете не знать, что Настя и… я… мы… и я знаю, что вы ее любите тоже.

Проконсул не отвел глаз, вдруг улыбнулся, мгновенно преобразившись: доброта, лукавство, ирония, снисходительное великодушие, грусть и проницательная насмешливость сошлись в этой улыбке, приоткрыв недоступные для всех глубины души.

— Какой же ты еще зеленый, свободный охотник, — как только что проклюнувшийся лист. Не ершись и не ищи язвительный ответ, мы в разных весовых категориях. О Насте мы еще поговорим, а идея об использовании информации «Метротранса» правильная, только надо осмыслить ее с разных сторон. И поспеши, парень, Конструктор уже пересек орбиту Сатурна, волна диверсий не за горами, а с ней и волна паники. Но учти, охота в одиночку требует сложного сплава осторожности с риском и расчетом, и переоценка своих сил и возможностей… — Грехов замолчал, тонко уловив переживания собеседника. — Дай знать, если набредешь на след первым.

Тонкий писк пси-раций — сигнал «Всем внимание!» — заставил обоих замолчать. Затем пошло сообщение: неизвестными лицами только что было совершено нападение на группу эм-синхро вычислительного центра Управления и на лабораторию ТФ-проблем Института физики. Два человека ранены, один убит. Нападавшие скрылись.

— Кто убит?! — сдерживая крик, вслух спросил Ратибор.

— Имант Валдманис, — ответил дежурный.

Слов Грехова Ратибор не слышал, рванувшись в кабину метро. Перед глазами стояло худое, сосредоточенное лицо физика, бившегося над предложенной научной проблемой с неистовым упрямством фанатика, не желавшего обращать внимания на такие пустяки, как смерть предшественника, физика Гордея Вакулы. Валдманис был уверен в бессмертии и не отвлекался на расчеты собственной безопасности.

* * *

В институте уже работала следственная группа отдела безопасности, и помощь Ратибора не понадобилась. Он постоял в стороне, безучастно наблюдая за действиями оперативников и медиков, запаковывавших тело Валдманиса в хрустящую фольгу. Из головы не шел пейзаж, увиденный в квартире Грехова, пейзаж планеты чужан, и его необъяснимая реальность. Опыт отказывался верить в то, что дверь открывалась прямо в иной мир, — рушились устои реализма, вера в незыблемость физических законов, база вложенных в мозг знаний, — и только интуиция, не скованная рамками стереотипов, подсказывала — в доме Грехова действуют иные законы, не менее реальные, чем все известные.

Ратибор посторонился, пропуская парней в серых комби, собрался было поговорить со старшим группы и увидел Юнусова, выходящего из лаборатории. Комиссар-один был, как всегда, бесстрастен, вежлив и нетороплив на первый взгляд. Увидев Ратибора, он кивнул, не выразив ни капли удивления, и безопасник шагнул ему навстречу.

— Извините, комиссар, не сочтите вопрос за дерзость: не по вашей ли подсказке мне прицепили «хвост»?

— Странный термин. Но я вас понял. Нет, «хвост» мы не цепляли. Может быть, ваш собственный шеф дал команду «ланспасад»? Хотя он должен был бы предупредить меня во избежание накладок. Хотите, я узнаю?

— Спасибо, я сам.

Юнусов еще раз кивнул и удалился, поманив кого-то пальцем. Ратибор проследил, как тело Валдманиса погрузили в неф скорой помощи, вспомнил его полное горечи признание «об отсутствии подходов к проблеме» и вдруг подумал: а может быть, и нет никакой загадки? Может быть, К-мигранты используют какую-то совершенно простую и очевидную вещь? Например, уходят на определенную станцию метро, которая находится под их контролем, и уже оттуда прыгают на свою базу. Чем не решение проблемы? Кто ее проверял? Никто! Так, может быть, стоит выяснить и этот мизерный шанс? Вот только за что зацепиться?..

— «Трек» по вызову! — мысленно произнес Ратибор.

— Даю, — отозвался дежурный.

— Связь с координатором «Метротранса». Под черепной коробкой тихо зашелестел бесплотный «дождь» — фон подключенного канала, затем раздался ровный шепот ответа:

— Метро — главный.

— Берестов, прошу прощения, назовите еще раз станции метро, где были отмечены колебания энергопотребления.

— Антарктическая база «Фокс» и меркурианский погранпост «Лямбда».

— Благодарю, — сказал Ратибор, хотел дать отбой и вдруг неожиданно для себя самого спросил:

— Кто-нибудь еще, кроме меня, интересовался этим же вопросом?

— Эфаналитик эм-синхро Демидова.

— Что?! — не удержался от восклицания Ратибор.

— Эфаналитик Демидова, — сухо повторил главный оператор, не поняв реакции спрашивающего.

— Когда?

— Два часа назад. Два часа девять минут, если быть точным. Ратибор едва удержался, чтобы не выругаться. Спустя несколько мгновений пинасс нес его к метро, превысив предел скорости для аппаратов этого класса. Прямо из кабины Ратибор вызвал Егора. Учитель отозвался сразу, будто ждал его звонка.

— Ты что, дежуришь у виома? — не сразу сообразил Ратибор.

— Зачем? — послышался тихий ответ, и перед мысленным взором безопасника всплыла невозмутимая физиономия учителя с ироничным прищуром внимательных глаз. — Я подключен к «треку», только и всего. Что стряслось, брат?

— Ты — «к треку»? — тупо переспросил Ратибор.

— Я не просто шаман, я еще и член Совета безопасности. — Егор не удержался от короткого смешка. — Что случилось?

— Ага… — Ратибор собрался с мыслями. — Настя не звонила?

— Нет.

— Ты можешь сейчас прибыть в метро погранпоста «Лямбда»?

— Минут через пятнадцать — двадцать, если это срочно. — Егор не стал уточнять, в чем дело, зная, что подобными вещами не шутят.

— Возможна драка, будь готов. — Ратибор переключил каналы, вызывая Грехова, но тот не отозвался. Не нашел проконсула и дежурный отдела. А еще через несколько минут Ратибор вышел под купол станции метро погранпоста «Лямбда», расположенного в одном из самых крупных кратеров на ночной стороне Меркурия.

Купол был прозрачным, и открывающаяся взору панорама космоса была бы вполне ординарной, если бы не две детали: жемчужные струи свечения по горизонту — отсветы солнечных факелов, и видимый невооруженным глазом алый пунктир — часть кольца солнечных энергостанций. Но Ратибору было не до разглядывания красот местных пейзажей, он чувствовал опасность всем телом и заставил работать все органы чувств, чтобы определить конкретные источники опасности.

В зале никого не было, только фиолетовой свечой подмигивал автомат контроля среды, да на столике под ажурной кроной какого-то экзотического растения, росшего прямо из пола, светился терминал интелмата, управляющего работой станции метро. Ратибор шагнул вперед, и зеленая линия на хрустальной полусфере интелмата сжалась в точку: канал, связывающий станцию с метро на Земле, закрылся.

Сила тяжести в помещении поста не превышала половины земной, и двигаться было очень легко. Ратибор бесшумно пересек зал, открыл дверь в коридор, чувствуя на затылке чей-то внимательный взгляд (видеокамера, наверное, если он угадал и пост находится под контролем К-мигрантов), и напрягся до предела. На экране внутреннего зрения появились объемные очертания помещений за коридором, и в каждом находились люди… или по крайней мере живые существа, судя по пульсациям биополей. Кто из них кто, определить было трудно, однако Ратибор точно знал, что экипаж поста состоит всего из двух человек — двух исследователей и одновременно дежурных аппаратуры СПАС, установленной на каждом пограничном пункте, в данном же посту присутствовало не менее десятка человек. И вдруг Ратибор услышал знакомый до боли, умоляющий и в то же время предупреждающий о чем-то пси-шепот. Больше он не раздумывал, зная, кто мог подать ему такой сигнал. В три прыжка перемахнув коридор, он ударил ногой в дверь со светящейся надписью «Обеспечение» — открыто — и ворвался в помещение, где должен был работать персонал поста. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: он не ошибся. Но и К-мигранты умели рассчитывать шаги потенциальных врагов, за которыми устанавливали наблюдение.

Их было двое, Ратибор сразу узнал обоих: Мэтьюз Купер и Федор Свиридов, бывший эколог. Один из них, Купер держал под прицелом «универсала» дверь, второй сидел в кокон-кресле оператора исследовательского комплекса, превращенного на базе антенн СПАС в радарный комплекс колоссальной чувствительности: комплекс просматривал практически половину Солнечной системы! В трех оперативных виомах можно было разглядеть не только эллипсоид Конструктора, но и расположение спейсеров пограничного и исследовательского флотов.

Настю Демидову держали за руки двое «серых людей», еще двое, готовые выполнить любую команду, стояли, пригнувшись, в одинаковых позах — длинные руки вытянуты вперед.

— Второй, — сказал одутловатый Мэтьюз Купер; кожа на его лице отсвечивала голубизной, как металл.

— Сейчас появится третий, — отозвался равнодушно Свиридов; его кожу покрывал рисунок светящихся линий, напоминающий рисунок трещин на поверхности лавового потока.

— Ратибор! — выдохнула Настя. Ее глаза смеялись и плакали, в них плавились тоска, сумасшедшая боль и не менее сумасшедшая радость, и Ратибор задохнулся от бури чувств, всколыхнувшихся в душе под этим взглядом. Он слепо двинулся вперед, и тотчас же «серые люди» оказались рядом, словно тисками зажали руки.

— Потише, «охотник», — проскрежетал Купер без улыбки. — Не дергайся. Интуиция у тебя неплохая, но к охоте такого масштаба ты не готов.

— Жив! — прошептала Настя, улыбаясь и плача: по ее щеке сползла слеза. — А Габриэль не сказал… боялся, что не получится…

— Получилось, как видишь, — улыбнулся в ответ Ратибор, пряча душившую его радость. — Зачем ты пошла сюда? Одна?

— Я тоже искала решение «К-свободы»… и нашла. — Последние слова Настя произнесла почти беззвучно, и Ратибор уловил ее состояние — боль — не душевную — физическую, и слабость: девушка с трудом держала себя в сознании.

— А вот и третий, — сказал Свиридов, мотнув головой на виом, показывающий купол метро: из камеры вышел Егор Малыгин, мгновение постоял, сосредоточенно глядя прямо в зрачок видеокамеры, и исчез из поля зрения. Через несколько секунд он возник в проеме двери за спиной Ратибора, хотя тот и успел передать ему пси-фразу о ловушке.

Настя вдруг рванулась в руках серых монстров, так что ей удалось вырвать одну руку, но второй нечеловек без размаха опустил ей на голову свой огромный кулак. Словно бомба взорвалась в голове Ратибора, — мостик пси-связи донес ему боль удара, пережитую девушкой, — освободила резервы и превратила его в неистовую и беспощадную машину для уничтожения. Время для него словно остановилось, подчиненное реакциям, недоступным никому из людей. Пожалуй, он и сам не знал еще всех своих освободившихся возможностей, пробудившихся от долгого сна в результате стрессового путешествия по Конструктору.

Двое «серых», державших его за руки, с огромной силой столкнулись лбами и полетели на пол. Освободившийся Ратибор в прыжке преодолел три метра и с жестокой точностью ударил ногой «серого» в правую часть грудной клетки, где находился его мозг. Над ухом прошелестел горячий ветер — это выстрелил Мэтьюз Купер, но второй раз выстрелить не успел, вмешался Егор, «размазанный» от скорости в штриховой силуэт: реакция у «шамана» не намного уступала в скорости реакции Ратибора. Но их было двое, и оба оказались без оружия, а К-мигранты и их серые подручные были вооружены «универсалами», и борьба не могла продолжаться долго. Сначала Свиридов, защищаясь, зацепил разрядом Ратибора, потом кто-то из «серых», вдребезги разнеся второе кресло, попал в Малыгина. И в этот момент в помещении появилось еще два действующих лица — Герман Лабовиц, вооруженный инфразвуковым разрядником, и Габриэль Грехов.

— Стоять! — раздался страшный, гулкий и хриплый, с металлическими обертонами, нечеловеческий голос Грехова.

Последовала пауза, в течение которой Лабовиц четырьмя импульсами хладнокровно уложил всех «серых людей», затем опомнившийся Свиридов дернул ствол «универсала» в сторону Лабовица, а Купер направил свой в сторону Грехова, и снова Габриэль опередил их.

Ратибор едва не потерял сознание от мощного шокового пси-удара, вернее, от «боковых лепестков» направленной пси-волны, и едва не оглох от клокочущего, жуткого возгласа:

— В глаза!

Оба К-мигранта замерли, как завороженные, глядя на проконсула.

— Спать!

Свиридов опустил пистолет, отступил назад и мягко повалился навзничь. Рука Мэтьюза Купера задрожала, дрожь перешла на другую руку, на голову, на ноги, на все тело, словно К-мигрант превратился в резонансную систему, кожа на лице и на руках его стала совсем голубой и прозрачной, так что стал виден рисунок вен и мышцы, и вдруг его рука с пистолетом снова хищно дернулась вперед. Однако Лабовиц выстрелил первым.

На месте К-мигранта вздулся лиловый пузырь пламени и лопнул с неистовым треском, расплескав клочья огня по сторонам. Ударная волна отбросила Ратибора к стене. Сил встать на ноги не было, и он пополз к лежащей ничком Анастасии, наклонился над ней, прижал ухо к спине.

— Что?! — раздался над ним тот же страшный, леденящий душу голос Грехова.

Ратибор коснулся губами волос девушки, с трудом заставил себя встать. Ноги дрожали, и скулы сводило от ненависти.

— Жива…

Грехов посмотрел на его обожженную выстрелом щеку, потом на лежащую Настю, и окаменевшее лицо его разгладилось, бездонно-черные глаза потеряли режущую силу, губы из металлически твердых превратились в обычные человеческие, подчеркнутые горькой складкой.

— Почему не позвонил?

— Боялся опоздать. Она вышла на них первой. — Ратибор кивнул на девушку. — Ей нужна помощь…

— Я доставлю ее в клинику, — подошел Егор, прижимая руку к левому боку. Кокос его был продырявлен в нескольких местах. — И присмотрю за этим псевдочеловеком.

Грехов кивнул, оглядел Ратибора, вытер лоб, нахмурился.

— В состоянии работать?

— Да, — ответил Ратибор, выпрямляясь.

— С точностью до наоборот, — хмыкнул Лабовиц.

— У нас мало времени. Я не успел дать «три девятки» в эфир, Баренц идет по следу, но будет здесь только минут через десять, К-мигранты могут успеть заблокировать канал метро на базе. Надо успеть раньше. Идешь с нами, охотник?

Ратибор пожал плечами, что означало: куда же я денусь?

Подошел Лабовиц.

— Ну что, опер, предупреждал я тебя? А если бы Габриэль не смог вытащить тебя из Конструктора?

— Если бы, да кабы, — пробормотал Грехов. — Не обращай на него внимания, в последнее время он превратился в зануду. Оружие есть? Нет? А у тебя, Герман?

— А как же? — Лабовиц ловко извлек из подмышки глянцево-черный пистолет с двумя тонкими стержнями вместо дула. — Держи, опер, это импульсный электроразрядник, бьет на полкилометра, запас — от пятидесяти до ста выстрелов, в зависимости от мощности разряда. Единственный недостаток…

— Вперед, — прервал Лабовица проконсул, глаза его загорелись мрачным огнем. — Пора останавливать этот кретинизм-терроризм, иначе мы не избавимся от смертей.

— Вот это уж точно, — раздался низкий бас в коридоре, и в помещение вошел Железовский собственной персоной, застыл скалой у входа, окинув быстрым цепким взглядом картину боя. — Их не зря беспокоит высокая инновационность идей, а остановить деятельность коллектива можно, лишь убрав лидеров. Поэтому они так торопятся. Берете с собой?

— Берем, — улыбнулся Лабовиц. — Старый конь борозды не испортит, а?

На полусфере контроля управления вдруг вспыхнула сиреневая световая нить, мигнула, погасла, снова вспыхнула. Все пятеро, как завороженные, уставились на нее. Грехов опомнился первым.

— Эх, не уследил я за вами с Настей, охотник, уж больно вы прытки. Рано разбудили это осиное гнездо.

— Ни плана, ни экипировки, — бросил Лабовиц.

— Да, «бумеранги» не помешали бы. Быстро в метро! У них, очевидно, разработана система проверок связи, нельзя медлить ни минуты! — Грехов исчез в коридоре.

— Я их отвлеку. — Егор заковылял к креслу, в котором сидел до этого Свиридов, надвинул на голову эмкан. Он был серьезно ранен, но держался.

Ратибор встретил его светлый от сдерживаемой боли взгляд, передал в ответном взгляде все свое сочувствие и поддержку, оглянулся на Анастасию и бросился догонять остальных.

Перед камерой метро Железовский загородил собой дверь, круто развернулся.

— Кстати, действительно, а каков план?

— Предельно прост, — ответил Грехов мысленно, вопросительно глядя на комиссара снизу вверх; он едва доставал ему до груди. — Это не разведка, это бой.

— Без предупреждения?

Глаза проконсула сузились.

— Без. Мы потеряем фактор внезапности.

— Я предпочитаю действовать по правилам.

— Какие правила? — вмешался Лабовиц. — Они действуют без всяких правил и скидок на моральную оценку своих действий, мы вправе ответить тем же.

— Правила нужны прежде всего нам, если мы хотим остаться людьми, а не походить на К-диверсантов.

Грехов вздохнул, он хорошо знал характер Железовского.

— Голосуем. Кто за прямой бой?

— Да, — сказал Лабовиц.

— Нет, — качнул головой Железовский.

Грехов посмотрел на колеблющегося Ратибора.

— Ты?

— Н-нет, — через силу выдавил тот.

— Ясно. Что ж; либо теряем все, либо ничего, кроме жизни. Идем обычной обоймой: я в дрейф, Аристарх и Герман на крыльях, Берестов замыкающим. Возражения?

Ратибор хотел возразить, но посмотрел на Железовского и передумал. Он был самым младшим и наименее опытным в этой компании, и спорить ни с кем на равных не имел права.

— Учтите, что как только мы объявим им официальный вызов, К-мигранты в отличие от нас колебаться в выборе ответа не будут, — добавил Грехов, уже входя в метро вслед за комиссаром. — Они начнут пси-атаку, не раздумывая.

Ответом ему был общий импульс готовности.

Предупреждение чужан

Вечерний полумрак скрывал углы кабинета, превращенного видеопластом в каминный зал древнего замка, тянуло смолистым дымком, по полу прыгали отсветы горящих в камине поленьев, и лик хозяина кабинета в неверном дергающемся освещении, твердый, с выпуклыми надбровными дугами, скулами и губами, казался металлическим. Все было тихо и спокойно, и даже получасовые сводки «спрута» воспринимались отстраненно, как шепот тени, будто не касались никого, кроме тревожной службы.

Баренц раздумывал, куда пойти поужинать — одному сидеть в баре Управления не хотелось, а друзья разбежались, кто куда, — когда почувствовал, что в кабинете он не один. Подивившись своей заторможенности, Ярополк привычно сосредоточился, в доли секунды проанализировал поступившую эйдетическую информацию и снова расслабился: этот гость хотя и был нежданным, опасности не представлял.

Мрак слева от сидевшего Баренца зашевелился, меняя очертания, превратился в неведомое существо с туловищем человека и головой не то носорога, не то слона, однако поскольку хозяин никак не реагировал на это, гость снова расплылся бесформенным скоплением пятен и дымных лент. В глубине этого текучего мрака за светилась странная лиловая елочка с искрами-иголками, напоминающая какую-то знакомую конструкцию. Баренц с некоторым запозданием сообразил, что это изображение Конструктора, правда скорей символическое, словно стилизованное под эмблему. Изображение колебалось, плясало, будто состояло из отдельных элементов, связанных между собой тонкими резинками. Казалось, оно вот-вот развалится, превратится в горсть искр и погаснет.

Усилилось ощущение тяжелого взгляда, исходившего от пульсирующего сгустка тьмы со светящейся фигурой внутри, в нем появились иные ноты, смешались в нестройный хор непонятных стенаний, вздохов, шепотов, жалоб и просьб, будто в глубине фигуры прятался больной зверь, пытавшийся рассказать человеку о своих горестях и бедах.

— Что, плохо? — тихо спросил Баренц, встречавший К-гостя уже четвертый раз.

Елочка внутри сгустка мрака сломалась, расплылась в пятно света, из которого вылепилось человеческое лицо с огромными, заполненными влагой глазами. Чувство непередаваемой тоски охватило Баренца с такой силой, что он едва не застонал в ответ, с трудом справляясь с прихлынувшими к глазам слезами: пси-резонанс был необычайно сильным, и Ярополк понял, что К-гость обладает способностью к быстрому эмоциональному отражению, провоцируя реакцию человека и усиливая ее во сто крат.

— Мне жаль вас. Постойте. — Баренц взмахнул рукой, словно пытаясь удержать глазастый призрак, но тот уже таял, исчезал, превращаясь в бесформенное облачко, которое стянулось в нить, в точку, и пропало совсем, оставив жалобный стон, повторившийся эхом несколько раз.

Где-то тихо, но отчетливо прозвонили колокольчики — ожил приемник рации:

— Всем абонентам «трека» — отмечено очередное появление К-гостей. Реакция негативная, внушаемые эмоции: страх, ужас, тоска, ненависть. Наблюдаются случаи психических расстройств. Членам штаба ГО сообщить свои выводы в течение получаса.

Баренц посидел несколько минут, размышляя над причиной появления К-гостя и находя в нем все больше отличий от прежних появлений: Конструктор менял тактику изучения человеческой психики, теперь он пытался внушить страх, добиваясь каких-то своих целей. Что он выяснил этим, что хотел сказать?..

Снова тихие колокольчики вызова прозвенели в ушах:

— Ярополк, ты один?

— Один. — Баренц узнал голос Бояновой. — Думаю над посещением. Что делал твой гость?

— Я уничтожила его! — сухо ответила Забава. — Может быть, была неправа, но терпеть кривляние этих монстров больше не намерена.

— Наверное, ты была неправа.

— Это в тебе говорит ностальгия по милосердию, Ярополк. Ты такой же, как и Аристарх, мужское начало вылеплено у вас чисто внешне.

Баренц усмехнулся, передав пси-эхо улыбки. Забава в ответ тоже засмеялась, коротко и с ноткой грусти.

— С Конструктором надо драться, Ярополк, вы прекрасно понимаете, что закончится все дракой, и чем раньше мы начнем, тем больше у нас шансов сохранить среду обитания и себя, как вид хомо футур. Опасность не совершить попытку и опасность испытать неудачу не равны. Ибо в первом случае мы теряем огромные блага, а во втором — лишь небольшую человеческую работу.

— Чеканная формулировка. Твоя?

— Нет, древнего писателя и философа Фрэнсиса Бэкона. Ярополк, ты ошибаешься в оценке ситуации, вы все ошибаетесь. Не знаю, чем вас загипнотизировал Грехов, почему вы ему верите, но и он ошибается тоже, выбрав удобный постулат; все — трын-трава! Недаром он якшается с чужанами.

— Ты чем-то расстроена. Забава. Или тебя так разбередил К-гость? О чем ты в тот момент думала?

— Не знаю… о себе… об Аристархе… я была сама не своя.

— Но эти химеры — всего лишь отражение человеческих эмоций и фантазий. Неужели ты еще не поняла? Каждый К-гость — это, по сути, наше собственное детище.

— Даже если и так, что это меняет? Я не могу относиться спокойно к стихии, несущей гибель цивилизации, а тем более к разумной стихии. Ярополк, я… — Боянова замолчала, словно собираясь с духом. — Аристарх пропал в неизвестном направлении, в штабе его нет.

— Ну и что? Почему он должен докладывать о каждом своем шаге? Небось, где-то на Земле.

— Его нет на Земле, Ярополк. Как и Грехова, и Берестова. Они что-то затеяли, я чувствую, и никого не предупредили. Помоги их отыскать, я звоню из дому, возможностей у меня меньше, а сердце не на месте.

Баренц был не из тех людей, кто отмахивается от вопросов, имеющих очевидные ответы, тревога Забавы передалась и ему, хотя он и считал, что в случае опасности координаторы ГО уже давно подняли бы погранзону по тревоге. Поэтому председатель Совета безопасности без лишних слов принялся наводить справки по своим каналам.

Дежурный отдела безопасности знал только, что Берестов, занимаясь «свободной охотой», побывал в «Метротрансе» и больше не давал о себе знать. В оперативном центре ГО на «Перуне» дежурил Эрберг, который не имел понятия, куда направился Железовский. О местоположении Грехова не знал никто. Тогда Баренц позвонил в «Метротранс» и через две минуты выяснил, зачем там крутился Ратибор Берестов. После этого счет пошел на секунды, тем более, что инки центра ГО установили точные координаты направленного поиска Берестова, и Баренц в темпе погони покинул свой уютный кабинет, не пообедав: он представлял, с какой скоростью мчится сейчас к метро Забава и как разворачиваются по императиву «засада» оперативные обоймы безопасности и погранслужбы.

Однако они опоздали. В зале погранпоста «Лямбда» на Меркурии их встретил ослабевший от потери крови и борьбы с болью Егор Малыгин, безуспешно пытавшийся включить старт-кабину метро: канал, связывающий пост с базой К-мигрантов, был заблокирован, К-мигранты приняли свои ответные меры.

* * *

Все четверо шагнули из метро в темноту и остановились, каждый по-своему оценивая обстановку, определяя степень и векторы опасности, мгновенно впитывая и перерабатывая поступающую от всех органов чувств информацию и тут же сообщая в пси-диапазоне всем свои выводы.

Помещение, в котором располагалась станция метро, не имело определенной формы, напоминая пещеру, запрятанную в недрах скал. Пол ее был гладким и черным, потолок выгибался неровным куполом, стены посверкивали тысячами искр — источников радиации. Судя по объемному эху пси-зондирования это и в самом деле была пещера. В центре пещеры разгоралась и гасла вертикальная световая нить, и в ее неверном голубом свете в такт пульсации про ступала в углу из темноты и пропадала странная фигура — не то рыцарь в латах, не то скульптура из металла, оплывшая к полу, как восковая свеча.

Их четверка, наверное, тоже выглядела со стороны экзотично и жутковато: лица и руки у всех светились в темноте, хотя и по-разному, сказывалось колоссальное нервное напряжение, а спектр свечения указывал на диапазон энергетических возможностей; самым большим он был у Грехова, лицо которого отливало прозрачной зеленью, как подсвеченная изнутри хрустальная маска. Двигался проконсул так быстро, что, фигура казалась жидкой, плывущей, смазанной от скорости.

В тот момент, когда они определили, что за стеной находятся еще пустоты, похожие на пещеру с оборудованием метро, и приготовились идти дальше, выяснив, что фигура в углу — мертвый чужанин в «скафандре», К-мигранты начали гипноатаку.

Ратибора охватил непрерывный поток сменяющих друг друга сложнейших, многогранных и противоречивых состояний — ощущений, сопровождаемых вспыхивающими в мозгу, но видимыми словно в действительности, наяву, картинами с невиданной четкой детализацией и внутренней логикой.

Состояние первое: он стоит на голой каменистой площадке, за росший серебристой шерстью, как и трое соплеменников рядом. Сзади — дымящиеся черно-красные скалы, хаос теней, впереди — груды камней, поросшие красным, с фиолетовым отливом, лишайником. Вокруг — высокие, изрезанные трещинами, горные склоны, похоже, действие происходит в кратере вулкана. А напротив замерших с дубинами в руках-лапах людей (предлюдей, их праотцов?) — цепь странных существ, полумедведей-полуящеров: могучие головы, напоминающие крокодильи и медвежьи одновременно, с высоким лбом, в ромбовидной броне, неуклюжие на вид тела с выпуклыми чешуйками грязно-зеленого цвета вместо волосяного покрова, мощные задние лапы и у каждого по четыре передних лапы, держащие камни, дубины и острые шипы какого-то растения. Одиннадцать монстров против четырех полуобезьян.

Цепь бросилась вперед, и четверо встретили ее, как надо: треск столкнувшихся дубин, жалобный вскрик, удары, мелькание лап, камней, бронированных тел. Ратибор отбил несколько выпадов четырехрукого урода, защищая тылы основного отряда, увернулся от брошенного обломка, ударил сам…

Волна нападавших накатилась и откатилась, у многих из них были выбиты камни и дубины, у троих разбиты лбы и вывихнуты лапы. У соплеменников Ратибора — только царапины. Свет погас и вспыхнул вновь…

Состояние второе: тот же пейзаж, но скалы ниже, под ногами не скальная твердь, а крупный оранжевый песок. Цепь напротив та же, но тела существ закутаны в пушистые «безрукавки», а в лапах — копья и странные гибкие хлысты, расширяющиеся на концах. Напарники Ратибора тоже претерпели изменения: они стали выше, стройнее, гибче: торсы плотно обтянуты шкурами каких-то животных; в руках длинные, заостренные с двух концов шесты — не копья, но и не палки, а также овальные щиты из черепашьих панцирей. Кто из них кто — узнать было невозможно, все трое были бойцами, и от всех троих исходила спокойная мрачная уверенность, сила и угроза. Ратибор надеялся, что он выглядит так же.

Новая атака, молчаливая, яростная, ожесточенная. Уворачиваться от ударов, сыплющихся со всех сторон, стало трудней, приходилось полагаться на инстинкты и реакцию, и бить, отражать выпады, снова бить в полную силу…

Цепь нападающих откатилась. Двое из них остались лежать недвижимо, остальные выглядели так, будто их драли дикие коты. Вспышка, темнота, тяжесть в голове, свет…

Состояние третье.

Пейзаж почти неузнаваем: в стенах кратера, ставших совсем низкими, появились бреши, открывшие вид на холмы и равнины. Сзади людей невысокие постройки из белого камня, впереди — заросли черно-синего леса, а напротив — одиннадцать знакомых многоруких ящероподобных химер в блистающих металлом «комбинезонах», держащих в лапах узкие металлические полоски — «шпаги» и странные устройства, похожие на самострелы (они оказались метательными орудиями, стреляющими острыми пластинками в форме полумесяца).

Люди одеты в кольчуги и шлемы с шишаками, в руках — мечи и длинные, закрывающие чуть ли не всю фигуру, металлические щиты.

Схватка, лязг мечей, звонкие «дзжж» — метателей пластинок клекот. В щите Ратибора с дробным грохотом застряло с дюжину полумесяцев, один из них срезал шишак на шлеме, другой впился в наплечник, причинив мгновенную жгучую боль. Поднялись и опустились мечи землян — радужные просверки над головами — и многорукие ящеры-медведи отступили, вытягивая за собой упавшего соплеменника.

Состояние четвертое.

Кратер вулкана окончательно исчез, на месте его стен торчат клыкообразные останцы, оплетенные не то паутиной, не то плющом ядовито-желтого цвета. Вокруг — немыслимый растительный ад, ни одной узнаваемой формы! Языки алые, оранжевые, багровые; ленты прямые, свернутые спиралью, узкие, широкие; шипастые бочки, кривые столбы, громадные, перепончатые листья, похожие на слоновьи уши или на крылья летучих мышей; мохнатые диски на тонких усах… Не понять, деревья это, кустарник или цветы. Лес! За ним — сверкающие льдом геометрические утесы: формы переходят одна в другую, ни одного здания, подчиняющегося законам одной какой-то геометрической фигуры — куба, пирамиды, шара или призмы.

Перед цепью людей, одетых в пятнистые комбинезоны, экипированных по законам военной технологии конца двадцатого века (бронежилеты, шлемы, автоматы, рации), стояла цепь из десяти металлических уродов: членистые тела, на лапах — наползающие друг на друга кольца, из яйцеобразных шлемов торчат узкие рыла ящеров, на шлемах — устройства, похожие на громадные объективы фотоаппаратов или телекамер. Мгновение тишины — и новая атака!

Из «объективов» ударили тонкие световые шпаги, впились в те места, где только что стояли земляне, — все четверо применили прием под названием «танец мангуста», не ожидая, пока противник сожжет их лазерами.

Ратибору снова пришлось подчищать тылы впереди идущей тройки, поэтому ему удалось выстрелить всего трижды, но выстрелы не пропали даром: двое из химер, пытавшихся зайти сзади, сунулись рылами в песок, судорожно дергая конечностями. Боль, багровая вспышка, мрак, серая пелена; медленно проступили сквозь туман очертания пещеры, исчезли…

Состояние пятое.

Они стоят с «универсалами» в руках на гладком дне буро-красной каменной ложбины, одетые в обычные кокосы. Пейзаж вокруг мрачен и неприятен: природа выжжена дотла, песок, редкие невысокие скалы и камни оплавлены, равнина изборождена трещинами и глубокими воронками, из которых поднимаются столбы синеватого дыма.

Монстров осталось шестеро, они почти не претерпели изменений, разве что головы их прячутся в сложных устройствах из спиралей, пластин, прозрачных линз и решеток. В каждой лапе — по такому же «универсалу», что и у людей: десять пистолетов и два лазера против четырех…

Схватка длилась доли секунды. Вспыхнули прозрачно-искристые факелы разрядов, взметнулись черные султаны взрывов, свистнули искорки оплавленной почвы, а когда поднятая пыль и дым опали, перед людьми не было никого. Досталось и им, все четверо были ранены, хотя и пытались уйти от выстрелов, но, главное, они были живы!..

Свет перед глазами Ратибора померк, и окончательно он пришел в себя в знакомой пещере, перед дрогнувшей стенкой К-мигрантов. В голове шумело, пищало, бухало, словно сердце оторвалось и переместилось под черепную коробку, тело стало рыхлым и, казалось, представляло собой сплошную рану. Потребовалось невероятное усилие воли, чтобы переключить внимание с болевых ощущений на внешнее действие.

Однако хозяева базы, потерпевшие первое поражение, сдаваться не желали и, пока Берестов приходил в себя, применили новый прием: Ратибору показалось, что на него рухнул потолок! На ногах он тем не менее устоял, но не сразу сообразил, что тяжесть, гнувшая его к полу, не иллюзия, внушенная новым пси-ударом, а создана искусственно или является естественным условием здешних мест.

— Оставьте эксперименты! — угрюмо проговорил Грехов. — Игры в войну, как и спортивные игры, интересны тем, что в них существует элемент непредсказуемости. Не начинайте разведку боем, не зная противника. Вы уже убедились, что справиться с нами не просто, а взаимное уничтожение не есть альтернатива.

В пещеру вернулось прежнее тяготение. Ратибору в первое мгновение показалось, что тело вовсе потеряло вес и воспарило — переход «из-под пресса горного хребта» к обычной земной гравитации был слишком резким. Захотелось расслабиться и лечь на пол, блаженно закрыв глаза, прислушиваясь к уходящей боли и усталости.

Стена напротив людей растаяла, из темноты выступили черные фигуры с белыми пятнами лиц — К-мигранты. Девять или десять.

— Зачем вы пришли? — холодно спросил Шебранн, стоящий впереди всех. — Уговорить нас сменить методы полемики?

— Если террор вы называете «полемикой»… — начал Лабовиц, но Грехов поднял руку, прерывая его. Из двух ромбов на его груди сверкнули тонкие рубиновые лучики, уперлись в Шебранна и Ранги.

— На сей раз мы принесли ультиматум, — так же холодно и угрюмо сказал он. — Моим друзьям, конечно, хотелось бы переубедить вас, доказать, что вы в первую очередь люди, и лишь во вторую — дети Конструктора, но вряд ли это соответствует истине. Не понимаете вы и простой вещи, что мешаете не только нам, но и себе, а главное, Конструктору! Ситуация в Системе складывается уникальная, но ни одна из гипотез не отражает истины. Мы не мышь, а Конструктор не кот, который пытается ее сожрать. Пресапиенс прибыл к Солнцу не для уничтожения цивилизации, как считают люди… некоторые, во всяком случае, не для навязывания своей «божественной» воли, не для объявления «звездной войны». Но он не нуждается и в защите, в той, по крайней мере, какую предлагаете ему вы.

— Слова, — сказал Шебранн. — Эмоции. Нуль информации. Почему мы должны верить вам?

— Я уже доказал однажды, что говорю правду.

— Но наш посол Эрнест Гиро не вернулся, и подтверждений вашей правоты у нас нет.

— Это еще одно свидетельство того, что люди сильней вас. Гиро не выдержал экзамена, зато выдержал наш посол. — Габриэль кивнул на Ратибора, который в это время выбирал цели на случай, если пришлось бы стрелять по-настоящему. Он был готов к любым переменам обстановки, и поэтому спокоен и сосредоточен, сумев справиться с переживаниями. Лишь одна мысль не давала покоя: жива ли Анастасия?

— К чему эти намеки? — гортанным голосом спросил Ранги. — Хорошая мина при плохой игре? На что вы надеетесь? Откуда вы знаете, в какой защите нуждается Конструктор?

— Знаю, — отрезал Грехов, усмехнулся с неожиданно прорвавшейся грустью. — Хотя мне это не доставляет ни счастья, ни радости. Я ведь хомозавр, как меня недавно окрестили. А Конструктору не нужна никакая защита, он болен и одинок, и нуждается всего лишь в одной простой вещи — в милосердии. В милосердии, как это ни странно! Если можете помочь ему в этом — помогите, нет — не мешайте это делать другим.

— Строительство излучателей квагмы в поясе астероидов — это и есть милосердие по-человечески? Идея отгородиться «абсолютным зеркалом» — это милосердие?

— Нет, — тихо произнес Грехов, — не милосердие. Но мы учимся ему, трудно, жестоко, ошибаясь и падая, но учимся, и в конце концов овладеем наукой, найдем единственное верное решение. Вы такого решения не нашли.

— И все же ваш ультиматум смешон. Вы, конечно, сильный человек, Габриэль Грехов, ваш пси-потенциал, вероятно, больше потенциала любого из нас, но вы далеко не шукра, обладающий амара[35]. Мне жаль, но отпустить вас мы не имеем права; ибо вы представляете для нас реальную и непредсказуемую опасность.

— В таком случае мы погибнем все.

Шебранн покачал головой, на губах его обозначилось подобие улыбки.

— Проигранный гипнобой — еще не доказательство нашей слабости.

— Вы не поняли. — Грехов медленно вытянул вперед руку ладонью вниз, и зеленоватая искра в камне его перстня вдруг прыгнула вверх, превратилась в фиолетово-зеленый дрожащий язычок пламени. И тотчас же пол, потолок и стены пещеры искривились, словно по ним, ставшим гибкими и упругими, пробежала судорога. Из недр пещерного города донесся угрожающий гул, мигнули и разгорелись запрятанные в стенах светильники. Ратибору показалось, что у его ног разверзлась бездна, дохнувшая холодом меж звездного пространства. Кто-то поддержал его под локоть — Железовский.

Грехов опустил руку, язык огня упрятался в перстень, коридор перестала мять и корчить мягкая, но властная сила.

— Детские игрушки, — презрительно процедил сквозь зубы смуглолицый Григ. — Хватит разговоров! Они блефуют, а мы развесили уши. Их всего четверо, помощи ждать неоткуда, метро заблокировано, пора заниматься своим делом.

В руке бывшего пилота сверкнул ствол «универсала», направленный на Лабовица, два бесшумных выстрела раздались одновременно — Грига и Железовского. Лабовиц успел уклониться всего на несколько сантиметров, и сгусток плазмы попал ему в плечо. Удар плазменной пули Железовского отбросил Грига к стене, и в то же мгновение страшной силы пси-разряд едва не парализовал Ратибора, потерявшего слишком много энергии в первой и второй схватках.

— Не стрелять! — прозвучал в звуковом и мысленном диапазонах яростный крик Грехова.

Все замерли, направив оружие друг на друга. Проконсул снова вытянул руку вперед, и снова знакомая сила искривила темное пространство пещеры, тела людей и К-мигрантов, отразилась болью в позвоночнике, голове, глазах. Пульсирующая зеленая струйка пламени над перстнем Грехова превратилась в облачко, которое за секунду выросло в огромный шар и окутало всех находящихся в пещере. А когда светлый туман рассеялся, все увидели висящий между людьми и К-мигрантами черный бугристый обломок камня, завернутый до половины в дырчатую золотую фольгу. Тяжело, так что вздрогнули стены помещения, «камень» рухнул на пол. На людей повеяло жутковатым ветром чужих пространств.

— Роид! — хмыкнул раненый Лабовиц, пытавшийся остановить кровь из раздробленного плеча. — Похоже, живой! Ну и связи у тебя, проконсул! Кто из вас упоминал тут шукру? — Герман посмотрел на Шебранна. — Еще есть сомнения?

У Ратибора появилось ощущение, что глыба чужанина то исчезает из поля зрения, то появляется вновь, и это «мигание» заставляет вибрировать воздух, ставший густым и плотным, как желе.

— Спрячьте оружие, если вы не самоубийцы, — незнакомым хриплым голосом сказал Грехов; лицо его снова покрылось блестящей пленкой «слюды». — Внутри этого роида область двенадцатимерного пространства, эквивалентного по размерам, массе и энергии горной системе типа Гималаев, — хватит на то, чтобы пробить вашу базу насквозь. Убеждаетесь?

— Он не может взорваться просто так, по команде извне, — сказал Шебранн быстро.

В голове Ратибора (ему показалось — в костях черепа) родился удивительный вибрирующий звук, словно хлопнула дверь в гулком помещении: глыба чужанина увеличилась в размерах и опала, словно он вздохнул. И вслед за этим раздался необычный свистящий хрип, не похожий ни на человеческий голос, ни на шумы естественного природного фона, меняющий интонацию, тембр, эмоциональную насыщенность и громкость, сопровождаемый долго не смолкающим эхом.

— Слышу. — Грехов стряхнул с рук «лоскутья» голубого сияния. — Роид передал мне привет. А насчет взрыва… — Проконсул поднял руку с пистолетом и направил его на чужанина. — Достаточно разрядить в него «универсал», и взрыв неизбежен, вы это знаете. Я жду.

Несколько мгновений длилась наполненная мертвой тишиной пауза. Ратибор, ни на миг не выпускавший из виду пару Нгуо Ранги — Юрий Лейбан, заметил, что лицо Грехова стало бледнеть, приобретая прозрачность драгоценного камня. Потом Шебранн опустил свой пистолет и оглядел ряды К-мигрантов. Они давно переговаривались мысленно, но сейчас их пси-разговор выплеснулся в диапазон, близкий волне пси-связи людей, Ратибор ощущал его эхом бушевавшего где-то далеко шторма, вернее, эхом прибоя.

Наконец Шебранн закончил переговоры.

— Чего вы хотите?

— Мира, — тихо, но жестко сказал Грехов. — Я не ограничиваю вашей свободы, делайте, что хотите, предлагайте свой вариант общения с Конструктором, но не пытайтесь больше угрожать людям, а тем более охотиться за ними. Этот ультимативный разговор с вами — последний, в случае любой попытки нападения на ученых, строителей, других людей, я уничтожу вас! Всех! Слышите?

Ратибор превратился в сплошной нервный ком, реагирующий на малейшие токи, изменения электромагнитных полей и даже на пульсацию биополей, возникающих от постоянной работы мышц, которые удерживают тело в покое, и точно так же замерли рядом Железовский и Лабовиц, превращенные обстоятельствами в живые боевые системы с высокими параметрами.

— Мне нравится ваш подход к проблеме, — без улыбки сказал Шебранн. — Вероятно, на вашем месте я реагировал бы так же. Итак, мы свободны в выборе?

— В тех пределах, которые я обозначил. — Грехов опустил «универсал»; лазерные трассы, то и дело нащупывавшие К-мигрантов из нескольких точек его черного кокоса, погасли. — Формула изобретена не мной: для того, чтобы свободой обладать, ее надо ограничить. Разблокируйте метро. До встречи на Совете безопасности.

Габриэль посмотрел на чужанина, и в то же мгновение тот исчез, вызвав приступ головокружения у людей, ощутимое колебание всей массы породы, в которой была проложена система коридоров и пещер.

Грехов повернулся и направился к залитой тьмой кабине метро, за ним Лабовиц, все еще державшийся за плечо, потом Железовский, хлопнув Ратибора по плечу. Тот, чувствуя себя так, словно его пропустили через соковыжималку, поплелся последним. К-мигранты молча глядели им вслед. Потом исчезли один за другим.

Люди остановились перед дверью в метро, ожидая, когда хозяева базы разблокируют станцию.

— Слушай, проконсул, ты случаем не изобрел новый тип скафандра? — тихо пробасил Железовский. — Блестишь, как под пленкой.

— Не изобрел, — сказал Грехов и улыбнулся, вытирая измученное лицо обеими ладонями. — Это всего лишь пот, дорогой комиссар.

С шипением открылась дверь финиш-камеры метро, в зал ворвались двое парней в «бумерангах» и Забава Боянова. Последовала немая сцена, затем председатель СЭКОНа бросилась к Железовскому, молча прижалась к нему, едва доставая ему до ключицы.

— Где они? — быстро спросил первый из вновь прибывших, в то время как метро выбрасывало одну за другой порции пограничников и обоймы риска отдела безопасности.

— Отбой тревоге, — будничным тоном проговорил комиссар, обнимая Боянову за плечи огромной рукой, повернул ее и повел к метро мимо растерянных парней.

— Сначала я думал, что у тебя рация. — Лабовиц кивнул на перстень Грехова, когда они выходили из метро Управления. — Особенно, когда ты «вызвал» чужанина. Оказывается, это…

— Пси-генератор, — проворчал Габриэль, оглядываясь на плетущегося сзади Берестова. — Без него я не смог бы внушить К-мигрантам свою убежденность в победе. До связи, суперы.

— Не понял, — сказал Ратибор, ошеломленный открытием. — Что вы имели в виду насчет чужанина?

— Никакого чужанина не было, — вздохнул Лабовиц, тоже глядя вслед проконсулу. — Габриэль всего-навсего создал пси-фантом, внушил К-мигрантам, что имеет прямую связь с роидами.

— Не может быть! Я же его видел… и слышал…

— Просто Грехов — очень сильный экзосенс. Мне, например, до него далеко. Такие вот дела, охотник. Ну, я пошел лечиться. До связи.

Он ушел, не оглядываясь. А Ратибор остался стоять, медленно приходя в себя.

* * *

Конструктор, представлявший собой светящийся «мешок с картошкой» (каждая из картофелин по размерам не уступала плане там типа «Земли»), слегка замедлил свой ход, но продолжал упорно стремиться к намеченной цели. По расчетам баллистиков траектория его движения должна была пересечь орбиту Юпитера на расстоянии в двадцать миллионов километров от гигантской планеты и практически упиралась в Марс, успевающий к моменту пересечения по дойти точно в район рандеву.

Опираясь на расчеты, СЭКОН снова поднял вопрос применения императива «экстремум», требуя мобилизации сил и средств человечества на эвакуацию населения Марса, а потом и Земли. И снова Совет безопасности не утвердил предложение, отложив решение проблемы до появления «новых данных о прямой угрозе Марсу и Земле», в то время, как по всей Системе участились случаи антисоциального поведения, стихийных всплесков паники, вспышек нервных заболеваний и психических расстройств, вызванных серией появления К-гостей. Положение в мире становилось взрывоопасным, подогреваемое безответственными заявлениями некоторых общественных и официальных деталей о том, что во всем виноваты службы безопасности и пограничники, не справляющиеся со своими обязанностями. Предлагалось отстранить от должностей комиссаров отдела безопасности Железовского и Юнусова, а также командора пограничной службы Эрберга, срочно смонтировать на пути Конструктора «кварковые мины» и разнести его в клочья, если он не понимает, чего от него хотят.

Аудитории всех рангов захлестнула волна дискуссий, в ход были пущены аргументы высокой политики, апологии доброты и веры, экономические и научные расчеты, наивные утверждения о гуманизме высшего разума и философская казуистика «разумной жестокости», но эмоции не могли послужить базой всесторонне продуманного решения, как и сухие цифры инженерных расчетов и формулы научных теорий, и не нашлось лидера, который смог бы обработать колоссальный объем информации, взвалить на свои плечи ответственность за судьбы человечества и объяснить, что делать. Надвигался кризис, прежде всего кризис веры и морали, предполагающий в скором времени не религиозный, а самый что ни на есть материалистический хаос апокалипсиса, хаос «конца света», начинавшийся нравственным уничтожением…

Со времени схватки с К-мигрантами прошло двое суток, и Железовский, втайне ожидавший каких-то каверз с их стороны, внезапно успокоился, уверовав в твердость их слова и серьезность обещаний самого Грехова. Связь с К-мигрантами прервалась, как только оперативные группы покинули станцию, затерянную в недрах омеги Гиппарха, и никто их с тех пор не видел и не встречал.

Грехов тоже в поле зрения наблюдателей не появлялся, но Аристарх был уверен, что проконсул в курсе всех событий и продолжает свою таинственную деятельность, отдающую мистикой и жутковатым душком связи с «потусторонними силами».

В один из периодов отдыха между дежурствами — Железовский все так же продолжал жить на «Клондайке» — спейсер посетил Юнусов в сопровождении Баренца. Комиссар наземников был встревожен и не скрывал этого. Железовский усадил их на диван перед виомом, во всей красе показывающим Конструктора на черном фоне, предложил по стакану медового напитка и превратился в статую, в «роденовского мыслителя», способный просидеть в каменной неподвижности несколько часов подряд.

— Что у вас? — спросил Юнусов, мало уступающий хозяину в мимике, вернее, в ее отсутствии.

Спешить было некуда, и разговор шел в звуковом диапазоне.

— Все то же, — ответил Железовский. — К-физика не поддается анализу и не вмещается в рамки ни одной теории, а это значит, что мы бессильны оказать влияние на Конструктора.

— Даже с помощью вакуум-резонаторов?

— Теоретики работают с математическими моделями, но конкретных советов не дают. Расчет последствий удара требует учета стольких параметров, что на точный прогноз надеяться нечего.

— А если удастся соорудить «абсолютное зеркало»? — Железовский взглянул на комиссара-один исподлобья.

— Автор идеи погиб и не оставил расчетов, а его коллеги по моим данным — в начале пути, вряд ли они успеют довести разработку до практического применения. Существовала единственная возможность не пустить Конструктора в Систему — Т-конус, но воспользоваться ею мы уже не можем.

Юнусов кивнул, не отрывая взгляда от эллипсоидного тела Конструктора, состоящего из светящегося тумана и зерен более темных уплотнений.

— Знаете, что меня волнует до сих пор? Результат всепланетного референдума о судьбе Конструктора. Ведь практически большинство высказалось за его уничтожение, понимаете? И распределение голосов по материкам почти одинаковое — выше шестидесяти процентов, лишь Южная Азия — тридцать семь. Что это? Про явление, коллективного эгоизма, приступ истерического страха, или наоборот — эффект социальной релаксации[36]? Почему при обсуждении не сработал принцип избыточного оптимизма[37], характерный для группового мышления? Может быть, в обществе давно превалирует индивидуализм, а социологи пропустили финал формирования этого процесса?

— Не думаю, — качнул головой Баренц. — По-моему, четко сработал механизм выдвижения разумных альтернатив. Ориентируясь на групповое сознание, мы взаимно поддерживаем друг в друге стереотипные образы и установки, а в данном случае имела место разумная организация дискуссии, где у каждого была возможность аргументировать свою точку зрения. А результат обсуждения закономерен: альтернативы жизни цивилизации — нет.

Помолчав, Юнусов кивнул, соглашаясь, видимо, с внутренним голосом. Проговорил:

— Я слышал, в Системе появились чужане?

— По нашим подсчетам — около двухсот транспортников и более тысячи отдельных роев, — пробасил Железовский. — И количество их увеличивается день ото дня. Хорошо, что они хоть не удаляются от Конструктора больше, чем на миллион километров, все время крутятся рядом, формируются в «очереди», и вместе с «серыми призраками» в конвои. Тебя что-то заботит конкретно?

— Его забота — волнения на Ближнем Востоке, — пробурчал молчавший до сих пор Баренц, тоже не сводящий глаз с Конструктора и облаков мигающих разноцветных огней, круживших вокруг него. — Плюс вспышки паники. Плюс попытки захвата метро, работающих на дальний космос.

— Плюс обычная профилактика, — бесстрастно проговорил Юнусов. — Вы знаете, что такое бои роботов? Или муравьиных куч? Или термитов и муравьев? А как вам нравится такое «развлечение» молодежи, как гонки на украденных транспортных коггах типа «Коралл»? Или технология наркослипов?

— Можешь не продолжать, — сказал Баренц. — Мы знаем, что такое работа безопасника-наземника. В молодости я мечтал об участии всего в одной операции.

— Какой же?

— В операции по спасению духовности, нравственности, или соборности, если хотите.

— Тогда тебе надо было родиться в двадцатом веке, а то и раньше. Я не понял, что ты говорил о метро. Кто пытается захватить станции?

— В основном пацаны, «золотая» молодежь, сынки представителей политико-экономической элиты…

— Я не о том. Это организованные, спланированные действия или акты отчаяния?

— Еще не разобрались. Но похоже — последнее. Если был бы единый центр по бегству, мы его уже нащупали бы. В общем, работы хватает. Не плачу, констатирую факт.

— А чего вы хотели? Это обычная работа с наложенной спецификой ГО. Не справляетесь? Давайте думать, чем я могу помочь.

— Пока справляемся… худо-бедно. Меня лично беспокоит другое — возможности Грехова. — Юнусов сцепил пальцы на груди и пригорюнился.

Баренц кинул взгляд на Железовского.

— Не тебя одного. Нас тоже интересуют возможности проконсула, вернее, не столько возможности, сколько их приложение. Вектор «нечистой силы», так сказать. Чего он добивается? У меня складывается впечатление, что он ведет какую-то свою игру, недоступную для нас. Не получится ли так, что в самый последний момент он станет «по ту сторону баррикад»?

— Так же считает и Забава, — усмехнулся Железовский. — Но у меня другое мнение. Да, его пределы действительно неизвестны. К-мигранты в чем-то правы, назвав его шукрой. И все же он с нами.

— Он один, — без выражения сказал Юнусов. — Как установили мои психологи, судя по всем его связям и привычкам, эта фигура не нуждается в соратниках и друзьях. Но в отличие от вас, коллеги, я не склонен преувеличивать степень опасности одного человека, даже если он экзосенс семи пядей во лбу. Аристарх, ты умеешь успокаивать людей, успокой и меня: как долго будут продолжаться К-явления? Я имею в виду гостей.

Железовский не пошевелился, полузакрыв глаза, феноменальная глыба с канатами вместо нервов, силой робота и душой безнадежно больного человека, болезнь которого называлась «Забава Боянова».

— Не знаю, — сказал он наконец. — Есть мнение, что Конструктор исследует нас, пытается решить какую-то проблему, а какую именно — тайна за семью печатями.

Юнусов слабо улыбнулся одними губами, сухими и бледными, собрав морщинки у глаз.

— Успокоил. Тебе хорошо, сидишь здесь, в центре, как… пуп ГО, и не видишь, что творится на грешной Земле, населенной обычными людьми, не суперменами, со множеством добродетелей и пороков. Самое гнусное, что большинство реагирует на К-гостей негативно: страх, ненависть, желание убить, уничтожить неведомого посланца, нервные срывы, психические расстройства, паника… Если гости будут являться и дальше, вся Система превратится в сумасшедший дом.

Трое смотрели друг на друга, понимая все без слов.

— Когда Конструктор подойдет к поясу астероидов, некого будет защищать, — добавил Юнусов.

— Чего ты хочешь? — тихо спросил Железовский, сдерживая громыхающий голос.

— Не знаю, — медленно, растягивая слова, ответил Юнусов. — Взаимодействие масс в Системе нарушено так, что вряд ли возможно вернуть все в исходное состояние, а перераспределение орбит планеты неизбежно ведет к дисбалансу орбиты Земли, твои эфаналитики знают это не хуже моих. Что будет дальше?

— Конструктор подходит к Юпитеру, — проворчал Баренц. — Чего вы хотите?

Юнусов, прищурясь, посмотрел на Конструктора, словно при целился.

— Забава права, его надо было уничтожить еще в первое при шествие, как советовали «серые призраки», но урок съеденного наполовину Марса не пошел нам впрок.

— Чего вы хотите? — в третий раз спросил Железовский.

— Немедленно введения экстрамобилизации. — Юнусов встал. — Спасем хотя бы часть человечества. Иначе потеряем все. Я знаю, кое у кого в Совете все еще теплится надежда, что мы остановим Конструктора или уничтожим, но я в это не верю. Пошли, Ярополк.

Баренц молча встал, похлопав Железовского по колену.

— Завтра очередное заседание Совета.

Вышел вслед за комиссаром-один. Железовский выключил свет и остался сидеть в темноте, неподвижный, как изваяние. Поднес ладонь к лицу: пальцы испускали розовое свечение, будто рука была сделана из раскаленного стекла. Щелкнув пальцами — и с них слетел рой шипящих искр.

— Хиути[38], — глубокомысленно произнес вслух Железовский, — не рано ли, коллеги, включать режим «спасайся и беги»?

— Срочное сообщение, — раздался в клипсах рации пси-голос координатора. — Обнаружено скопление «серых призраков» — около десяти тысяч особей.

Через три минуты Аристарх ворвался в зал контроля, где несли дежурство Шадрин, член Совета безопасности Таукан и кобра-один погранслужбы Демин.

В центре оперативного поля виома на фоне слабых россыпей далеких звезд и туманностей выделялось мерцающее, переливчатое, плавно меняющее очертания облако «серых призраков», похожее издали на пушистую головку одуванчиков. «Призраки» постоянно маневрировали, и фигура облака менялась, то превращаясь в идеальный куб, то в шар (одуванчик, да и только!), то в эллипсоид, то в головоломную конструкцию сложнейшей формы.

— Что они делают?!

— «Роют яму», — отозвался Савич, находившийся ближе всех к образованию «призраков». — Вакуум в этом районе «скатывается» в потенциальную «пропасть», в которой топология пространства прыгает от геометрии «струны» до двадцатишестимерности. Я о таком мечтать не мог, не то что своими глазами наблюдать!

— Зачем это им?

— На вопросы они не отвечают, но, по всей видимости, готовится какой-то сюрприз. Не нам, конечно, Конструктору. Он подойдет сюда примерно через полчаса, мы его уже видим визуально.

Железовский нырнул в кресло, освобожденное ему догадливым Шадриным, и окунулся в эфирный прибой переговоров всей сложной системы координации космических служб Солнечной системы. Выслушав доклады погранпостов, скомандовал:

— Всем императив «назад»!

— Можно, я направлю в зону любопытства зонды? — спросил Савич. — Любая информация оттуда бесценна!

— Работайте, — ответил Железовский.

В течение четверти часа ничего существенного не происходило: «серые призраки» перестраивались, земной флот уходил от сферы их маневров на безопасное расстояние. Затем «призраки» создали нечто вроде зонта с ручкой, направленной навстречу Конструктору, и перестали перемещаться, одевшись в ореол зеленоватого свечения. А когда до столкновения колоссальной «авоськи с картофелем» Конструктора с «зонтом» остались считанные мгновения — Конструктор шел со скоростью двухсот десяти километров в секунду — от «зонта» ему навстречу вытянулась вдруг тысячекилометровая «роза» ярчайшего зеленого огня: лепестки «розы» раскрывались один за другим, словно она росла, как живая, и слои пламени не смешивались друг с другом, создавая удивительную пространственную структуру земного цветка.

Спейсер содрогнулся, как и все машины человеческого флота, хотя находился от места события в шести миллионах километров. И только интрасенсы да автоматические видеокамеры смогли заметить, чем ответил Конструктор на «приветствие» «серых призраков», так быстро это произошло.

Огненную «розу» пронзили тысячи длинных и острых черных игл, словно Конструктор выпустил рой стрел с оперением (отчего спейсер дернулся еще раз), и «роза» погасла. А затем «зонт» «призраков» сломался, и они разлетелись в разные стороны, как пушинки, уступая дорогу непреодолимой силе.

Железовскому стало отчего-то больно, и он с недоумением посмотрел на свои руки, сжатые в кулаки: ногти впились в ладонь чуть ли не до крови. С трудом разжав пальцы, он успокоил дыхание и вызвал Савича:

— Что там у вас?

— Представление закончено, — отозвался ученый еле слышно сквозь гул помех. — Они его не остановили, хотя создали зону с плотностью энергии, превышающей потенциал звездных недр. Но, может быть, они его и не останавливали? Может быть, эта наша оценка событий неверна? Со стороны судить трудно. Попробуем проанализировать результаты измерений и дать более точные ответы.

«Серые призраки» собрались в стаю над торжественно проплывающим мимо телом Конструктора, образовали нечто вроде струящейся растопыренной человеческой ладони, несколько минут «совещались», а потом «ладонь» начала бледнеть, испаряться, таять, пока наблюдающие эту картину руководители дежурной смены не поняли, что «призраки» один за другим исчезают, уходят по «струнам» из Системы. Через полчаса от «ладони» не осталось ничего, и лишь светящаяся махина Конструктора продолжала безостановочный бег сквозь черную бездну пространства, не реагируя на вызовы, сигналы, предупреждения и проклятья…

* * *

После схватки с К-мигрантами сил у Ратибора хватило только на то, чтобы справиться у дежурного о состоянии Насти и Егора и доползти до дому. Проспал он почти сутки, лишь единожды поднявшись напиться. За это время организм интрасенса справился со стрессом, перенапряжением и усталостью не хуже профессиональной медслужбы, и Ратибор встал вполне бодрым и работоспособным, сразу включившись в орбиту компьютерной связи.

Дежурный доложил ему, что Егор Малыгин тоже вылечил себя сам и уже занимается с детьми в школе, со свойственной ему скромностью умолчав о своих подвигах. Настя пока еще находилась в клинике спас-центра, однако ее состояние у врачей опасений не вызывало. Железовский снова дежурил на «Клондайке» в составе квалитета ответственности, Лабовиц пребывал где-то на территории заповедника Такла-Макан, и таким образом почти вся группа риска здравствовала и занималась своими делами. Не было известий только от проконсула Грехова, снова отбывшего в неизвестном направлении.

Прикинув соотношение обязанностей и желаний, Ратибор направился в клинику, по пути выслушав сводку последних событий, главным из которых была акция «серых призраков», пытавшихся остановить Конструктора. Впрочем, цель их операции оставалась не совсем ясной. Вполне могло быть, что они искали способ связи или решали какую-то свою общую проблему, или вообще действовали по просьбе Конструктора, находясь с ним в контакте, например: сотворили ему тонизирующий душ. Последняя гипотеза вызвала у Ратибора улыбку, но поразмыслив, он пришел к выводу, что даже она имеет право на существование при отсутствии достоверных данных и нежелании самих «серых призраков» объяснить смысл своих действий.

Уже входя в здание метро, задумавшийся Ратибор вдруг краем сознания отметил некоторую необычность обстановки.

С введением режима ГО обычная сутолока у станций метро исчезла, вход в них контролировался пограничниками, и люди, понимая, чем это вызвано, в большинстве случаев не роптали, здесь же, возле метро «Мещерский бор», собралась приличная толпа пассажиров, и все молчали! И лишь увидев троих крепких молодых людей в полумасках, одетых в серые кокосы, с импульсными электроразрядниками в руках, Ратибор понял, что стал свидетелем захвата метро одной из отчаянных групп «золотой» молодежи, искавшей спасения от приближающегося в лице Конструктора «конца света».

Его заметили сразу. В спину Ратибора уткнулся твердый ствол разрядника, чьи-то руки сорвали с ушей клипсы рации, толкнули в спину. Берестов вошел в вестибюль станции, непривычно тихий и пустой, поискал глазами пограннаряд и увидел у стены слева два тела. Третий пограничник сидел на полу с посеревшим от боли лицом, у него была сломана ключица.

Нападавших было десятка полтора. Трое из них возились с инком метро — видимо, кто-то из пограничников успел заблокировать управление, — остальные шатались по платформе вдоль всего длинного ряда кабин метро, составляющего своеобразный поезд, подтаскивали поближе контейнеры, рюкзаки, штабеля пластиковых банок, ящики и упакованные в прозрачные мешки коробки с концентратами. Судя по всему, «экспедиция» готовилась тщательно, и лишь расторопность пограничников помешала группе осуществить задуманное в считанные минуты. Поскольку станция «Мещерский бор» была единственной в районе, работающей на Приземелье и на дальний космос, руководители группы точно знали, куда попадут, и останавливаться на полпути не собирались.

— Живы? — кивнул Ратибор на лежащих парней. Сидящий пограничник покривился, с трудом сдерживая слезы; был он молод и неопытен, и еще не научился сдерживать эмоции, как старшие товарищи.

— Не дергайся! — Ратибора толкнули в спину. — Лицом к стене! Руки на затылок!

И время для безопасника остановилось…

Дрался он холодно и расчетливо, сдерживая ненависть и ярость, вспыхнувшие в душе, словно перед ним были «серые люди», не ведающие боли. Однако противник его был во сто крат беспощаднее, наглее, агрессивнее и вероломнее, потому что исповедовал древний принцип — «цель оправдывает средства». То, что эта цель — собственное благополучие, подленькое, физиологическое, просчитанное низменными сторонами души, — их ничуть не смущало.

Конвоиров он успокоил точными уколами в нервные узлы, еще двоих оглушил, а когда остальные начали пальбу, ответил тем же, завладев электроразрядником командира группы. Через минуту все было закончено, оставшиеся вне схватки члены группы сориентировались поразительно быстро и бросились наутек, пробиваясь сквозь толпу к стоянке такси, но лишь одному из них удалось скрыться, троих задержали прибывающие пассажиры, а четвертого, с белыми от страха глазами, открывшего пальбу по безоружным людям, нейтрализовал примчавшийся поднятый по тревоге пограничный наряд.

Угрюмо ответив на вопросы кобры-капитана пограничников и понаблюдав за врачами, хлопотавшими у тел пограничников, Ратибор отыскал лежащего без сознания руководителя группы «путешественников» и забрал у него клипсы рации, затем поспешил к заработавшим кабинам метро, не обращая внимания на восторженно-удивленные взгляды молодых ребят, возбужденных и одновременно огорченных тем, что инцидент исчерпан.

Клиника спас-центра — двадцатишестиэтажное «колье» из нескольких сотен «драгоценных камней»-палат, процедурных кабинетов, операционных боксов, залов отдыха, спортзалов — располагалась на берегу Десны в километре от основного здания Управления аварийно-спасательной службы. Сообщив инку-диспетчеру, кто он и к кому направляется, Ратибор влез в «улитку» бесшумного конформного лифта и вышел в прозрачном фонаре стыковочного узла, соединявшего две лечебные палаты и зал психомассажа. Анастасия Демидова лежала в палате с номером «один», и не успел Ратибор подойти к двери, как та открылась и выпустила человека в черном.

С полминуты они разглядывали друг друга, потом по губам Грехова скользнула едва заметная улыбка.

— Говорят, ты неплохо потренировался у метро.

— Неплохо, только спарринг-партнеры попались неопытные, — в тон проконсулу произнес Ратибор.

Грехов кивнул, буркнул нечто вроде «ну-ну», и капсула лифта унесла его в недра здания. Постояв немного, чтобы справиться с неприятным осадком от встречи, Берестов вошел в палату и был едва не сбит с ног: Настя ждала его за дверью, прыгнула на шею и, всхлипывая, принялась целовать его лицо, уши, плечи, руки, пока оглушенный водопадом чувств — в пси-диапазоне он представлял собой самый настоящий водопад! — Ратибор не оторвал ее от себя, зажмурившуюся, с мокрым от слез лицом, в распахнувшемся халате, милую, безумно красивую и желанную…

Полчаса ушло у них на междометья, объятия и шепот, пока Настя не пришла в себя и не принялась приводить себя в порядок.

— Я могла бы уже уйти отсюда, — сказала она, причесываясь, поглядывая на чеканный профиль Ратибора, — но решила подождать тебя, Габриэль сказал, что ты придешь сразу после драки. Ты дрался? Это правда?

Ратибор поневоле нахмурился. Темное чувство открывающейся под ногами бездны качнулось в нем.

— Он сказал, что я дрался? Когда?

— Когда сказал? Почти час назад, перед твоим приходом. — Девушка оглянулась. — Что, он ошибся?

— Нет, но… я думал, что ему сообщили о схватке по «треку», однако он знал об этом еще до события… хомозавр!

Анастасия вздрогнула, побледнела.

— Ты… ты говоришь это… с ненавистью! После того, что он сделал для тебя, для всех… Неужели вы так не терпите его? За что? За то, что он отличается от вас? За его силу, волю, риск, благородство, наконец? — Голос ее превратился в шепот, погас. — Ты хочешь, чтобы…

Ратибор покачал головой, снял мысленный контроль и на мгновение обрушил на голову девушки весь свой внутренний мир, все свои вопросы, мысли и чувства, запертые в душе, мучившие его и ждущие ответа. Настя снова вздрогнула, прислушалась, полузакрыв глаза, легкая краска вернулась на ее щеки.

— Извини, я была неправа, — скороговоркой проговорила она, вскакивая и целуя Берестова в подбородок. — К тебе мои слова не относятся, хотя было время, когда и ты относился к нему…

— Было, — согласился Ратибор. — Но я — иное дело, вряд ли кто-нибудь еще знает его с других сторон, отсюда нелюбовь, неприязнь и даже страх. Забава призналась, что она его боится, «яко татя в ночи». Да и у меня иногда, честно признаться, появляется холодок жути. Ты знаешь что он якшается с чужанами? Не говоря уже о «серых призраках»?

Настя не отвела взгляда.

— Знаю. Ну и что?

Ратибор пожал плечами.

— Его не зря прозвали хомозавром. И не делай страшные глаза, я не отношусь к лагерю тех, кто уже сейчас начинает шептать обвинения в его адрес, будто он во всем виноват наравне с Юнусовым и Железовским.

— Потому что он всегда участник, а не сторонний наблюдатель, он всегда в центре, а не с краю. — Настя забралась к Ратибору на колени, выключила стены, и в комнату ворвался солнечный день. — Таких любят не все, они всегда кому-нибудь мешают. Даже тебе.

Ратибор поцеловал ее в затылок, прижал к себе и спрятал лицо в волосах.

— Мне — нет. Кстати, я тоже не понимаю, почему он не вмешается в судьбу Конструктора на доступном ему уровне? Я не имею в виду Совет безопасности или ВКС, речь идет о «серых призраках»… и еще о ком-то, он недавно намекал.

— Он уже говорил вам… тебе тоже: Габриэль знает, чем все закончится, и знает, что делать. И будь уверен — делает.

Да уж, подумал Ратибор, вспоминая встречу с чужанином в доме проконсула и таинственную дверь в мир иной, намекавшую на прямую связь с родиной роидов.

— Но если он знает, что делать, почему не скажет об этом прямо? Всем?

— Значит, считает, что еще рано.

— Рано?! — Берестов так резко вздернул голову, что Анастасия вздрогнула. — Конструктор подходит к Юпитеру, остался один шаг до запретной зоны, один шаг до объявления войны, а ему рано?!

Настя успокаивающе погладила безопасника по щеке, передав мысленный образ рычащего тигра и укротителя рядом с блюдечком молока.

— Не сердись, но Габриэль действительно никогда не опаздывает, ты это знаешь не хуже меня. Если хочешь, поговори с ним, он пошел домой.

— И поговорю. — Ратибор не хотел успокаиваться, подогреваемый воображением и тем, что Настя продолжает защищать своего друга. — Пусть попробует промолчать!

— Какие мы грозные! А то что будет? — Настя не выдержала и засмеялась. — Ты перестанешь с ним общаться?

Улыбнулся и Ратибор, но тут же посерьезнел. Мягко пересадил Настю на диван рядом, вытянул вперед руки, и между ладонями засветился воздух. Облачко света сформировалось в седловидную поверхность и пролилась дождем искр на пол. У Насти заложило уши, как от резкого падения давления. Она покачала головой, вздохнула.

— Хиути, обычная разминка интрасенса. Ты котенок перед Габриэлем, Ратибор, и нет силы… — Она не договорила.

Над головой Ратибора проявилась корона розового сияния, и тот час же воздух комнаты поплыл маревом, словно нагретый до высокой температуры, фигура безопасника заколебалась, волна искривления бесшумно обежала стены, пол, потолок, исказила очертания предметов палаты, что-то лопнуло со стеклянным звоном. В облаке света между ладонями Ратибора протаяла черная клякса, ударила тонкой струей в стену напротив, пронзила насквозь. Снова качнулись стены, и все исчезло. Ратибор опустил руки, слабо улыбнулся — Настя смотрела на него во все глаза, прошептала:

— Что это?

— Не знаю, — глухо ответил Ратибор. — Я обнаружил это случайно, задумавшись над связью с Конструктором. Пришло ощущение бездны и боли, а потом словно в голове лопнул сосудик, и я увидел Конструктора… на мгновение… Было такое ощущение, что он хочет, что-то сказать.

Настя сжала горло рукой, глаза ее сделались большими и бездонными. Ратибор снова улыбнулся.

— Интересно, правда? Грехов сказал, что я, как и он, крестник Конструктора, а значит, тоже хомозавр. Это я к твоему заявлению о котенке. Не расстраивайся. — Он бережно обнял девушку за плечи. — Последствия путешествия по внутреннему миру Конструктора будут сказываться еще долго, как сказал врач. Ну, мне пора. Выздоравливай поскорей.

Настя зажмурилась, поднимая лицо, и Ратибор поцеловал ее в раскрытые губы…

В холле клиники кто-то мысленно окликнул Ратибора, он оглянулся — Забава Боянова, издали похожая на девочку с длинной русой косой. Подошел, вежливо поклонился, ответил так же мысленно.

— Добрый день.

— Привет, Берестов, рада тебя видеть. Ты от Насти? Все некогда навестить, постоянно куда-то не успеваю. Как она там?

— В норме, сегодня выходит.

Разговор продолжался в пси-диапазоне, в темпе пулеметной очереди, весь вмещаясь в десяток секунд.

— Ну и слава богу! А у тебя что нового? «Свободная охота» закончилась? Куда теперь? К Аристарху или есть дела на Земле?

— Есть дела. — Ратибор вдруг неожиданно для себя признался, что ищет Грехова.

Лицо Бояновой застыло, губы затвердели, взгляд стал острым, пронизывающим.

— Зачем он тебе?

— Хочу задать несколько вопросов.

— Что ж, может быть, пора их задавать. Могу посоветовать, каких тем ты не должен касаться, ибо это может отразиться на твоем здоровье.

— Я кое-что умею тоже.

— Ты котенок перед ним, охотник, несмотря на рост и мускулатуру. Он шутит, что он хомозавр, но это так и есть. Этот экзосенс опасен, как… — Боянова поискала сравнение. — Как ураган, спрятанный в маковом зерне. Учти.

— Учту, — вежливо пообещал Ратибор. — Каких именно тем я не должен касаться в разговоре с ним?

— Первая — Настя. Он любит ее, от того еще более одинок, ты не можешь этого не видеть. Вторая: как он относится к Конструктору. Грехов не сын его, а пасынок, и это ты учти тоже. И последняя тема: почему он иногда все-таки помогает нам, людям? Зачем это ему, если он и так знает, чем все закончится? Это страшный вопрос, Берестов, поразмысли сам — почему.

— Вы преувеличиваете.

Забава улыбнулась, выразив в улыбке сразу весь свой возраст и опыт.

— Хотела бы преувеличить. Мне пора, до связи, охотник, желаю тебе выжить.

Она повернулась и скользящим упругим шагом пересекла холл, скрылась за матово-прозрачными дверями «ракушки» лифта. Ратибор молча смотрел ей вслед, не трогаясь с места, чувствуя, как не приятно свело мышцы живота.

Пройдя парковую зону, соединяющую здание УАСС и клинику, он, не заходя в отдел, выслушал очередную сводку по Системе, и нырнул в метро, вспоминая код кабины в доме Грехова.

Хозяин и в самом деле был дома. Он вышел из лаборатории в коридор, голый по пояс, весь перевитый мышцами, как только сработала автоматика метро, узнал гостя и без удивления кивнул на гостиную:

— Проходи, я сейчас.

Ратибор, чувствуя неловкость и странное колющее неудобство, будто в горле застряла рыбья кость, прошел в гостиную, отметил, что в ней ничего не прибавилось, и сел в кресло. Габриэль заявился через минуту, уже одетый в любимый летний костюм цвета маренго. Он не изменял привычкам, как и Ратибор, предпочитавший строго элегантные или спортивные костюмы. Атмосфера в комнате ощутимо сгустилась, напомнив облако, готовое пролиться дождем. На грани слышимости родился необычный звук, словно где-то далеко-далеко зазвенела готовая лопнуть струна. Наблюдавший за Ратибором Грехов с едва заметной иронией шевельнул уголком рта, продолжая молчать.

Ратибор с трудом преодолел приступ робости, вернее, внутреннего сопротивления собственной жажде истины, тем обвинениям, которые хотел предъявить проконсулу.

— Почему вы…

Грехов поднял руку, призывая его остановиться. Ратибор замолчал — рация принесла голос дежурного по отделу:

— Объявляется «джоггер» по системе Юпитера! Конструктор подходит к зоне прямого влияния. Все транспортные трассы системы с этого момента закрыты. Полеты внутри зоны разрешены только погранфлоту с кодовым опознаванием. Повторяю…

— Не возражаешь, если мы посмотрим этот спектакль? — Грехов щелкнул пальцами, и стена гостиной с нишами, в которых стояли сувениры, превратилась в виом.

Ратибора покоробило слово «спектакль», но он сдержался, проговорив:

— Если вы не торопитесь…

Свет в комнате погас — окна перестали быть прозрачными, и в глубине виома проступило изображение системы гигантской планеты со всеми ее спутниками.

Сначала Ратибор подумал, что это цветная схема, потом пригляделся и с недоумением поднял бровь. Ракурс видеопередачи был, конечно, необычен, но главное, каждая планета, даже из числа самых маленьких спутников, была видна исключительно отчетливо, будто находилась рядом, на расстоянии прямого визуального наблюдения. И в то же время было понятно, что передача ведется с одной камеры, а не от сотни видеокамер, направленных каждая на свой объект; изображение не было синтезированным, хотя для того, чтобы так показать всю систему Юпитера, необходима была обработка изображения с введением логарифмического масштаба.

Ратибор невольно посмотрел на Грехова, волосы которого слегка светились в темноте, и тот, не поворачивая головы, сухо бросил:

— Передача ведется «серым призраком».

Ратибор просидел оглушенным несколько секунд, прежде чем стал видеть картину Юпитерианской семьи, и снова ему показалось, что над ним тихо зазвенела туго натянутая, готовая оборваться «гитарная струна».

Конструктор появился в поле зрения видеокамеры через несколько минут — клин раскаленных добела «углей», и сразу стали заметны изменения в движении спутников планеты: первыми отреагировала на его приближение свита внешних астероидов с размерами от сотни метров до одного километра, разорвав извечный круг вращения и устремившись под влиянием тяготения Конструктора прочь от Юпитера. Затем «дрогнул» один из крупных негалилеевских спутников[39] — Синоп, диаметр которого был равен тридцати километрам.

В молчании Грехов и Берестов смотрели на картину медленного разрушения еще одной планетарной семьи, так и не изученной как следует людьми. И казалось, вместе со всеми с тревогой смотрит на вторжение сам Юпитер, покрытый словно от волнения пятнами и полосами турбулентных движений атмосферы.

И вдруг внезапно все прекратилось. Вернее, прекратилось неуклонное «скатывание» спутников в гравитационную могилу Конструктора, хотя сам он продолжал двигаться в прежнем направлении и с той же скоростью. Сквозь глубокую «яму» прямого эфира в наушниках рации пробился голос дежурного:

— Наблюдается резкое падение поля тяготения Конструктора, примерно на шесть порядков. Впечатление такое, будто он лишился девяносто девяти процентов своей массы. Объяснений эффекту нет. Галилеевские спутники изменить орбиты не успели.

Ратибор оглянулся на Грехова и увидел беглую усмешку на его губах, вызванную, очевидно, словами дежурного (проконсул тоже был включен в цепь «спрута»). Посидев еще немного, хозяин выключил виом и впустил в гостиную солнечный свет.

— Все, спектакль окончен, больше ничего интересного не произойдет.

Они посмотрели друг на друга.

— Итак, ты хотел спросить, почему я не вмешиваюсь в события, когда у меня такие покровители, как чужане и «серые призраки». А почему ты считаешь, что я ничего не делаю?

— Я так не считаю. — Ратибор вспомнил предупреждение Бояновой, и неприятное ощущение жжения в желудке усилилось. — Наоборот, мы считаем, что зная, чем все закончится, вы по логике вещей вообще ничего не должны делать.

— Мы? — Тонкая, с едва заметной иронией усмешка снова скользнула по губам Грехова. — Кто это «мы»? Забава?

Ратибор выдержал взгляд, хотя хозяина обмануть не смог. Габриэль кивнул.

— Она давно относится ко мне с предвзятой настороженностью, хотя, видит Бог, я не давал повода.

— И все же она права: вы могли бы предотвратить многие беды, последствия плохо просчитанных шагов погранслужбы, если бы сообщили всем, чего нам ждать.

По смуглому лицу проконсула пробежала тень, глаза стали совсем черными, глубокими, в них проглянула холодная жестокость и странная тоска, готовая затопить все пространство. Несколько мгновений он смотрел на Берестова, не меняя позы, потом выражение лица изменилось, к нему вернулась обычная угрюмая озабоченность.

— А вы сами разве не в состоянии определить, что вас ждет? — Грехов подчеркнул слово «вас», как бы отделяя себя от остальных.

— Вы же знаете наши расчеты. Если Конструктор не остановится, мы будем вынуждены объявить ему войну, у нас нет иного выхода.

— Ошибаетесь. — Это слово Грехов проговорил вслух, тихо, почти по слогам. — Выход есть, но вы его не видите.

— Какой выход? Экстрамобилизация? Эвакуация всего населения Земли? Это практически невозможно. Или, может быть, есть шанс остановить Конструктора в поясе астероидов?

Габриэль покачал головой.

— Судьба Конструктора решается не в космосе — на Земле.

— Что? — Ратибор не смог удержаться от изумленного возгласа.

— Судьба Конструктора на данном этапе решается на Земле. Не мной, как считает Забава, не чужанами и не «серыми призраками», как думают многие, а вами всеми, людьми. Как? Ответ прост. Свяжи два следующих события, и ты найдешь его. Только что по «треку» передали, что почти все чужане и «призраки» покинули Систему, слышал? Это первое событие. И второе: чем заканчиваются обычно сеансы появления К-гостей?

— Для людей? Реакция в основном отрицательная…

— А для Конструктора?

Ратибор порылся в памяти:

— Вы имеете в виду «конвульсии»?

«Конвульсиями» физики назвали чудовищные колебания полей вокруг Конструктора, «судороги» вакуума, сопровождаемые магнитными бурями и эффектами рождения пучков элементарных частиц и жестких излучений.

— После каждого сеанса у Конструктора начинались «приступы головной боли», усугубляющие ситуацию.

— Но ведь он сам провоцирует людей на негативное отношение своими кошмарными монстрами…

— Монстры — порождение человеческой фантазии, зачастую ограниченной. Конструктор здесь ни при чем. Все наши друзья — Аристарх, Баренц, Эрберг, реагировали на появление К-гостей иначе, спокойно, и никаких «монстров» не видели. Но таких людей, к сожалению, мало.

— К чему вы клоните?

— К тому, что человечеству давно было пора научиться милосердию. Конечно, не научившись толком человеколюбию, трудно постигать азы инолюбия, скажем, чужелюбия или конструкторолюбия, азы милосердия ко всему живущему, но боюсь, у человечества не будет другого шанса.

— Вы хотите сказать, что вместо страха и ненависти мы должны испытывать к ним… К-гостям и Конструктору… любовь?

— Может быть, не любовь, поначалу хотя бы сочувствие, ведь смогли же вы понять, что он болен. Хотя от ненависти до любви — всего один шаг.

— Но иногда это шаг… через пропасть, — медленно проговорил Ратибор. — Вы считаете, что Конструктора может вылечить только наша общая любовь?

— Сочувствие, взаимопонимание, терпеливая снисходительность, если хотите, единственно необходимые движения души для установления обратной связи. Только тогда он поймет вас и примет наиболее оптимальное решение, лишающее смысла слово «война». Я не уверен, что он ответит на все ваши вопросы, то есть, я не уверен, поймете ли вы, когда он ответит, так будет правильнее, ведь в Конструкторе, по сути, воплощен панпсихизм, а мы далеко не всегда понимали и понимаем природу. Но одно я знаю точно — все зависит от людей. От каждого из нас. Попробуйте внушить это остальным.

— А вы?

— Я хомозавр, и этим все сказано, поверить мне трудней, чем Конструктору, пример — Забава Боянова. Это очень сильная и умная женщина, которую я уважаю, ее характера хватило бы на трех мужчин, и оттого ее заблуждения наиболее опасны в данной ситуации. А убеждать других она умеет.

Ратибор невольно кивнул, снова вспоминая наставления председателя СЭКОНа: он тоже поддался ее уверенности, что же говорить о членах комиссии?

Некоторое время длилось молчание. Пока Грехов к чему-то прислушивался — диапазон его пси-связи лежал вне зоны чувствительности пси-слуха Ратибора, — Берестов размышлял. Наконец, он поднял голову:

— Еще один вопрос, он мучает меня… Почему же Конструктор так упорно шел к Солнцу? Что он здесь потерял? Что хочет найти?

— Не знаю, — ответил Грехов с потрясающим равнодушием. — Возможно, его гнали инстинкты.

— Инстинкты?! Какой же сложности они должны быть, чтобы он с их помощью отыскал дорогу?

— Что мы знаем об инстинктах Конструкторов?

Изумленный и озадаченный Ратибор не нашелся, что ответить. Возбуждение его схлынуло, интерес к разговору пропал, он встал, собираясь извиниться за визит. Дом вдруг вздрогнул, качнулись стены, низкий рык донесся из глубины под ним, словно он стоял на вулкане. Рык вытянулся в стены, и те ответили дребезжанием, переходящим в шипение и свист.

— О, черт! — Грехов прыгнул к двери прямо из кресла, исчез в коридоре. Еще раз дернулся пол, глухой удар прилетел из недр дома, зазвенели металлические листы и все стихло. Ратибор почувствовал на спине тяжелый взгляд, обмер и оглянулся. На него «смотрел» чужанин, вылезший из лаборатории: двухметровая угластая черная глыба в дырчатой золотой броне. «Кожа» чужанина поражала текучестью: она вскипала мелкими кристалликами, пенилась, играла рябью, дрожала и дышала, словно роид и в самом деле был живым существом.

— Привет, — сказал Ратибор первое, что пришло в голову. Чужанин молча проследовал мимо с характерным тумм-тумм-тумм, от которого сотрясался пол дома, хотя ног у него, подобных человеческим, не было и быть не могло; скрылся в коридоре. Через секунду оттуда выглянул озабоченный Грехов.

— Извини, я тороплюсь, договорим в другой раз. — Исчез.

Не теряя самообладания, хотя и на ослабевших ногах, Ратибор добрался до метро — в коридоре никого, будто и не было жутковатого гостя, — и автоматически набрал код Управления. Предупреждение Забавы снова всплыло в памяти, и теперь оно не казалось абстрактным, за ним стоял скрупулезный анализ деяний проконсула, помноженный на интуицию и недюжинный дар предвидения. Грехов не уклонялся от ответов на вопросы Ратибора, но сумел ни на один не ответить прямо и с полной искренностью. Он ни с кем не хотел делиться своими замыслами, планами, переживаниями, отношением к происходящему, как бы отделяя себя невидимой стеной от остальных людей, и встречающихся с ним не мог не настораживать этот очевидный факт. Не верить ему было нельзя, верить — трудно.

Из головы не шла фраза Габриэля: «Судьба Конструктора решается на Земле», — и, раздумывая над ней, Ратибор добрел до отдела, решая, что ему делать дальше, кому предложить помощь. Железовскому или Юнусову. Раздражало собственное бессилие: Ратибор не знал, кому и как передать появившуюся информацию, чтобы ему, а вместе с ним и Грехову, поверили, кому предложить невероятно трудную миссию — объяснить всему человечеству, что такое милосердие.

— Берестова вызывает председатель СЭКОНа, — включился наушник рации, когда Ратибор уже входил в зал оперативного дежурства, погруженный в полутьму; навстречу из кресла встал дежурный — фантом, конечно, видеопризрак несуществующего человека, один из образов инка для визуальной связи с абонентами.

— Вы слышали? — спросил он вслух, не удивляясь появлению клиента в зале, куда обычно заглядывали только стажеры и работники технического контроля.

— Передайте ей, что все нормально, — сказал Ратибор, глядя на центральный виом с крестом визира по центру, в растворе которого светилась громада Конструктора. Он вдруг понял, что ему не хватает Железовского, его совета, его пугающих непосвященных неподвижности и спокойствия, его гулкого баса.

— Передал. — Дежурный внимательно смотрел на Берестова, ожидая его слов, не выказывая признаков нетерпения. Точно такие же молодые люди, как две капли воды, похожие на этого, разговаривали сейчас с десятками других абонентов, всецело находясь в их власти, создавая видимость общения один на один.

— Вы хотели включить интегральную связь[40]?

— Я передумал. — Ратибор отступил, с облегчением представив, как на его речь прореагировал бы Железовский, и тут до него дошло. — А откуда вы знаете?!

— Председатель СЭКОНа предвидела ваше желание и рекомендовала не спешить с «проповедью».

— Она так и сказала — проповедью?

— Да.

Ратибор усмехнулся.

— Спасибо. До связи, коллега.

— Минуту. — Дежурный вернулся в кресло. — Передается чрезвычайное сообщение.

Изображение Конструктора в виоме исчезло, на его месте возник зал центра ГО на Земле с двумя десятками координаторов, выглядывающих из оперативных коконов управления, как улитки из раковин.

— Внимание! — раздался в зале голос главного оператора смены; им был один из секретарей ВКС. — Только что перехвачена прямая передача чужан. Включаю запись.

В зале прозвучал скрип, шипение и длинное затухающее булькание, сквозь которое прорезался нечеловеческий, гортанный, с непередаваемо свистящим тембром голос:

— Передавание предупреждие… попытка Сеятели вы называние «серые призраки»… лечение Конструктор неудачен много… сожаление мы неудачен тоже… прямо нет выход… лечение добрость… Только добрость и желательность… любой ход иначе — катастрофа будущность… мы пришедшие ваш мир задолго вперед Конструктор но трудность познание ваш мир вследствие много очень много потерь… трудность выход из-под горизонта делание невозможность сотрудничать важность… мы заявление: люди будьте добрость! И милосердство. Сильность есть добрость — данное истинность всегда! Мы предупреждение: невозможность отражение Конструктор — эта катастрофа масштабность галактики! Уничтожность средств разрушения люди — разумная жестокость мы… относительность люди… Повторяем: люди будьте милосердство!

Шорох, скрип, серия свистов, тишина.

Люди в зале зашевелились, и тут же изображение зала пропало. В глубине виома разгорелась «авоська» Конструктора.

— Конец передачи, — сказал дежурный, оборачиваясь.

Ратибор стоял, отрешенно глядя сквозь виом, загоняя холодный липкий страх в поры души. Сомнений не было, последние слова чужан были подсказаны им Греховым, это был его лозунг: люди, будьте милосердны! Не действует ли он по формуле — побеспокойся о своих друзьях, а они побеспокоятся о тебе?

— Почему они так косноязычны? — тихо спросил Ратибор, имея в виду чужан. — Манипулирование пространством и временем, гигантские энергетические возможности, высокий технологический уровень — и лингвистическая беспомощность…

— Есть гипотеза, что готовят они внутри своих тел-пространств вполне качественную информацию, — так же тихо произнес дежурный, — но к нам, сквозь кожу-оболочку, пресловутый потенциальный барьер, просачивается малая толика того, что готовится, нечто вроде дайджеста с полного текста, да и то потерявшего при переводе чуть ли не весь смысл. К тому же обитатели роидов — не просто негуманоиды, они вообще нечто вроде бесплотных математических формул, вернее, операций, а не существа из плоти и крови. Это трудно представить умозрительно.

— Трудно, — согласился Ратибор, поворачиваясь спиной к дежурному. Острое чувство зависшего над зданием горного хребта заставило его невольно поднять голову, но увидел он над собой только зеркальный потолок с карикатурно искаженной человеческой фигурой.

Большое одиночество

Но это был не тот, кого ждала Анастасия: в дверь позвонила Забава Боянова. Вошла, окинула взглядом хозяйку и улыбнулась: Настя была одета в очень красивое вечернее платье роб-де-шемиз, свободное до талии и узкое в бедрах. Ткань отливала зеленью и то казалась прозрачной, то становилась похожей на змеиную кожу.

— Он не придет, — сказала председатель СЭКОНа, проходя в гостиную. Сама одета она была в белый кокос и выглядела мальчишкой, только волосы, собранные на затылке в тяжелый узел, разбивали эту иллюзию.

— Почему не придет? — вошла следом Настя. В гостиной работал виом информвидения, и диктор говорил что-то о Конструкторе. Боянова послушала немного, хмыкнула и выключила передачу. Остановилась посреди комнаты.

— Мне нужна твоя помощь как эфаналитика.

Настя мысленно приказала «домовому» включить информканал, сказала тихо:

— Извините, я послушаю немного. Садитесь, прошу вас.

Боянова покачала головой.

— У нас мало времени. Ты согласна? Работа требует полной отдачи и режима секретности, поэтому если хочешь что-то сообщить Берестову, оставь ему письмо.

— …будущее Системы, — сказал появившийся в виоме диктор. — А теперь повторяем обращение чужан и комментарий к нему специалистов.

Объем передачи заполнился водопадом серебристых нитей, сквозь который протаяло изображение Конструктора, и в комнате зазвучала речь-предупреждение чужан.

— Ты разве не слышала?

— Слышала, — кивнула Настя.

— Тогда пошли. Переодевайся.

Настя бесцельно прошлась по комнате, касаясь вещей, книг, словно искала что-то, потом под насмешливым взглядом Забавы покраснела и скрылась в спальне.

Сообщение чужан закончилось, начался комментарий, виом показал террасу зала совещаний Всемирного Координационного Совета, на просцениуме которого стояли всего три человека: председатель Совета Хакан Рооб, Баренц и Габриэль Грехов.

Боянова нахмурилась, оглянулась на спальню, приглушая звук, а когда заговорил Грехов — выключила виом. Пробормотала про себя: время милосердия прошло… а мы продолжаем жить мудростью заднего ума. Цена спасения — разумная жестокость, и только слепцы, больные и безумцы не видят этого…

Настя вышла одетой в такой же белый кокос, что и Забава, и та невольно залюбовалась девушкой, восхитительно красивой и женственной, чью фигуру не мог испортить ни один наряд.

— У Берестова губа не дура, — пробормотала председатель СЭКОНа. — Ну, что?.. — она не договорила.

В углу комнаты заклубился светящийся туман, обрел очертания живого существа, не то снежного барса, не то белого медведя, посмотрел на замерших женщин осмысленно, почти по-человечески, и стал быстро и плавно менять форму, «перетекать» из одной в другую.

— К-гость! — удивленно прошептала Настя.

— Гаденыш! — сквозь зубы ответила Боянова. В руках ее вдруг оказался пистолет, сверкнула неяркая голубая вспышка факельного выстрела, и с отчетливым стоном — так показалось Насте — и всплеском пси-излучения, в котором смешались боль, тоска, ужас, ненависть, растерянность, обида, агрессивность, враждебность и непередаваемое чувство утраты, таинственный «зверь» исчез.

— Я тебе покажу тест на разумность! — В голосе Забавы прозвучали ярость и отвращение.

— Зачем? — тихо спросила пораженная Настя.

— Не терплю экзаменов, — спустя минуту почти спокойно ответила Боянова, пряча «универсал», — а тем более, когда экзаменатор не человек и сам не знает, чего хочет.

— Но он же не сделал ничего плохого…

— А ты хотела бы дождаться этого момента? Ты знаешь, чем может закончиться тестирование по-конструкторски? А если это тесты на выяснение нашей решимости выжить? Где она, эта решимость? Что мы демонстрируем? Мягкотелость, рыхлость, нежелание думать о будущем, слюни вроде рассуждении о добре и зле.

— Есть и другая точка зрения.

— Их слишком много, точек зрения, а истина одна — мы наблюдаем вторжение! Где вы, рыцари, способные защитить жизнь? Интеллектуалов человечеству хватает, не достает бойцов.

— Аристарх, по-вашему, тоже из числа интеллектуалов? — не удержалась Настя.

Забава улыбнулась, грустно и с нежностью, словно речь шла о ребенке.

— О-о, Аристарх — боец, можешь быть уверена, хотя интеллекта ему тоже не занимать, но воспитан он не на законах отражения. Да и опасность так долго дышала ему в затылок, что превратила природное терпение и осторожность в терпимость и уверенность в разрешении любого конфликта мирным путем.

— Он знает, что я буду работать с вами?

— Мне не надо спрашивать разрешения даже у председателя ВКС, но… он знает. Идем.

И Настя поверила.

* * *

Запись выступления Рооба, Грехова и Баренца транслировалась всемирным видеовещанием в течение трех дней через каждые три часа, с тем, чтобы ее смогло просмотреть как можно большее количество людей. Подействовало ли это на изменение отношений к приближающемуся Конструктору не знал пока никто, напряженность в мире сохранялась, конфликты между сторонниками разных религиозных группировок и общественных неформальных объединений продолжали развиваться, фактам злостных хулиганских поступков и антисоциального поведения не было видно конца.

К-гости посещали людей все реже и реже, уже не пугая их, как прежде, но и не вызывая особой симпатии. И наконец волна посещений схлынула, породив приступ разочарования у тех, кто надеялся на «лечебную силу» философии вселенского милосердия, проповедником которого выступил Грехов.

— Человека не переделаешь, — грустно заявил по этому поводу Баренц в разговоре с Железовским, — если он сам этого не захочет. Проповеди о силе добра хороши только для подготовленной аудитории, но не для демоса, разделенного границами симпатий и антипатий, раздираемого противоречивыми чувствами и готового провоз гласить мессией любого, кто громче крикнет «бей»!

— Ярополк, ты не прав, — так же грустно пророкотал Железовский, во многом утративший за последние сутки твердость каменных черт и неподвижность изваяния. — «Мир бытия — досадно малый штрих среди небытия пространств пустых»[41]. Каждый борется за жизнь, как может.

— Понимаешь, я почему-то думал, что мы достигли постулата совершенства, когда каждый заботится о каждом, но на поверку оказалось, что в большинстве случаев каждый заботится о себе.

— Ты не прав, Ярополк, — повторил комиссар-два. — Просто взаимоотношения людей в нашем совершенном социуме сложнее, чем мы представляли, и только. Человек непредсказуем, и наряду с мужеством, бесстрашием, готовностью к самопожертвованию, всегда будут наличествовать ложь, трусость, подлость и предательство, в преодолении которых только и есть смысл существования человека.

Ратибор, дежуривший в зале контроля, одним ухом прислушивался к разговору, а вторым ловил переговоры погранпатрулей, сопровождавших Конструктора. Его волновала одна мысль: где Настя? «Домовой» ее местоположения не знал, и Ратибор потерял девушку из виду с того самого вечера, когда не застал ее дома. На сердце легла тяжесть, усугубляющая общую раздражающую атмосферу психологического дискомфорта, вызванного слепым упрямством Конструктора, который не желал менять курс несмотря на все предупреждения.

Куда она запропастилась? И почему хотя бы не позвонила?..

— Знаешь, меня в настоящее время больше волнует исчезновение Забавы, — признался Железовский. — Что-то за этим кроется, а что — не могу понять.

Ратибор дернулся, так что кресло, посчитав, что он хочет встать, освободило его от своих объятий. Оба интрасенса посмотрели на него. Ратибор вернул себе самообладание.

— Когда она исчезла?

— Три дня назад, — помолчав, ответил Железовский. — Ты что-то знаешь?

— Ровным счетом ничего. Налицо совпадение: Нас… Анастасия Демидова тоже пропала куда-то три дня назад. Уж не дело ли это рук К-мигрантов?

— Нет, они под контролем и, насколько я знаю, свято соблюдают нейтралитет, — сказал Баренц. — Двое из них постоянно дежурят в первом центре ГО на Земле.

— Интересный факт, — проговорил комиссар-два. — Демидова ведь эфаналитик…

Интрасенсы переглянулись.

— Что ты этим хочешь сказать? — мысленно спросил Баренц.

— Пока ничего, — так же мысленно ответил Аристарх. — Пытаюсь размышлять. Забава что-то затеяла, она не любит проигрывать. Боюсь, придется ждать неприятностей и с этой стороны. Вот что, поищи-ка ты по своему консорт-каналу, не мешая оперативникам ГО, на Земле, да и в Системе тоже, не пропал ли кто-нибудь еще за это время — три дня?

— Понял. — Баренц вышел из зала, бросив взгляд на черную пропасть виома со светящимся роем «планет» Конструктора.

Ратибор, поймавший этот мгновенный пси-разговор, хотел спросить, что имеет в виду Железовский, но передумал.

Полчаса прошло в молчании; тишина в зале нарушалась только редкими зуммерами автоматов и не менее редкими запросами командиров погранпостов. Потом вернулся Баренц.

— Поиск продолжается, но уже сейчас обнаружено, что исчезли физик-фридманолог Гонза Данеш из отдела Вакулы, он работал в последнее время с Валдманисом, инженер-молектроник Салахетдинов, мастер-механик БС Тимошин и начальник лаборатории эф-анализа ИВКа Коста Сахангирей.

— Что это может означать?

— Не знаю. По сути — это готовая обойма риска, научно-инженерного риска, и задачу они могли себе поставить любую — от разработки способа уничтожения Конструктора до тихого бегства из Системы. Впрочем… — Баренц подумал. — Первое вряд ли осуществимо.

— А второе вряд ли обоснованно, — буркнул Железовский. — Твое мнение, охотник?

— Истина может лежать посредине, — брякнул застигнутый врасплох Ратибор, и добавил с заминкой: — Спросите об этом Грехова, он знает все.

Железовский задержал на нем тяжелый взгляд, взвешивая серьезность ответа, прогрохотал:

— Вот ты и спроси.

Ратибор не успел выразить свое отношение к предложению, в зале прозвучала двухтональная сирена общей тревоги и раздался голос инка-координатора:

— Внимание погранвахте! Конструктор разделился на две части. Исследовательскому «кортежу» немедленно покинуть тревожную зону!

Вокруг Конструктора вспыхнула и погасла туча разбегающихся зеленых искр — корабли отвечали координатору по лазерной связи.

Трещина, разделившая тело Конструктора, стала заметней. Меньшая передняя, отделившаяся его часть, пошла вперед быстрей, превращаясь в идеальной формы багрово светящееся веретено, внутри которого запульсировала по всей длине, то увеличивая свечение, то затухая, изломанная линия. Впечатление было такое, будто все стотысячекилометровое веретено насквозь пробивает исполинская молния.

Ратибор заметил, что с каждой вспышкой веретено уменьшается в размерах, как бы съеживается, и лишь по реплике инка стало понятно, что наблюдается эффект сверхбыстрого разгона веретена. В таком темпе не мог набирать скорость ни один из земных не только пилотируемых, аппаратов, но и автоматических кораблей — защита позволяла это сделать, но «мешала» структура вакуума, его полевое «наполнение», эффекты квантовых взаимодействий.

Буквально за несколько секунд отколовшаяся часть Конструктора развила скорость от двухсот десяти километров в секунду до двухсот тысяч и скрылась от наблюдателей — зонды не могли держать такую скорость, а когги догнали веретено не сразу.

— Он продолжает наращивать скорость! — доложил координатор. — Механизм ускорения непонятен…

— Он не может наращивать ее вечно, — перебил говорившего Железовский. — Максимум — скорость света, вряд ли ему удастся обойти законы нашей физики, и все же — сколько ему понадобится времени, чтобы достигнуть Земли?

— Два часа с небольшим, — последовал ответ инка, просчитавшего с помощью подключенных вычислительных комплексов все варианты, — если он и дальше будет двигаться со скоростью нижнего предела взаимодействий. Но вектор его движения совпадает не с Землей, а с Марсом.

Железовский нашел глазами Ратибора.

— Бери «Перун» и — кенгуру к Марсу! Ориентируйся по ситуации. Всеобщую эвакуацию начинать поздно, попытайся переправить на Землю женщин и детей, остальные пусть найдут убежища и спрячутся на время. Я дам «полундру». Ни пуха…

Ратибор молча выбежал из зала.

* * *

Спейсер погранслужбы «Перун» опередил посланца Конструктора всего на пятьдесят две минуты.

«Полундра», переданная Железовским в эфир, уже действовала, и примарсианская зона представляла собой разбуженный рой пчел, а сам Марс — растревоженный муравейник: все, что могло улететь с поверхности планеты за пределы атмосферы, загружалось людьми и отправлялось по вектору к Солнцу, подальше от Марса; марсианская система метро захлебнулась, и наиболее нетерпеливые торопились пытать счастья в бегстве традиционным способом. Прибывшие на «Перуне» могли наблюдать длинную «пулеметную» очередь коггов, транспортно-грузовых модулей, драккаров, нефов, туристских гондол, уносящуюся в космос от «обкусанной планеты». Где-то на расстоянии в миллион километров готовились к ее перехвату идущие к Марсу со всех сторон Системы вместительные спейсеры аварийно-спасательной службы. Машины пограничников тоже участвовали в эвакуации, появляясь и исчезая прямо с городских площадей, как призраки, хотя спасательные операции в их функции входили последними.

Ратибор дал в эфир сигнал общего сбора и, пока спейсеры выходили в район рандеву, с помощью инка ГО уточнил обстановку. На вопрос: кто дал команду к общей эвакуации? — координатор коротко ответил: паника. Остановить ее было уже невозможно, не стоило и пытаться, поэтому Ратибор, подумав, — этого следовало ожидать, — предоставил событиям развиваться по сценарию, предложенному жизнью.

Со времени рождения Конструктора Марс, потеряв треть массы и перейдя на более удаленную от Солнца орбиту, уже не мог эффективно удерживать атмосферу и тепло на поверхности, но тем не менее люди продолжали ее обживать, строить купольные города и поселки, и население планеты составляло около семи с половиной миллионов человек. Эвакуировать их всех за столь короткий срок было, конечно, немыслимо, однако спасательная служба включилась своевременно и мощно, и был шанс подготовиться к пришествию Конструктора должным образом, оставив ему почти безлюдную планету. Те, кто не успевал покинуть Марс, в основном операторы энергетических и производственных комплексов, должны были спрятаться в подземных убежищах с надежной защитой.

— Оператора по Марсу вызывает Грехов, — пробился сквозь тихие голоса оперативного фона голос инка. — Даю прямую связь.

— Берестов, проверь Великую Марсианскую Котловину, — раздался голос Грехова. — В ней не должен остаться ни один человек. Если там есть метро — отключи. Как понял?

— Это приказ? — спросил Ратибор.

— Не теряй времени на выяснение несущественных деталей, за людей внизу отвечаешь ты. Действуй. — Грехов отключился.

Испытывая сложное чувство — неприязнь и недоверие пополам с восхищением и уважением — Ратибор дал команду эскадрилье «пакмаков» (двадцать пакетов — сто машин) и проследил, как их походная колонна разворачивается в веер десанта. Не верить Грехову в этих обстоятельствах он не мог, а спрашивать — в чем дело, почему надо обратить особое внимание на Великую Котловину — не хотел.

Через двадцать минут командир десанта доложил о выполнении задания, и Ратибор созвал минутный компьютерный совет. Выслушав предложения командиров спейсеров, дал команду выстроить флот клином навстречу посланцу Конструктора: двадцать спейсеров и семьдесят «пакмаков». «Перун», защищенный от многих космических катаклизмов, занял место на острие клина.

Транспортная суматоха в примарсианской зоне постепенно затихала, эфир заметно очистился от радиошумов, только продолжали вспыхивать над городами Марса алые транспаранты тревоги.

Рядом с клином земных машин пространства вдруг высветился красивый перламутровый «букет» пушистых шаров, распался на отдельные «головки одуванчиков». Спейсер качнуло, как на волне.

— «Серые призраки»! — воскликнул молодой драйвер-прима «Перуна».

Один из километровых шаров — сквозь него просвечивало сплющенное Солнце — сделал петлю вокруг выстроившихся спейсеров, словно осматривал строй, и вернулся К восьми своим собратьям.

— Внимания не обращать! — жестко приказал Ратибор. — Всем императив «щит»! Наша цель — Конструктор.

— Оператора по Марсу вызывает Грехов, — снова вмешался координатор ГО. — Даю прямую линию.

— Где он сам?

— Координаты абонента неизвестны, — после двухсекундной заминки ответил инк.

— Берестов, что ты собираешься делать? — раздался голос проконсула.

— Спеть пеан[42], — угрюмо пошутил Ратибор.

— Только не начинай стрельбу. Примарсианье практически очищено от транспорта и обитаемых станций, так что жертв не должно быть. Наблюдай со стороны и ни во что не вмешивайся, тогда все будет хорошо.

— Что должно произойти?

— Увидишь. Но ни в коем случае не пытайся применить силу, ответ может последовать такой, что ни один ваш «щит» не поможет.

— Я не люблю действовать вслепую. Или оговаривайте до конца или не мешайте работать.

Грехов не ответил, как обычно не обратив внимание на эмоции и тон собеседника, его это никогда не волновало.

— Чертов хомозавр! — донесся голос Демина, командующего спейсером «Урал». — Советовать легко… кстати, опер, включи канал на волне «сто семь», это любопытно.

Инк переключил каналы связи, и Ратибор, услышал аккорды музыки, то хрустально-прозрачные, то грозно-торжественные, то маняще-зовущие, завораживающие душу и сердце…

— Что это? — прошептал командир «Перуна».

— По-видимому, эту мелодию передает Конструктор, он уже на подходе.

— Волшебство!..

— Шесть минут до подхода, — напомнил координатор По сообщениям машин наблюдателей, следующих за посланцем Конструктора. — Скорость остается прежней — почти световой!

— Так он врежется, чего доброго, точнехонько в Марс! — раздались голоса. — Первый, надо немедленно идти навстречу, по пытаться атаковать и остановить.

Ратибор молчал, представляя, как у молодых пограничников «пальцы дрожат на гашетках», готовые освободить дикую и злую силу энергетического залпа. Командир «Перуна» развернул свое кокон-кресло и смотрел на него с нетерпением, ожидающе и взволнованно. Руки чесались, кровь кипела, и он жаждал действий.

— Отставить атаку, — произнес наконец Ратибор, преодолев приступ безволия, сковавшего горло льдом хрипоты. — Императив «щит»! Всем рассредоточиться над городами, население которых не эвакуировано. Ждать. Обеспечить силовое прикрытие городов. Огонь открывать только в случае прямой угрозы жизни экипажа. Как приняли?

Ответом была глубокая, изумленная тишина. Драйвер-прима «Перуна» потряс головой, словно прогоняя наваждение, и отвернулся, вспомнив обязанности командира спейсера. Эфир донес только чей-то одинокий возглас: «Что он сказал?!..» — и все. Остальные пограничники, привыкшие к дисциплине, молчали.

Через минуту заработала система координации сил по новому распоряжению оператора тревоги, спейсеры и «пакмаки» стали покидать строй и чертить пунктиры траекторий к своим объектам прикрытия. «Перун» двинулся в путь последним, направляясь к Викингтауну, одному из крупнейших городов Марса, располагавшемуся вблизи хребта Границы Насыщения — границы Великой Марсианской Котловины.

— Впереди посланца Конструктора идет рой чужан! — сообщил координатор. — Около полусотни единиц. Может быть, это проводники?

— Примарсианье? — вместо ответа произнес Ратибор.

— Чисто.

— Спасательному флоту отойти по вектору Земли и ждать. Действовать только по вызову.

— Принял, — отозвался командир спасателей.

Ратибор вывел на аппаратуру кресла канал прямого визуального наблюдения — передачи шли с зондов и разного, рода станций в примарсианской зоне — и стал ждать, считая секунды, невольно сжимаясь и напрягая мышцы.

Первыми в поле зрения видеокамер показались корабли чужан — невиданные шипастые «бублики» и ни на что не похожие куски «ноздреватого теста» размером с гору. Они разом затормозились у границы атмосферы Марса и очень быстро, почти мгновенно, выстроились в фигуру, напоминающую ажурный параболоид. К ним тотчас же метнулся «серый призрак», словно растекся в ленту дыма, за ним еще один и еще, пока их «букет» не выстроился за чашей чужан в такую же, но большую по размерам. А затем показался разведчик Конструктора — гигантское копье голубовато-зеленого света, состоящее из мириад вспыхивающих и гаснущих звездочек.

Ратибор сжал зубы, сдерживая восклицание; казалось, сейчас копье вонзится в Марс, и ничто его не спасет, ни мощные машины погранслужбы, ни чашевидная ловушка чужан и «серых призраков». Но случилось неожиданное: нелепые с точки зрения аэродинамики, четко видимые конструкции чужан вдруг расплылись в прозрачно-пепельные тени, и Ратибору показалось, что пространство… растрескалось! Все видимое поле обзора покрылось ломаными светящимися линиями, сложившимися в узор трещин, который напоминал больше всего лопнувшую корку такыра. Впрочем, это были не линии, и, конечно, не «трещины», а нечто вроде тонких световых стенок, разбивших пространство на отдельные ячейки и волокна. «Мыльная пена» — пришло на ум сравнение.

И все замерло, как в остановленном кадре: «серые призраки», зонды землян, орбитальные станции и посланец Конструктора, словно застрявший в паутине. Длилось это состояние всего несколько мгновений, потом «мыльная пена» испарилась, тряхнув напоследок пространство так, что Марс отозвался серией землетрясений, все пришло в движение. Все — кроме копья Конструктора, на самом деле остановившегося в полумиллионе километров от «обкусанной» им когда-то планеты.

— Дьявольщина! — донесся хриплый голос Демина. — Они-таки его остановили!

В следующий миг «копье» собралось в шар, по сравнению с которым Марс выглядел пылинкой рядом с булыжником, потом шар этот растрескался и распался на груду отдельных светящихся блоков — тетраэдров, призм, кубов, октаэдров, каждый из которых по размерам немногим уступал Марсу. По нервам людей, наблюдавших за пришельцем, пробежала щекочущая волна непривычных ощущений, перехвативших дыхание, вызвавших кое у кого сердечные приступы и ухудшение зрения. Пси-атака была неожиданной и острой, и если бы она продлилась еще несколько секунд, люди неминуемо погибли бы от шумовых наводок в нервных стволах, расстраивающих нервную систему до шокового состояния.

Волна спала, спазм отпустил горло, Ратибор вытер выступившие слезы и глубоко вздохнул.

— Все живы?

— Нормально; — отозвался Демин. — Но ощущение не из приятных.

— Пси-защиту на максимум! Задача та же — отражение прямого нападения и ни шагу в сторону.

— Правильно идешь, опер! — хмыкнул кто-то знакомым голосом.

Ратибор не сразу сообразил, что это голос Грехова.

Конгломерат геометрических фигур, в который превратился разведчик Конструктора, начал расползаться грудой камней — так это выглядело со стороны. Один из языков «осыпи» потянулся к Марсу, другие поплыли слева и справа, словно пытаясь охватить планету со всех сторон. Ожидание неприятных сюрпризов превратилось в пытку. Напряжение, охватившее людей, достигло максимума. Ратибор взмолился в душе, чтобы в рядах пограничников не оказалось ни малодушных, ни трусов, ни торопливых и нетерпеливых храбрецов.

Координатор переключил канал приема изображений с камеры на камеру, но везде было одно и то же; потоки и сгустки «обломков» правильной геометрической формы бродили в пространстве, заполнив примарсианскую зону, ухитряясь не сталкиваться друг с другом, но тем не менее успешно сбивая земные аппараты, станции и обезлюдившие внеатмосферные заводы.

— Берестов, доложи свою оценку обстановки, — вдруг раздался спокойный бас Железовского; Ратибор даже оглянулся, показалось, что комиссар стоит где-то рядом, за спиной.

В нескольких словах передав новости, Ратибор снова замер, впитывая поступающую информацию и пытаясь угадать дальнейшие шаги Конструктора. Железовский выслушал его сообщение молча и не сказал в ответ ни слова одобрения, ни слова порицания, не дал ни одного совета. Просто ушел из эфира. Не запрашивали сведений и дежурные центра ГО на Земле, понимавшие, что изменить уже ничего нельзя и что оператор «полундры» в зоне Марса полностью принял ответственность за происходящее на себя.

Посланец Конструктора, превратившийся в скопление астероидов, продолжал расползаться во все стороны, бесцельно кружа вокруг Марса, рыская в поисках неведомо чего, создавая рои сложнейших конфигураций, облака, пояса, поля из твердых на вид блоков, словно состоящих из слюды и драгоценных камней. Создавалось впечатление, будто он не знает, что делать дальше.

На всех диапазонах царили странные звуки: скрежет подвижек горного льда, ломающихся айсбергов, сталкивающихся машин, грохочущего прибоя — сменились ровным белым шумом, который забил чуть ли не все каналы связи, и лишь изредка в этом шуме всплывал обрывок какой-то мелодии или странные трехзвучия — три чистых, следующих друг за другом, ноты ре-ля-соль.

Прошел час, второй, ничего не менялось в пространстве.

Пограничники устали от ожидания и начали вести тихие переговоры. Ратибор их не одергивал, он сам не прочь был поговорить с кем-нибудь о странном поведении пришельца. И тут в действие снова вмешались «серые, призраки» и чужане.

Новый отряд роидов, вынырнувший из «струны» мгновенного перехода, собрался над колоссальным астероидным облаком Конструктора (или под ним, смотря откуда поглядеть), построился в ажурный конус, принял в себя дюжину «серых призраков» и внезапно… сжался в точку! Словно провалился внутрь самого себя, сколлапсировал. И тотчас же ближайшие блоки тела Конструктора устремились к этому месту, уменьшаясь на ходу. За ними другие блоки, фигуры и рои, и так далее, и так далее, пока волна движения не распространилась на все гигантское облако, захватив даже Марс! Новая волна землетрясения пробежала по толстой коре древней планеты, меняя ее лик. Некоторые из городских куполов не выдержали встряски и рухнули, и лишь своевременная команда Ратибора, подвесившего над городами корабли погранслужбы, позволила тем вмешаться и предотвратить катастрофу. Без жертв обойтись не удалось, но в противном случае их было бы гораздо больше.

Облако «астероидов» продолжало неудержимо сжиматься, уменьшаться в размерах, сминаться, плавиться, извергать струи жемчужной пыли, испускать тонкие пучки света. Ошеломленные люди смотрели на эти метаморфозы с мистическим страхом, подспудно ожидая вспышки или взрыва, в результате которого исчез бы не только Конструктор, но и увлекаемый жуткой силой притяжения Марс, и, может быть, вся Солнечная система. Однако такая участь не устраивала, очевидно, и самого Конструктора, он, наконец, обрел самостоятельность, вспомнил, зачем сюда явился, и «напряг мышцы», останавливая сумасшедшее, спровоцированное чужанами сжатие.

Диаметр представителя Конструктора теперь не превышал сорока тысяч километров, хотя и этот «останец» был в семь раз больше Марса, а формой он стал напоминать плод каштана в колючей рубашке. Сквозь эту полупрозрачную оболочку можно было наблюдать кипение какой-то раскаленной субстанции, светящиеся спирали вихрей, вспыхивающие огни и гроздья всплывающих из глубин «каштана» черных шаров.

«Серые призраки» облетели гиганта кругом, собрались в группу и сгинули. За ними, посчитав задачу выполненной, исчезли оставшиеся корабли чужан.

Означало ли это, что опасность миновала? Люди этого не знали; никто их не предупреждал, отбоя тревоги не объявлял, советов не давал, молчал и Грехов, и пограничники продолжали в напряжении ждать развития событий, сжигая нервную массу в топках самоконтроля и выдержки. Ждали наблюдатели, ученые, оставшиеся на Марсе специалисты, спасатели. Ждали руководители ГО на Земле, члены Совета безопасности и Всемирного координационного Совета. Ждали все люди на Земле и в Системе. Ждал Ратибор, отключив свои личные переживания и сосредоточившись на поиске вариантов выхода из ситуации.

Час истек, ничего не изменив в положении вещей. А затем командир «Перуна» выслушал мысленный шепот своего корабельного инка и с недоумением посмотрел на Ратибора.

— К вам гость.

— Что? — не понял Ратибор. — Гость? Кто?

— В нашем отсеке метро задержан странный тип, назвался Анатолием Шубиным, хочет поговорить с вами.

Ратибор почувствовал, как неприятно отозвалась на сообщение интуиция. Шубин был К-мигрантом, и появление его на спейсере ничего хорошего не предвещало.

— Пропустите.

В зал в сопровождении парней из обоймы подстраховки вошел среднего роста плотный большеголовый человек с неподвижным равнодушным лицом. Отыскал глазами оператора тревоги, передал образ — палец, прижатый к губам, мысленно произнес:

— Прошу прощения за беспокойство. Я Шубин. Момент не совсем подходящий, но пробиться по связи к вам, а тем более к руководству ГО, очень сложно, а дело не терпит отлагательств. У нас есть сведения, чем занимается группа под руководством председателя СЭКОНа Забавы Бояновой.

— Чем? — так же мысленно спросил Ратибор.

— Расчетами и строительством экспериментального образца «абсолютного зеркала».

— Зачем?

— Я думаю, вы знаете зачем: остановить Конструктора. Что может усилить его шок и привести к необратимым последствиям. Вы рискуете спровоцировать…

— Не теряйте времени на тривиальные пояснения. Где они работают?

— Этого мы пока не знаем, но узнаем.

— Кто входит в группу?

— Молодые физики, математики, фридманологи, инженеры, эфаналитики… Анастасия Демидова, например.

Ратибор встретил абсолютно спокойный взгляд Шубина; у К-мигранта действительно в глазах было не по одному, а по два зрачка.

— Спасибо, мы учтем. Как вы думаете, зачем Конструктор направил к Марсу разведчика? Или посла?

— Спросите у Грехова, — вслух ответил К-мигрант не вежливо, но и не грубо. — Может быть, для того, чтобы погрустить у колыбели? — Повернулся и вышел, не потеряв ни грани своей холодной невозмутимости.

— Что он хотел сказать? — прищурился командир «Перуна». Будучи интрасенсом, он уловил эхо пси-разговора, но смысла не понял. — При чем тут колыбель?

— Марс — колыбель Конструктора, — ответил Ратибор медленно; ответ вдруг родился во всей своей простоте и очевидности. — И он, наверное, просто захотел навестить свою родину.

— Ты прав наполовину, опер, — донесся тихий голос Габриэля Грехова, неизвестно каким образом вклинившегося в сеть «спрута». — Я снимаю свой контроль, действуй дальше сам.

И стало совсем тихо.

* * *

Только через шесть часов посол Конструктора перестал кружить вокруг Марса, водя его за собой на поводке притяжения, сопровождая свое кружение грохотом землетрясений и горных подвижек, сбив суточный ритм вращения, измучив людей ожиданием непредсказуемой беды. И наконец приступил к делу, то ли заранее рассчитанному, то ли рожденному в результате долгих раздумий или эмоциональных потрясений.

Сначала он разделился на две неравные части и некоторое время плыл по орбите в таком виде. Затем меньшая его часть потеряла блеск и прозрачность, потускнела, превратилась в расплавленную жидкую каплю диаметром около трех тысяч километров и стала формироваться в остывающий на глазах конус. Через час конус вылепился окончательно, остыл до багрового свечения, приобрел плотность каменной массы и вдруг двинулся к Марсу, постепенно ускоряя ход.

Первой реакцией Ратибора, утомленного сверхнапряжением и неизвестностью, было решение попытаться уничтожить приближавшуюся громаду на подходе к Марсу, но потом он проследил вектор движения конуса и остановил в горле готовый вырваться приказ.

— Чего ждем? — подал голос Демин. — Опоздаем с выпадом.

— Мы не пикадоры, — бросил Ратибор сквозь зубы, — а это штука — не бык для корриды. Следите за финалом, по-моему, «обкусанной» планете возвращают съеденный бок.

Трехтысячекилометровый конус преодолел расстояние до Марса и, не замедляя движения, точно шар в лузу, воткнулся в воронку Великой Котловины. Удар был столь мощен, что Ратибору показалось — Марс не выдержал, раскололся, окутавшись чудовищными вихрями песка и пеленой пыли. Однако толстая кора планеты выдержала, хотя долго не утихала, колеблясь наподобие камертона, доразрушая все то, что строили люди и что не было еще разрушено. По краям влипшего в породы Марса конуса вспыхнула плохо видимая сквозь пыль белая полоска пламени. Содрогнулись горные страны, трещины разорвали колоссальные пики и вулканы, низвергли их в пропасти; новые и новые толчки возвели на месте великих каньонов свежие горные вершины, раскололи равнины на плиты, засыпали долины обломками, превратили уголки дикой всхолмленной местности в ровные площадки…

Пыль, поднятая внезапным ударом, осела через сутки, и взорам людей предстал изуродованный новым катаклизмом лик Марса. Конструктор вернул то, что когда-то взял для строительства своего тела. И снова разрушил все, что создали люди за сто лет до его нового пришествия.

Спасательные операции начались сразу же, как только произошло столкновение конуса с планетой, и жертв почти не было; пограничники и спасатели действовали молниеносно, да и идти на помощь им было недалеко, расчет Ратибора, когда он рассредоточил флот над городами, оправдался.

Посол Конструктора не стал ждать завершения своей «благородной» миссии, он повернул к патрону сразу после падения «за платы» на место «укуса». Никто не гнался за ним, не спрашивал — зачем он это сделал. Ни у кого не возникло даже тени чувства мести, люди были ошеломлены, ошарашены, испуганы и восхищены одновременно, медленно приходили в себя, продолжая тем не менее свои прерванные дела и принимаясь за чистку примарсианской зоны от обломков своих космических сооружений, разбор завалов и восстановление городов на поверхности Марса, строительство временных поселков и монтаж энергостанций.

Ратибор стоял на гладком черном монолите и смотрел на странную остроконечную гору впереди, выраставшую из-за горизонта сверкающим ледяным пиком высотой в три с лишним десятка километров. Черное вещество под ногами практически не отражало свет, и казалось, что не стоишь, а висишь над пустотой, над внезапно распахнувшейся космической бездной. Иллюзия не пропадала, даже если человек пробовал монолит рукой или шагал по нему, ощущая неподатливую твердь. Это была «заплата», закупорившая Великую Марсианскую Котловину, которую создал когда-то в теле Марса Конструктор. Физики еще только приступили к исследованию вещества «заплаты», и «спрут» не мог оперировать достоверными данными. Единственное, что стало известно с достаточной точностью — масса «заплаты» оказалась больше массы «откушенного» куска, и сила тяжести в районе бывшего Великого кратера теперь чуть ли не в два раза превышала природное тяготение Марса.

Ратибор машинально топнул ногой, чтобы убедиться в реальности существующей под ногами опоры, и оглянулся: черная равнина, гладкая, как стекло, и в то же время совершенно не бликующая, не дающая глазу никакой визуальной информации, уходила за горизонт, и потому казалось, что человек висит головой вниз к центру полого шара с едва светящимися фиолетово-синими стенками, шара, имеющего открытый выход в космос. Портила это впечатление только сверкающая гора на другом краю горизонта, похожая на ровно отрезанный кусок льда. Торчала она точно в центре «заплаты», и быстрые на клички исследователи уже окрестили ее Ручкой Крышки, но Ратибору не надо было копаться в памяти, чтобы найти аналог этому пейзажу, он сразу узнал, на что похожа форма «заплаты»: именно таким рождался и рос на Марсе Прожорливый Младенец-Конструктор.

— Пошел полевой контроль, — донесся сквозь тихий говор оперативного эфира голос координатора. — ЭМ-диапазон в пределах нормы, но радиационный фон выше естественного природного на два порядка. Рекомендую всем работающим на «Крышке» заклеиться в защиту. Предельное время нахождения без последствий в указанной зоне — полчаса.

— Оформить распоряжение, — очнулся Ратибор. — Включить в глоб-контроль меры по обнаружению монополей и кварковых кластеров, и до тех пор, пока Примарсианье не будет очищено от «шлаков» Конструктора, движение не открывать.

— Принято к исполнению, — ответил координатор.

Не оглядываясь, Ратибор поспешил к стоящему («висящему») неподалеку драккару. Дежурство погранфлота у «залатанной» планеты, как отныне стали называть Марс, перешло из чудовищной по нервному напряжению и ответственности формы тревоги в спокойную стадию, и Ратибор без сожаления снял с себя полномочия оператора. Не отдохнув и минуты, он появился в зале спейсера «Клондайк», будто вернулся из обычного профилактического рейда по «злачным местам» Солнечной системы.

Железовский, прибывший на спейсер чуть раньше, встретил его взглядом исподлобья и кивнул на свободное кресло; он всегда был скуп на похвалы, давая подчиненным понять, что иного от них не ждал. Только дежуривший с комиссаром Баренц потихоньку показал безопаснику большой палец.

По залу бродили знакомые звуки: грохот движения горных ледников, гулкие удары растрескивающихся от столкновений айсбергов, металлический скрежет сталкивающихся машин, гул прибоя. Этот шум внезапно сменялся музыкальными аккордами, странными, вызывающими ассоциации неумелого робкого прикосновениях музыкальным инструментам. Впечатление было такое, будто кто-то учится играть на скрипке, пианино, валторне, саксофоне и флейте… одновременно!

— Это его музыка, — пояснил Баренц, уловив недоумение Берестова. — Не Конструктора — посла. А вот передача самого хозяина.

В зал хлынула чистая, светлая, волшебная музыка, способная заставить плакать и смеяться любого человека — в зависимости от его состояния, слушать ее можно было вечно…

Тишина в зале не сразу привела Ратибора в чувство, он продолжал переживать музыку, вызывающую в мозгу плывущие сказочные видения, и хотел слушать еще и еще.

— Установки «ничейной полосы» на готовности, — прошло сообщение дежурного инка. — По решению Совета безопасности пассажирское космоплавание по Системе полностью прекращается двадцать второго июня в шесть часов по средне-солнечному.

— Время подхода Конструктора к полосе? — спросил Железовский.

— Сутки.

— Что полевой контроль? — спросил Ратибор вполголоса.

— Кварковые струи и «карманы» монополей продолжают появляться в основном в кильватере, по Системе они не разбрызгиваются. — Баренц перевел на мысленный. диалог. — Однако нервы у ребят на тральщиках гудят, как провода.

— У ксенологов ничего?

— На все их попытки Конструктор отвечает музыкой, ты ее слышал, адекватного ответа нет. Если верить информации Грехова, пресапиенс все еще в шоке и нас не слышит. Может быть, принципиально непознаваемые явления все-таки существуют, и Конструктор — одно из них? Где ты видел проконсула в последний раз? Нужен его совет. Если через сутки Конструктор не остановится, мы будем вынуждены включить все смонтированные вакуум-резонаторы в «ничейной полосе».

— Он против этой идеи, — угрюмо ответил Ратибор, обращаясь прежде всего к Железовскому: тот слышал разговор, но не реагировал. — Правда, мне кажется, Габриэль не очень-то обеспокоен, иначе уже действовал бы. А если наши энергетические выпады для Конструктора — что щекотка для Геракла?

Железовский фыркнул, покосившись на разговаривающих. Баренц улыбнулся, покачал головой:

— Геракл, боящийся щекотки — нонсенс. Видит бог, я тоже против мира с позиций силы, но и я не вижу выхода.

— Выход есть, — с тем же угрюмым спокойствием возразил Ратибор. — Вы сами сформулировали его с Греховым: милосердие! «Добрость», как выразились чужане. Просто и изящно, как и все великое… и почти невыполнимое для человечества в целом. Наверное, действительно выход для нас всех в создавшемся положении — ожидание. Вместо того, чтобы осуждать Конструктора, упрекать и ненавидеть, надо просто попытаться понять его, представить, почему он поступает так, а не иначе, может быть, тогда и наступит прозрение?

— Ты еще скажи, что Конструктор — посланец бога, если не сам бог, и ниспослан человечеству в качестве кары за прошлые прегрешения, — прозвучал по каналу «спрута» чей-то злой голос.

— Кто это сказал? — поинтересовался Железовский.

— Кобра погранслужбы Грие, — бесстрастно ответил координатор.

Баренц снял на секунду эмкан связи:

— Это друг Тршеблицкого, не надо его трогать, парень переживает, а оперативник он хороший.

Железовский некоторое время раздумывал, потом отсоединил себя от кресла и поманил Ратибора.

— Пошли поговорим без свидетелей.

Но выйти из зала спейсера они не успели. Навстречу из коридора вышли двое в серо-голубых кокосах погранслужбы. К-мигранты Анатолий Шубин и Патрик Ловер. Несколько мгновений длилась немая сцена; в памяти безопасников еще свежи были воспоминания былых схваток с этими «представителями бога» в Солнечной системе. Потом Ловер шагнул вперед и произнес безо всякого выражения:

— Сеть связи «спрута» нам неподконтрольна, поэтому мы вынуждены беспокоить вас визуально. Нами получена информация о местонахождении группы Бояновой и о роде ее деятельности.

Железовский покосился на Ратибора, напрягшегося, как перед прыжком.

— Продолжайте.

— Учеными группы решена проблема «абсолютного зеркала», и в настоящее время они, инженеры, механики, монтажники и эфаналитики, заняты строительством экспериментального образца.

В зале после этих слов наступила тишина, которую спустя несколько секунд нарушил комиссар-два:

— Данные проверены?

Напарник Ловера сунул руку в карман (Ратибор напружинился, готовый и в самом деле прыгнуть на него), достал пуговку видеокассеты и протянул Железовскому:

— Здесь весь путь нашего поиска от расчетов до физической реализации, а также координаты базы. Группа использует в качестве базового «гиппо» древнюю станцию болидного патруля и материально, энергетически и транспортно независима.

Железовский взял видеокассету и стремительно вернулся к креслу, бросил кассету в открывшийся на ручке кресла пенал приемника. Оперативный виом воспроизвел ВЦ Академии наук, работающих в кокон-креслах К-мигрантов, но комиссар не стал смотреть всю запись, в бешеном темпе прогнал ее за минуту и остановил кассету, лишь когда в виоме появилось розовое светящееся пятно в перекрестии визирных меток: в данном районе пространства находилось нечто, закапсулированное силовым полем и потому практически невидимое глазу; но не аппаратуре.

Железовский побарабанил пальцами по спине кресла, выключил проектор и молча проследовал к выходу из зала.

— Что вы собираетесь делаться — остановил его Шубин.

— Это моя забота, — глухо ответил комиссар.

— Ошибаетесь. Конструктор подойдет к станции не позже, чем через час, и если там включат установку «абсолютного зеркала»… Если вы сейчас же не примете меры, то их примем мы…

К-мигрант не договорил — Железовский схватил его за пояс и бросил к стене так быстро, что тот не успел среагировать. Пролетев по воздуху метров семь, Ловер грохнулся о стену и буквально сплющился от удара, оплыл на пол желеобразной массой, еще раз наглядно проиллюстрировав значение слова «нелюдь». Второй К-мигрант, Шубин, бросился к Железовскому и нарвался на тот же прием (движение комиссара невозможно было зафиксировать глазом, а тем более отразить). С той же силой, врезавшись в стену рядом с Ловером, тело Шубина тоже деформировалось, хотя и в меньшей степени, однако через мгновение оба они были на ногах и ответили мощным шумовым пси-ударом, от которого Ратибор едва успел закрыться, хотя в голове загудело, как от удара дубиной.

— Аристарх, — негромко прозвучал в тишине зала голос Баренца, — успокойся, Аристарх.

Железовский, глыбой нависший над К-мигрантами, медленно повернул голову к председателю Совета Безопасности, и Ратибор содрогнулся, увидев белые от ненависти, беспощадные, бешеные глаза Аристарха.

— Убирайтесь, — так же тихо продолжал Баренц, обращаясь к гостям. — Мы примем все необходимые меры.

К-мигранты молча повернулись, равнодушные к нюансам разговора и эмоциям людей, исчезли в коридоре.

Глаза Железовского погасли. Пробормотав: «Прошу прощения», — он, сгорбившись, последовал за гостями. И только теперь Ратибор понял, насколько велик груз усталости комиссара, если железный «роденовский мыслитель», не терявший самообладания ни при каких обстоятельствах, не сумел сдержаться.

А через минуту в зал ворвался Габриэль Грехов, соединявший лед и пламя, мысль и действие, точный расчет и безумие риска.

— Где он?

— Вы о ком? — Баренц повернул к нему кресло.

— Где комиссар?

— Направляется в транспортный отсек, — ответил Мартин, инк спейсера, являющийся по сути настоящим хозяином корабля.

— Черт! Мы действуем лучше, нежели мыслим[43]. Остановите его!

— А в чем дело?

— Она же убьет его!

— Кто?! — Баренц еще ничего не понял, зато понял Ратибор.

— Вы говорите о Забаве? Думаете, он направится туда?

— Да не думаю, — с досадой отмахнулся Грехов. — Они уже включили свое «абсолютное зеркало», хотя оно и не абсолютно. Если Аристарх, не ведая, что оно включено, врежется в него…

Ратибор выбежал из зала, зная, что делать дальше. В запасе у него оставалось две-три минуты.

* * *

Он успел в последний момент, когда люк в корме дежурного «пакмака» готов был встать на место. Нырнул в уменьшающуюся щель и через несколько секунд вынырнул в ребристой гондоле рубки с двумя кокон-креслами. Перед креслом драйвер-примы уже пульсировал голубой лучик света — сигнал готовности инка и аппаратуры к действию. Железовский, собиравшийся сесть в кресло, оглянулся на «звук мысли», который ворвался в рубку раньше Берестова; смотрел тяжело, склонив голову набок.

— Берестов? Чего тебе?

— Не делайте этого шага, Аристарх. Я понимаю, чем он вызван, однако…

— Вряд ли понимаешь. Что еще?

Плита люка сзади Ратибора бесшумно закупорила выход.

— Надо поискать другой путь… иной выход…

— Нет времени, у нас всего час, даже меньше. Если у тебя больше нет предложений, уходи.

Стена гондолы беззвучно лопнула, открывая выход.

Ратибор покачал головой, шагнул вперед, протягивая руку между креслом и плечом комиссара.

— Аристарх, меня послал Грехов… которому я все-таки верю… не знаю почему. Он… не советует вам идти к базе, это… верная гибель.

У Железовского шевельнулись желваки, глаза вспыхнули угрожающим блеском. Сократились чудовищные, проступающие даже сквозь ткань кокоса, мышцы, рука поднялась вверх и встретила руку Ратибора. Напрягся и безопасник; темная, слепая, грозная сила поднялась в нем, как вода в док сквозь открывшиеся шлюзы.

И все же Аристарх был сильнее: медленно, но без остановок и рывков, как гидравлический поршень, его рука оттеснила руку Ратибора.

— Иди, сынок. — Железовский погасил свечение кожи на лице. — Делай свое дело и оставь мне мое.

— Вы погибнете…

— Она снимет «зеркало».

Комиссар сел в кресло, положил тяжелые руки на подлокотники, из которых выползли серебристые язычки датчиков контроля состояния, прижались к бедрам, животу, груди. На голову надвинулась блестящая сетка-еж эмкана.

— Уходи!

Вместо ответа Ратибор повернулся и сел в соседнее кресло, запеленавшее его, как и комиссара до него.

— Вперед!

— Уходи, я сказал!

— Там Настя, Аристарх.

Железовский мгновение смотрел на него хмуро, недоверчиво, пристально, потом молча отвернулся.

Плита люка встала на место, превратив стену в единый монолит, свет в рубке погас. Включился канал связи с инком спейсера, прозрели «экраны» — включились видеокамеры «пакмака», передающие сигналы напрямую в мозг пилотам.

— Ноль! — шепотом отдалось в ушах.

Ушли вниз, исчезли стены ангара, распахнулась необъятная «пещера» космоса, своды которой искрились алмазной пылью звездных скоплений. Справа вынырнула яркая желтая звезда — Солнце. Сквозь переклик автоматов и скороговорок технического сопровождения в уши пробился голос Баренца:

— Аристарх, на вызовы станция не отвечает. Предлагаю таран автоматами или беспилотными модулями, может быть, они опомнятся?

Железовский молчал. Отсчет продолжался, «пакмак» готовился к переходу на «струну», выводящую корабль в район станции с установкой «абсолютного зеркала». Вместо комиссара ответил Ратибор:

— Разберемся на месте.

— Что?! — В голосе Баренца прозвучало изумление. — Кто это говорит? Аристарх, ты не один? Где Берестов?

— Все в порядке, Ярополк, — сказал Ратибор. — Давайте «коридор», времени в обрез. Габриэль… еще не ушел?

— Стартует следом.

— Я слушаю тебя, опер.

Ратибор представил, как Грехов улыбается, проглотил горький ком в горле. Ответная фраза прозвучала сухо и резко:

— Ничего, уже не надо.

Железовский покачал головой, и в это время «пакмак» начал кенгуру. Свет перед глазами Ратибора собрался в точку, проколол голову, вошел в каждую клетку тела и обжег пятки так, что — показалось, будто они задымились. Мягкий толчок в сердце, вызвавший его сбой, утихающее болезненное ощущение внутри желудка — и голос инка в голове:

— Кенгуру по координатам в пределах нормального разброса.

Объект впереди в пределах радарной видимости. Судя по ответному эху, станция закрыта полем, на сигналы не отвечает.

— Продолжай вызывать, они должны нас если не слышать, то хотя бы видеть. Скорость сто, подходи в лоб.

— А если они нас не слышат и не видят?

— Узнаем, когда подойдем вплотную.

Инк «пакмака» включил разгон.

— Остановитесь, Аристарх, — послышался тихий голос Грехова; его драккар вышел вслед за кораблем Железовского с точностью до километра. — Они закуклились не обычным полем, а экраном «абсолютного зеркала». Вы не сможете приблизиться к станции и останетесь ли живы… я не знаю. Через двадцать минут здесь будет Конструктор, уходите.

— Мы успеем.

— Не упрямься, Аристарх, — присоединился к проконсулу встревоженный Баренц. — Если вы не попадете в станцию, столкнетесь с Конструктором.

— Но прежде он столкнется с «зеркалом», и допускать этого нельзя. Оставьте ненужные словоизвержения, други.

Баренц умолк, как и Грехов.

Станция приближалась, хотя увидеть ее можно было только радарным зрением, да и не ее, собственно, а силовую оболочку, которой она была окружена. Оболочка имела форму бабочки: километровое продолговатое тело, от которого отходили два гигантских, не просматриваемых радарами, зеленовато светящихся перепончатых крыла — экраны «абсолютного зеркала».

Когда до бабочки осталась всего минута полета, в рубке «пакмака» прозвучал невыразительный голос Забавы Бояновой:

— Аристарх, поворачивай, мы нашли решение и не отступим. Если Конструктора наше «зеркало» не остановит, его не остановит ничто.

— Пропусти меня, — сказал Железовский. — Я хочу быть с вами.

— Это невозможно.

— Со мной Берестов, Забава. Впусти нас.

Ратибору послышался чей-то тихий вскрик, после которого наступила звонкая оглушающая тишина. Все, разговоры в эфире разом смолкли, будто перестала работать связь.

— Поворачивайте, Аристарх, — снова проговорила Боянова после паузы; голос у нее был надломленный, хриплый. — Мне контролеры не нужны. Пора умных разговоров прошла, наступила пора действий. И прошу вспомнить, что за нашими спинами Земля…

— Вы же убьете их, амазонка! — вклинился в диалог угрюмо-рассерженный Грехов. — Или вам необходимо добиться цели любой ценой?.. Какие чувства затмили ваш разум?!

— Что вы знаете о чувствах, проконсул? И о моей цели тоже? Какое вам дело до Земли и людей, ее населяющих? Может быть, наконец, скажете, чего добиваетесь вы?

— Забава, — прогремел голос Баренца, — с каких пор ты стала обладать монополией на истину? И на чужую жизнь?! Выключи поле!

До столкновения с коконом поля вокруг станции оставались секунды, Ратибор посмотрел на Железовского и встретил его ответный взгляд, в котором сомнение боролось с решимостью и мучительной болью: комиссар думал не о себе и скорее всего даже не о спутнике, он думал об удивительной женщине, решившейся на жестокий шаг ради спасения — она была абсолютно уверена в этом — ради спасения других людей.

И в это мгновение раздался чей-то близкий рыдающий крик:

— Ратибор, я снимаю поле, быстрее!

«Бабочка» «абсолютного зеркала», мигнув, исчезла, обнажив двухсотметровый цилиндр станции болидного патруля. «Пакмак» метнулся к нему и вспыхнул электрической короной аварийного торможения, погасив свою скорость только у горла раскрывшейся причальной шахты…

Ворвавшийся вслед за комиссаром в пост управления станцией Грехов увидел немую сцену: в окружении смущенных молодых парней две женщины, Настя Демидова и Забава Боянова, плакали на груди у Ратибора и Железовского. Однако у Габриэля не оставалось времени на выяснение причин слез, Конструктор был близко, следовало убрать станцию с его пути.

Кто-то из парней попытался остановить Грехова у кресла, но встретил его взгляд и, вздрогнув, отступил.

Станция тяжеловесно развернулась и, наращивая скорость, устремилась прочь из этого района, к которому неумолимо приближался Конструктор, сопровождаемый группами роидов, «серых призраков» и флотом погранслужбы.

Забава перестала плакать, в сопровождении молчавшего Железовского вышла из помещения поста. Оставшиеся в посту переглянулись, не зная, что делать дальше, стесняясь смотреть на Ратибора и Грехова.

Но Аристарх через минуту вернулся, нежно погладил по спине.

Настю, все еще прятавшую лицо на груди Ратибора, однако, обратился не к ней, а к толпе:

— Кто из вас Гонза Данеш?

Из группы молодых выступил невысокий голубоглазый юноша с нежным пушком на щеках, виновато улыбнулся.

— Неужели вы до сих пор не поняли, к чему могло привести столкновение Конструктора с вашим «зеркалом»?

Юноша залился румянцем, у него даже уши вспыхнули.

— Не ругайте его, Аристарх, — неожиданно вмешался Грехов. — Он талантливый физик и смог решить проблему «перевертыша» чужан практически один.

— Это не освобождает его от ответственности за последствия его открытия.

— Парень работал по заданию председателя СЭКОНа. — Грехов вылез из кресла, глядя на окно центрального виома, в котором появился оранжевый сосуд, наполненный светящейся зернистой икрой — Конструктор. — Что снимает с него все обвинения в превышении полномочий. — Повернулся к Железовскому: — Отговорить Совет безопасности не применять ваши излучатели в поясе астероидов я не могу, но предупредить считаю долгом: как только Конструктор пройдет зону вакуум-резонаторов, на Земле вспыхнет паника, подготовьтесь к этому заранее. И еще: «Общество по спасению Конструктора» формирует отряд добровольцев, который вылетит с Земли навстречу пресапиенсу с «миссией доброй воли». Они попытаются проникнуть внутрь Конструктора, и работы у вас прибавится. Думайте, что можно и нужно сделать. Я ухожу и вряд ли смогу помочь вам в дальнейшем.

Грехов помолчал, по очереди оглядев лица Аристарха, Ратибора и Насти, смотревшей на него, широко открыв глаза, в которых все еще стояли слезы.

— А может быть, еще и увидимся. Вспоминайте меня.

Проконсул усмешливо подмигнул Ратибору, повернулся и словно растаял в воздухе, только ветер прошелестел по залу.

Через несколько секунд драккар Грехова отстыковался от станции и метнулся в ночь, моментально исчезнув из поля зрения ее — локаторов.

— Забава теперь меня возненавидит, — прошептала Настя на ухо Ратибору, хотя думала о другом.

Железовский услышал шепот.

— Нет, девочка, все правильно. Каждый из нас способен ошибаться, даже самые «непогрешимые» руководители, ошибается и Забава. — Железовский вдруг усмехнулся. — Если бы ты не опередила ее, она сама выключила бы поле.

Брови у Насти поднялись.

— Вы думаете, что она?..

— Уверен. Неужели ты считаешь, что Забава не смогла бы тебе помешать?

Анастасия растерянно посмотрела на Ратибора, стоявшего с ничего не выражавшим лицом, будто разговор его не касался, потом снова на Железовского.

— Не знаю… наверное, могла…

— Зато я знаю. — Комиссар кивнул всем присутствующим и двинулся к выходу.

— Мне с вами? — мысленно спросил его Ратибор.

— Побудь с Настей, пусть успокоится. Через два часа встретимся в Центре-1 на Земле.

Связь «спрута» принесла три длинных ноты: ре-ми-соль — сигнал общего внимания, затем раздался незнакомый гортанный голос, пересыпанный свистящими обертонами:

— Дивно гремит Бог гласом своим, делает дела великие, для нас непостижимые[44].

Голос исчез в нарастающем хрипе, со щелчком наступила тишина.

— Кто это сказал? — опомнился Железовский, застыв у выхода из помещения, где застала его странная передача.

— Обладатель сообщения не идентифицируется, — после паузы ответил координатор «спрута». — Передача не пеленгуется, сигнал возник в системе связи спонтанно.

— Может быть, это чужане шутят? — предположил далекий Баренц. — Или К-мигранты?

— А если сам Конструктор?

— Вряд ли, если бы он способен был так шутить, давно установили бы с ним прямой контакт.

— В таком случае задание лингвистам и ксенопсихологам: срочно разобраться в послании и дать рекомендации.

Аристарх вскинул руку, прощаясь, шагнул за порог, исчез.

— Идем, — разжал губы Ратибор, беря Настю под руку.

— Куда?

— На Землю. Габриэль, наверное, прав, все сейчас решается там, даже судьба Конструктора, хотя представить это трудно. Интересно, что он хотел сказать своим «мы не встретимся»?

Анастасия вздрогнула, хотела что-то сказать, но передумала, а Ратибор был занят своими мыслями, и поэтому мысль девушки прочитать не смог.

* * *

За три часа до подхода Конструктора к поясу вакуум-резонаторов стало известно, что из Систем исчезли все чужане. Не только их чудовищные «корабли», за исключением одной «морской раковины», но и отдельные рои и особи. За ними ушли из-под наблюдения и «серые призраки».

Безопасники восприняли это бегство как предупреждение очередного, и быть может, последнего катаклизма, и срочно созвали Совет для решения одной-единственной проблемы: что делать? Дискуссия длилась долго — почти пять часов, а потом дискутировать стало некогда, Конструктор подходил к границам «ничейной зоны», за которыми его ждали изготовившиеся к бою установки вакуум-резонансных излучателей.

Ратибор не участвовал в совещании, он сопровождал Настю дамой.

Они избрали кружной путь — через метро тревожной линии попали сначала на спейсер «Клондайк», стерегущий Землю в составе второго погранфлота на расстоянии в миллион километров от нее. Земля отсюда виделась голубоватым пятнышком света, и Анастасия невольно прошептала:

— Господи, какая она маленькая!..

Ратибор не ответил. Ему было холодно и одиноко, несмотря на близость любимой женщины, потому что за ее пережитыми страхом и болью прятались неуверенность и смятение, рожденные тревогой за судьбу Габриэля Грехова, и факт этот не подлежал сомнению. Что он означал для него лично, Ратибор анализировать не хотел, но тщательно скрывал от девушки свое настроение и мысли. Она же, занятая своими переживаниями, скорее всего воспринимала его ровное поведение, как нечто само собой разумеющееся, хотя и мало соответствующее обстановке.

Линия метро «Конунга» вынесла их на Луну, в парк Геограда, откуда они перепрыгнули в Новосибирск. И первое, что поразило обоих — большие группы людей, молча вслушивающихся в речи ораторов, молодых и старых, мужчин и женщин, одинаковых в своем стремлении донести до слушателей свои мысли и переживания. Это были не только члены Всемирного координационного Совета, психологи и социологи Академии наук, но и лидеры неформальных и общественных организаций, писатели, известные деятели искусств, актеры, художники, и просто люди, почувствовавшие ответственность за жизнь на Земле, как за свою собственную. Видимо, слова Баренца и Грехова, прозвучавшие в передаче всемирного информвидения, не пропали даром. Зерна сомнения в правильности курса «защиты до последнего патрона», посеянные в благодатную почву, взошли и уже давали свои плоды: люди начинали думать, взвешивать свои действия и чувства, и все меньше оставалось таких, кто на появление К-гостей отвечал пальбой или криком страха.

По дороге к дому почти не разговаривали. Настя перестала дрожать и шла задумчиво-рассеянная, опираясь на твердую руку Берестова. На широте Новосибирска стоял полдень, солнечный и тихий, воздух был напоен ароматами начала лета, природа звала отдохнуть, и не хотелось думать ни о чем зловещем, и только лица попадавшихся на пути прохожих заставляли сердце биться в прежнем ритме заботы и тревоги.

Ратибор не стал заходить к Анастасии, а она не стала его приглашать. Оба все понимали без слов.

— Берегись, опер, — тихо сказала девушка на прощание, не отвечая на его поцелуй, — еще не все закончено… и нет уверенности ни в чем. Обещай мне выполнить одну просьбу.

Ратибор посмотрел ей в глаза, пытаясь понять, чего она хочет, сказал медленно, как Железовский:

— Обещаю.

— Найди Габриэля… где хочешь, но найди. И передай… — Она подумала. — Передай ему, что он ошибается, он — не изгой, ты понял?

— Я понял. — Губы едва двигались, и разжимать их приходилось силой. — Он не изгой. Прощай. — Он повернулся, чтобы уйти, но Анастасия задержала его, положив руку на плечо, повернула лицом к себе.

— Не делай далеко идущих выводов, опер. Может быть, Габриэль на самом деле — дитя вечности, как он однажды выразился, но это мы превратили его в хомозавра, которому не место среди людей. Он одинок сто лет! Одинок, как… Конструктор, а одиночество — худшая из мук не только для любого из нас, но и для него тоже.

Ратибор принудил себя улыбнуться.

— Почти по Маркесу — сто лет одиночества[45].

— Господи, как вы непохожи! — Вырвалось у Анастасии. — Иди, Ратибор… и возвращайся.

Ратибор поцеловал ее в ладонь и пошел через лужайку перед домом к оставленному пинассу. Время, отпущенное ему комиссаром, кончалось, и он был почти рад, что прощание оказалось коротким. Буря в душе улеглась, сменившись холодной решимостью и трезвой оценкой своего положения. Настя просила найти Грехова, он согласился. Она сказала: не делай выводов, — и он не стал их делать. Остался пустяк — найти проконсула и выяснить, почему он «дитя вечности», почему он не изгой и что собирается делать дальше.

* * *

Забава Боянова пришла к ней в половине десятого, когда по общеинформационной программе новостей «Время» передавали сообщение о заседании Совета безопасности и о реакции Конструктора на решение не применять излучатели квагмы в зоне пояса астероидов.

Настя, одетая в пушистый, подчеркивающий ее стройность, халат, молча отступила в сторону, приглашая нежданную гостью в гостиную. Забава, уже коротко подстриженная, еще более похожая на мальчика, тонкая, загорелая, так же молча передала ей сумку с бутылкой шампанского «Амброзия».

Они сели в удобные кресла, выбрав по вкусу форму, и дослушали передачу. Последним по данной теме выступал комиссар-два отдела безопасности Железовский и Забава даже подалась вперед, будто хотела дотронуться до него. Заметив взгляд Анастасии, председатель СЭКОНа вздохнула, расслабляясь, и грустно улыбнулась.

— Ничего не попишешь, я люблю его.

— Я думаю, мы не ошиблись, «разминировав» «ничейную полосу», — говорил Железовский своим глубоким, потрясающим басом. — Давно пора было сломать стереотипы «священной защиты очага», применяемые нами везде, где ситуация неформальна. Защита отечества — это мера выживания, но она необходима лишь в том случае, когда к нам идут с мечом! А если это просто усталый путник стучится в двери? Странник, заболевший в пути, гость? Задумывались ли вы, почему Конструктор «подремонтировал» Марс? Ведь никто его не просил, он сделал это сам, по своей воле, сообразуясь со своим и законами и нормами этики и морали, которые в данном случае оказались почти равными нашим. Значит, взаимопонимание все-таки возможно?

— Он не прав, — тихо сказала Забава, блестя покрасневшими глазами, — и все же я люблю его. Если все закончится благополучно, он уйдет из отдела. У него хороший дублер — твой Берестов. — Она помолчала. — Никогда не думала, что ты решишься атаковать компьютер, чтобы тот выключил поле.

— Я тоже не думала, — призналась Настя, зябко вздрагивая. — Вы не сердитесь?

Забава покачала головой.

— За что? Нет конечно, не сержусь, все правильно, девочка, за любовь надо драться серьезно, а Ратибор достоин глубокого чувства. Ты любишь его?

Настя кивнула с едва заметной заминкой. Боянова внимательно вгляделась в нее, нахмурилась.

— Что, есть еще претендент? Грехов?

Хозяйка опустила голову, проговорила глухо:

— Нет, здесь другое… я знаю Габриэля уже десять лет… наверное, он любит меня… и он одинок…

Боянова покачала головой.

— И ты до сих пор не выбрала?

— Выбрала. — Не поднимая головы, Настя встала и вышла из комнаты, вернулась через несколько минут с бокалами, открыла шампанское.

Женщины подняли полные бокалы с искрящейся рубиновой влагой.

— За них, — коротко сказала Боянова.

— Конструктор заставил нас пересмотреть шкалу ценностных ориентаций, — заканчивал свою речь Железовский, — разбудил фантазию, заставил искать свежий «взгляд из пещеры собственных представлений» на мир, и мы открыли новые пейзажи дивной красоты и оценили картины, полные пещерного ужаса. Да, человечество — это сложнейший механизм, исключающий управление из единого центра, хотя и поддающийся общественному контролю, но история хранит примеры, когда оно вынуждено было действовать как единый организм, чтобы выжить! Я рад, что мы поняли, наконец: появление Конструктора — это именно такой случай, и что выжить можно, лишь объединив души!

В углу комнаты вдруг шевельнулся полумрак, сформировался в кисейное дышащее облачко с мелкими искрами внутри. Чем-то это облачко напоминало фигуру Конструктора.

— К-гость! — тихо воскликнула Настя, глядя то на облачко, то на Забаву; она помнила реакцию Бояновой на появление «призраков».

Забава оглянулась, прищурясь, окинула взглядом «скулящее» в пси-диапазоне «привидение», и под ее взглядом облачко превратилось вдруг в голого ребенка, похожего на Железовского. Ребенок сучил ножками, пускал пузыри и улыбался…

— Хочу ребенка, — почти беззвучно прошептала Забава, застыв в кресле. Лицо ее разгладилось, смягчилось, потеряло твердость и буквально засветилось от нежности. Но длилось это недолго. Забава вдруг заметила, что по щеке Насти поползла слеза. Поставив бокал на пластинку столика без ножек, она махнула рукой «привидению»: изыди, сатана! (К-гость исчез) — и пересела к Насте ближе, обняла за плечи.

— Кажется, у нас не все в порядке с внутренним эго. А еще называем себя сильными женщинами. Хочется разорваться надвое?

Настя кивнула и, всхлипнув, заревела в голос. Забава прижала ее голову к груди, с удивлением заметив, что плачет тоже…

Дитя вечности

Зал земного центра ГО был полон людей, стоявших парами и группами по три-пять человек. Центральный виом показывал уже несколько приевшуюся картину — пульсирующий алыми, оранжевыми и желтыми огнями овал Конструктора в окружении плывущих по спирали вокруг него россыпей зеленых и голубых звездочек, составляющих ровные геометрические фигуры-созвездия — треугольники, квадраты, пятиугольные сетки, — это шли корабли земного флота.

На панелях оперативного обмена информацией чуть ниже поля виома творилось тихое светопреставление: вспыхивали и гасли сотни и тысячи цифр, знаков, символов, ползли строки сообщений, запросов, ответов, команд, формул, извивались кривые графиков, плавно изменялись линии схем и чертежей, проступали сквозь черноту цветные картинки топологических расчетов и бледнели, пропадая, загорались красивейшие «цветы» вариаций вакуумных состояний.

Ратибор наметанным глазом выделил интересующие его сведения: атаки конвоев — связок чужан с «серыми призраками» — на Конструктора прекратились, в Системе теперь остались считанные единицы тех и других. Кроме того, перераспределение масс в Солнечной системе продолжалось, хотя и медленнее, чем прежде, из-за того, что Конструктор на три порядка уменьшил свою массу, но восстановить прежний порядок было уже невозможно, и даже «ремонт» Конструктором Марса не мог возродить его первозданной естественности.

— Вот когда пригодился бы Т-конус, — сказал стоящий впереди долговязый юнец в роскошном серебристом кокосе службы общественного контроля. — Надо предложить Совету перенести его к Земле.

— Вряд ли это осуществимо, — пробурчал его собеседник, мощный старикан с гривой выгоревших и седых волос. — Т-конус — не игрушка, это махина массой в миллионы тонн!

— Ухлопали столько средств на его монтаж, и бестолку.

— Ну, не совсем бестолку, он будет использован в качестве экспериментального полигона К-физиков, если человечество уцелеет. Только и он вряд ли помог бы. Конструктор — не комета, не сгусток пыли и щебня, он — разумное существо, и ловить его Т-конусом не одно и то же, что ловить сачком шмеля.

— Но ведь он нас не понимает, не говорит ли это об его ограниченном интеллектуальном потенциале?

— Говорят, он болен… А если и нет? Он не понимает нас, но и мы не понимаем его. Поймем ли когда-нибудь?..

Ратибор отошел от беседующих, поискал глазами Железовского и протолкался к нему сквозь толпу.

Комиссар-два разговаривал с председателем ВКС Эрбергом и комиссаром-один Юнусовым, вернее, слушал, что говорили они. Ратибор вынужден был ловить момент, когда можно было бы подойти, не перебивая собеседников.

— …не поддаются описанию, — говорил Эрберг. — Типичное отсутствие смысла. О чем, например, говорит фраза: «Дивно гремит Бог гласом своим, делает дела великие, для нас непостижимые»? Кто ее произнес? Зачем?

Ратибор понял, что речь идет о звуках-фантомах, продолжающих бродить по глобальной системе связи «спрута». Ученые предложили гипотезу, что связные, но не имеющие прямого разговорного смысла фразы, — это проявление эффекта «наведенной разумности» в самой системе связи, соединяющей сотни компьютеров и творческих коллективов, но существовали и другие гипотезы, единого мнения не было.

— Меня сие волнует мало, — сказал Юнусов. — Один отряд «добровольных послов» мы задержали, но могут быть и другие, а поиски этих других отвлекают нас от основных забот. Всеобщей паники не наблюдается, но локальные очаги все же нет-нет, да вспыхивают. К тому же продолжаются попытки захвата станций метро. Силы сектора на пределе.

— Ну, а вы почему не плачете в жилетку? — Председатель ВКС повернул голову к Железовскому. — Нет проблем?

— Есть, — громыхнул голосом комиссар-два.

— Какие?

— Жизнь и смерть… добро и зло… проблемы вечные.

Хакан Рооб хмыкнул, глядя на Железовского с интересом и удивлением.

— М-да, вечные, вы правы. А конкретно?

— К-мигранты. У них свои каналы сбора информации, а может быть, и связь с чужанами и «серыми призраками», и хорошо бы узнать их точку зрения на происходящее, а так же выяснить, чем они занимаются.

— А разве вы не знаете, чем они занимаются?

Комиссар-два глянул исподлобья.

— Выясняем.

— Сделать это не просто, — вмешался Эрберг.

— Не знаю, это ваши заботы. Времени на размышления о полезности каждого подобного шага у нас нет, Конструктор подойдет к Земле через шестнадцать дней.

Железовский наконец заметил стоящего поодаль Ратибора, спросил мысленно:

— Освободился?

— Обойдетесь без меня еще день-два? — вопросом на вопрос ответил Ратибор.

— Что ты задумал?

— Мне нужно найти Грехова.

— Зачем?

— Остались кое-какие личные вопросы.

Аристарх некоторое время молчал.

— Что ж, попробуй, сертификат «свободной охоты» еще действует. Не рискуй зря… хотя я сомневаюсь, чтобы у тебя вышло что-то путное. Ничего он тебе не скажет. Ни пуха!

— К черту!

Ратибор ушел, не оглядываясь, — боялся, что Аристарх передумает.

Пока добирался в Управление, успел выслушать сообщение координатора ГО о продолжающихся «звуковых фантомах» в системе «спрута»: он и сам их ловил, не вникая в смысл фраз, принимая за чьи-то, закодированные донесения, предназначенные командованию погранслужбы. Впрочем, может быть, это и в самом деле были кодовые доклады? Например, К-мигрантов — друг другу. Последняя фраза, которую запомнил Ратибор, звучала:

— Посему да благоговеют перед Ним люди, и да трепещут пред Ним все мудрые сердцем[46].

Конечно, это могли быть и шутки одного из не в меру остроумных пограничников, но Ратибор склонен был полагать, что шутками здесь не пахнет, а пахнет самой настоящей «компьютерной мистикой».

Побродив по кабинету, в котором он не работал практически со времени посольской миссии к Конструктору, Ратибор сел за стол и машинально, не думая, назвал телекс «домового» Насти. Спохватился, когда виом воспроизвел внутреннее убранство гостиной Демидовых и девушку, забравшуюся с ногами в кресло и глядевшую на него с некоторым недоумением. Поняв, что он забыл включить «обратку» и Настя его не видит, Берестов успокоился, некоторое время разглядывал девушку, мысленно целуя руки, ноги, лицо, а когда Настя поняла, кто звонит и, слабо улыбнувшись, спросила: «Долго будешь молчать?» — выключил связь. Тут же набрал код Егора и сказал ему, взъерошенному, с мокрыми волосами и полотенцем в руках:

— Привет, шаман. По-моему, из речки ты не вылезаешь. Просьбочка одна имеется: смотайся к Насте, побудь с ней, тревожно мне что-то…

Егор вытер шею, вгляделся в Ратибора.

— Снова в дорогу?

— Вопрос не по существу. Я в дороге постоянно, независимо от Конструктора и других обстоятельств. Просто вижу впереди опасный поворот.

— Да уж, знаю я эти повороты, дороге твоей не позавидуешь — не прямая; точно укладывается в пословицу: «Ой ты, русская дорога, — семь загибов на версту». — Егор посерьезнел. — Хорошо, сделаю, не беспокойся.

Ратибор кивнул и, не поблагодарив друга, — тот все понимал без лишних слов, — вызвал дежурного:

— Я Берестов, оператор «свободной охоты», сертификат ОБ–02–01. Примите команду полного подавления организационного шума. Примерная готовность канала?

— Две минуты, — ответил инк.

Ратибор вывел на стол оперативные каналы обработки информации и на минуту расслабился в кресле: столько времени требовалось компьютерам отдела на подготовку к «оптимизации источника беспокойства», коим стал безопасник, и «сведению нештатных задач к стандартному комплексу решений». В принципе мудрые формулировки разработчиков императива «свободной охоты» означали одно: компьютерные сети тревожных служб готовились к синхронной обработке приказов нового руководителя не в ущерб уже решаемым задачам.

— Координация достигнута, эфир чист, шум в пределах фона, — доложил дежурный.

— Прежде всего обеспечьте связь с координатором ГО, докладывайте каждые полчаса, что бы я ни делал. Приказ-один: в режиме экстра-вызова найдите в Системе проконсула Габриэля Грехова. Если через полчаса он не ответит, начинайте поиск. Данные об объекте поиска — информ ОБ, код сто сорок семь-двенадцать-восемьдесят.

— Принял.

— Приказ-два: освободите «трек» сети метро для немедленной передачи по моему вызову. Приказ-три: базы погранслужбы должны быть готовыми к посылу «пакмака» с полной упаковкой по вектору моего вызова. Приказ-четыре: выявить в Системе количество присутствующих в ней «серых призраков» и чужан.

— Принял.

— Пока все. — Ратибор вдруг поймал себя на ощущении, будто ему что-то мешает. Посидел немного, пытаясь разобраться в эмоциях и переживаниях, и лишь преодолев приступ меланхолической отрешенности, понял, в чем дело: мозг, как чувствительнейший камертон, ловил пси-фон окружающих, не экранируемый стенами зданий, и отзывался на самую «громкую» эмоциональную ноту — ноту тревоги, подспудно усиливающуюся по мере приближения Конструктора.

Вспомнив, что с утра во рту маковой росинки не было, Ратибор отправился обедать. Сообщение дежурного застало его в конце трапезы, когда он, не спеша, цедил холодный брусничный напиток.

Вызовы Грехова по кодовой связи, специальным каналам «спрута» и открытым текстом ни к чему не привели, проконсул не отозвался ни на один сигнал. Не смогли пока определить его координаты и обоймы персонального розыска, хотя результатов ждать было еще рано, времени прошло совсем ничего, и глубокий поиск только начинался.

— Продолжайте, — бросил Ратибор, обмениваясь рукопожатиями со знакомыми безопасниками. — Что еще?

— В Системе обнаружены три транспорта чужан и один «серый призрак», составляющие конвой, который идет впереди Конструктора и «мигает».

— Что значит мигает?

— С частотой один раз в час конвой исчезает и появляется на том же расстоянии от пресапиенса спустя несколько минут. Куда он девается — неизвестно, но есть предположение, что конвой имеет определенный интерес к установкам вакуум-резонаторов в поясе астероидов.

— Основания?

— Возле установок дважды наблюдались объекты, напоминающие корабли роидов.

— Чего они там не видели?

Дежурный промолчал.

Ратибор поднялся к себе на седьмой горизонт здания и круто повернул обратно. Через несколько минут он вышел из метро монтажной базы в поясе астероидов, дрейфующей рядом с одним из генераторов вакуум-резонанса. Дежурный «пакмаков» база не имела, и Берестов взял драккар пограничников, предъявив им сертификат «свободного охотника».

Вакуум-резонатор, или излучатель квагмы, представлял собой стометровый по длине и сорокаметровый в диаметре полый цилиндр, стенки которого были собраны из колючих шаров, напоминающих свернувшихся ежей, поэтому издали цилиндр казался пушистым, заросшим шерстью, мягким и живым. Один торец его заканчивался крестообразной насадкой, а в плоскости среза второго висел на растяжках черный конус острием наружу.

Ратибор облетел резонатор, вдруг каким-то девятым чувством оценив его скрытую, опасную и злую мощь; каждый из этих аппаратов мог одним импульсом разрушить небольшую планету вроде земной Луны, а установлено их было две с половиной сотни.

— Каким образом ориентированы резонаторы? — вызвал безопасник дежурного по зоне, вслушиваясь в обычные шумы оперативного эфира.

— Как спицы колеса велосипеда, — с готовностью отозвался инк. — Ось «колеса» направлена встречь Конструктору.

— Включаются резонаторы из единого центра или сами по себе?

— Включение синхронизировано, однако устройство контроля одно — «осьминог» на жаргоне инженер-операторов, торчит примерно в том районе, где должна быть «втулка колеса».

— Загадочные объекты наблюдались там?

— Да.

Ратибор сориентировался по мигающим приводным маячкам всей системы резонаторов и дал форсаж. Через восемь минут полного хода он затормозил у плоского кольца «осьминога», свесившего в пространство пучки «щупалец» — антенных жал. С помощью инка корабля нашел вектор, по которому ожидался подход Конструктора, толкнул драккар в ту сторону до скорости двух метров в секунду. Теперь оставалось только ждать, навострив «уши» локаторов. Ожидание могло составлять любой отрезок времени от секунды до часа — если уж совсем не повезет, именно с такой частотой «мигал» конвой из оставшихся в Системе чужан и «серого призрака».

— К-мигранты не заявлялись? — спросил Ратибор от нечего делать и услышал знакомый голос:

— Да их «пакмак» дежурит здесь постоянно. Хорошо хоть не лезут под ноги. Что ты здесь потерял, Берестов?

— ДД? — удивился Ратибор. — А ты что тут делаешь?

— Работаю сторожем этой красивой взрывчатой игрушки. — Демин рассмеялся. — Оберегаю от любопытных, как чужих, так и своих.

— Помощь нужна?

— Пока нет.

— Могу предложить небольшую экскурсию. Ребята приволокли любопытнейшую штуку.

— Что за штука? Откуда? Выкладывай.

— Физики запустили в кильватер Конструктора зонд с аппаратурой, а какой-то шутник впихнул в него ящик с шампанским. Зонд этот проплутал неведомо где — наблюдатели его потеряли, — и вынырнул недалеко отсюда, у станции болидного патруля. Наши парни наткнулись на него случайно и притащили на базу. Так вот, самое интересное из всего — не записи приборов, а бутылка с шампанским. Не пожалей полчаса времени, загляни.

— Хорошо, загляну позже. Если мое предположение верно, здесь скоро будет конвой, настройте свои гляделки.

— Что ему тут делать?

— Этот вопрос волнует и меня.

— Может быть, включить, пока не поздно, «полундру»?

— Подождите.

Разговор прервался на некоторое время. Потом Демин спросил:

— Говорят, ты ищешь Грехова?

— Да, он мне нужен. Заметишь случайно, сообщи дежурному.

Снова наступила тишина.

Конвой чужан появился в поле зрения через двенадцать минут, возникнув неожиданно перед медленно ищущим кораблем Ратибора, буквально в нескольких километрах. Ударная волна «отрицательной» гравитации исказила очертания созвездий, растянула и сжала драккар по оси, заставила инк увеличить жесткость силовой защиты пилотской гондолы. Желудок Ратибора встал комом у горла, но сознания пилот не потерял, глядя на приближающийся объект сквозь крест визира.

«Серый призрак» — двухсотметровый белесый, почти прозрачный шар — шел впереди, а за ним почти вплотную следовали уродливые, километровой длины, испускающие желтое и зеленое свечение, комлеобразные транспорты чужан. До столкновения с драккаром оставались какие-то мгновения, Ратибор напрягся, ожидая удара, не собираясь ни удирать, ни защищаться, когда «серый призрак» остановился. Мгновенно. Без тормозного пути. Словно уперся в стену.

Казалось, все вокруг застыло в томительном равновесии, примолк даже вечно шумящий радиоэфир, вылив на уши ведро тишины. Потом Ратибор включил передатчик драккара:

— Что вам нужно в этом районе?

И впервые на памяти свидетелей неудачных попыток контакта с «призраками», находившихся среди наблюдателей, «серый призрак» снизошел до ответа:

— Мы оптимизируем траекторию движения Конструктора.

— Зачем?!

— Для того, чтобы свести к минимуму изменения физических параметров Солнечной системы.

— То есть иными словами вы — проводники Конструктора? Лоцманы?

— В какой-то мере. Остановить его мы, к сожалению, не в состоянии, это может сделать только он сам, но уменьшить его влияние на экологию Системы — в наших силах.

— Разрушение планетных систем Урана, Нептуна и Юпитера вы называете «оптимизацией»? — вмешался в разговор кто-то из пограничников, тоже вслушивающихся в диалог.

— Разрушения имели бы гораздо больший масштаб и более тяжелые последствия. — «Серый призрак» был на удивление вежлив и терпелив. — Вопрос компетентным лицам: не могли бы вы за сутки переместить свои установки по вектору альфы Рыси примерно на миллион километров? Боюсь, Конструктор заденет их при прохождении.

— А обогнуть их он не сможет? — раздался тот же голос с ехидцей. — Если вы лоцманы — проведите свой «корабль» мимо нашей пристани.

— Гэг[47] эфиру! — бросил Ратибор. — Вы боитесь, что мы откроем огонь?

— Нет, — ответил неведомый собеседник серьезно, — не боимся.

— Мы уберем установки.

И тотчас же конвой исчез, будто его и не было. Волна возбужденных голосов и разного рода шумов обрушилась на уши Ратибору, схлынула, оставив шелест фона и голос Демина:

— Ты серьезно — о переносе генераторов? Ведь для этого надо постановление Совета…

— Надо — будет.

— О’кэй. А вообще удивительно, что он с тобой заговорил. С чего бы это «призраки» нас зауважали?

Ратибор промолчал. У него в голове вертелся тот же вопрос. И слабое сомнение: не водил ли кто-нибудь его за нос, представляясь «серым призраком»? К-мигрант, например… или Габриэль Грехов. Впрочем, Грехов в такие игры не играет, он ведет игру покрупней…

— Так ты завернешь к нам? — напомнил Демин.

— Давайте пеленг, — вздохнул Берестов.

* * *

Исчерпав возможности отдела и погранслужбы в поиске пропавшего проконсула, Ратибор вернулся на Землю. Оставался последний шанс отыскать Габриэля — его личный коттедж с кабиной метро, незарегистрированной ни в транспортной инспекции, ни в секторе особого учета отдела безопасности.

Вспоминая встречу с «серым призраком» и странный светящийся сосуд, в котором трудно было узнать бутылку шампанского — Демин показал ее безопаснику дистанционно в камере с высокой изоляцией, — Ратибор позвонил Егору и поболтал с ним несколько минут о ничего не значащих вещах. О Насте не было сказано ни слова, и это означало, что с ней все в порядке и что она не спросила у «шамана», где его друг. Напоследок Ратибор рассказал Егору о шампанском.

— И ты знаешь то там внутри бутылки?

— Ничего, — не дрогнув лицом, предположил учитель.

— Почти угадал вакуум, пустота, так сказать, но вакуум не наш, трехмерный, а так называемый ложный, то есть тот, из которого родилась наша Вселенная! Этому вакууму более двенадцати миллиардов лет… если вообще для него существует понятие «возраст». Одну из бутылок открыли, и в зоне эксперимента образовалась «яма» с колоссальным гравитационным потенциалом, почти «черная дыра». Хорошо, что открывали в отсеке беспилотного «панциря», обошлось без жертв.

Егор пожал плечами, лицо его вдруг стало серьезным и даже мрачным.

— Как ты думаешь, чем все это кончится?

— Не знаю, — медленно ответил Ратибор. — Существует один-единственный человек, который знает.

— Проконсул Грехов.

Ратибор исподлобья взглянул на друга.

— Снова утечка информации?

— Логика, мастер, логика, хотя как член Совета я обязан знать все.

— М-да… — Ратибор с сомнением во взоре пригладил вихор на затылке. — То, что я опер «свободной охоты», знает только дежурный отдела, определить с помощью логики сей факт невозможно даже члену Совета.

Егор хитро прищурился, развел руками.

— У каждого свои возможности… логического аппарата. Может быть, я владею черной магией.

— Ну-ну… Встретишь Грехова, дай знать.

Ратибор выключил связь, но не успел покинуть здание Управления, как по линии «спрута» пришло сообщение о глобальных трансформациях облика Конструктора. Отметив, как невольно сжалось сердце, безопасник бегом вернулся в кабинет и скомандовал инку включить прямую трансляцию передачи с места события.

Развернувшийся виом не мог отобразить всей масштабности и грандиозной необычности происходящего, но Берестов знал истинные размеры Конструктора и мог по достоинству оценить это явление. Холодок жути струйкой протек по желудку, захотелось затаить дыхание и тихонько отступить в темный угол кабинета.

«Мешок с рыбьей икрой» — так выглядел пресапиенс с расстояния в двадцать миллионов километров — корежила и гнула какая-то внутренняя сила, превращая его в сгусток тающих лоскутов огня и жгутов дыма. Затем этот огненный вихрь растворился в усиливающемся фиолетово-сиреневом сиянии и превратился в набор вложенных друг в друга прозрачных тетраэдров: первый тетраэдр имел ребро в тридцать миллионов километров, второй вершинами упирался в середины граней первого, третий точно таким же образом был вписан во второй, и так до бесконечности, и все это напоминало фигуру, выдутую умельцами из мыльной пленки. Эта фигура продержалась неизменной около минуты, потом поплыла, как восковая свеча, и превратилась в куб, повторенный сам в себе неисчислимое количество раз.

Новая фаза трансформации: «суперкуб» превращается в «супероктаэдр», тот в свою очередь в более сложный многогранник, потом в еще более сложный, и длились эти «кристаллические» метаморфозы до тех пор, пока Конструктор не превратился в невообразимо сложную конструкцию, описать которую не взялся бы и математик.

Ратибор понял, что пресапиенс приходит в себя и «пробует тело», разминает «мышцы».

Головоломная конструкция в виоме продолжала плыть на фоне звездных россыпей, не меняя конфигурации, а потом внезапно исчезла!

Спустя секунду рация на волне «трека» донесла взрыв удивленных испуганных и встревоженных восклицаний, и Ратибор поймал себя на желании вслух крикнуть что-нибудь вроде: диаволо!

Сигнал внимания подействовал на родившийся шум, как вода на угли костра, в наступившей шипящей тишине раздался голос инка:

— Конструктор не наблюдаем только визуально, вероятно, закапсулировался, датчики отмечают пульсацию целого набора полей, в том, числе и очень мощного пси-поля. По докладам наблюдателей, многие из них при исчезновении пресапиенса потеряли сознание.

Наступила пауза, дежурный отключил линию «трека».

— Новости для меня есть? — через силу спросил Ратибор, глядя на темное пятно, ползущее по звездному бисеру; показалось, что из темноты на него внимательно посмотрел кто-то огромный и сильный, тяжелый, как горы, и непонятный, как знаки каббалы, и, проходя мимо, дружелюбно погладил его по голове…

— Новостей нет, — ответил дежурный.

* * *

Железовский не стал дожидаться очередного брифинга по режиму ГО, как называли совещания Совета безопасности с руководителями центров ГО, и дал команду отбуксировать установки вакуум-резонаторов за пределы коридора, по которому двигался Конструктор. Но хотя решение о свободном пропуске пресапиенса через Систему вырабатывалось коллегиально с привлечением всех существующих Советов от научных и социально-экономических до ВКС, да еще с согласия большинства населения Солнечной системы, душа у Аристарха была не на месте. Он не знал, впрочем, как и остальные руководители ГО и ученые, как поведет себя Конструктор при подлете к Земле и что вообще можно от него ждать, и неизвестность мучила больней, чем точное знание о масштабах грядущей катастрофы.

Конструктор, наглядно продемонстрировав людям удивительные возможности К-физики с помощью мгновенной трансформации своего многомиллионнокилометрового тела, спрятался за броней невидимости, и лишь приборы ловили гравитационное «дыхание» исполина, мчавшегося к Земле с неведомой целью. Однако уже сутки спустя, когда пресапиенс преодолел половину толщины пояса астероидов; вдруг обнаружилось, что нарушения равновесия в кружении планет, а также изменения в излучении Солнца, связанные с движением. Конструктора, пошли на убыль! Это сообщение потрясло всех, как гром среди ясного неба, послужив причиной радостных воплей у наиболее оптимистически настроенной части молодых ученых и ряда сердечных приступов у некоторых руководителей тревожных служб, умудренных опытом и знаниями истории.

Железовский, не вылезавший из кокона оператора ГО в зале спейсера «Клондайк», взволновался не больше, чем это сделала бы на его месте могильная плита, ибо его опыт тоже подсказывал ему, что делать выводы рано, и Баренц, поглядевший на комиссара из своего кокона, понимающе кивнул.

С каждым часом напряжение, владевшее всеми, возрастало но не было человека, который мог бы это увидеть и оценить. Пружина непредсказуемого финала продолжала сжиматься, несмотря на прогнозы эфаналитиков и давние заверения Грехова, что «все идет, как надо». Кому надо? — этот вопрос в сотый раз задавал себе Железовский и не находил ответа. Порой он жалел, что остановил Забаву, но вспоминал Ратибора; полного искренней веры во власть добра, слова Габриэля, тоже уверенного в себе, в своем знании, и сомнения ненадолго отступали. Баренц мыслил примерно теми же категориями и вопросов не задавал. Оба по сути перестали влиять на события, но в отличие от других руководителей, четко понимали свое положение.

— Марс пошел к Солнцу, на прежнюю орбиту, — пришло сообщение от Савича. — Похоже, наш общий друг очнулся и занялся ремонтом Системы. Хотя на вопросы по-прежнему не отвечает.

Железовский промолчал. Он был уверен, что Конструктор или заговорит сам или не заговорит вообще. Слишком далек был пресапиенс от проблем рода хомо сапиенс, чудовищно далек! Предки этого существа некогда экспериментировали со всем Космосом, ставя свои, не известные никому цели, и отличались от людей во много крат больше, чем те от первобытной амебы.

— Прошу разрешения подойти к нему поближе, — продолжал Савич, не дожидаясь ответа.

— Нет, — коротко сказал комиссар.

Даже на расстоянии в сто миллионов километров ощущалось пси-влияние Конструктора: людям казалось, что из «черного мешка» на них пытливо и настороженно посматривает некто, напоминавший сфинкса. Только этот «сфинкс» был гораздо больше и опаснее своего египетского прообраза. Даже тем, кто наблюдал за Конструктором через аппаратуру зондов, то есть вторичных аппаратов, внушалось то же чувство «взгляда со стороны».

— Внимание, фантом! — предупредил инк.

Из шумов связи «спрута» выплыл квакающий голос:

— Если бегут по кругу, неизвестно, кто лидер.

— В самую точку, — усмехнулся Баренц, переглядываясь с Железовским. — А вообще оставляет неприятный осадок. Ведь если ученые правы и «звуковые фантомы» — следствие разумности, обретенной системой «спрута», то некому даже пожаловаться на безобразие. Может быть, наш уважаемый проконсул знает, как отключать «разумность» системы связи?

— К сожалению, проконсул играет в свои не понятные никому игры, — вмешался в разговор представитель СЭКОНа Уэда Токонага. — Похоже, его вообще нет в Системе в данный момент. А спросить не мешало бы. Правда, он интриган высшего класса и вряд ли ответил бы прямо.

Внезапно из черного пятна по центру виома, внутри которого прятался Конструктор, ударили тонкие лучики света — тонкие лишь издали, на самом деле толщина каждого была больше диаметра Земли.

— Девять… четырнадцать… девятнадцать, — сосчитал инк. Судя по скорости, это не просто свет, а эффект переизлучения вдоль «струн», каналов перестроенного пространства.

Лучи погасли.

— Куда он светил? — спросил Баренц.

— Меркурий, Венера, Юпитер, Сатурн… «освещены» практически все планеты и крупные спутники.

— Последствия?

— Данных нет.

— Собрать немедленно! — Баренц сжал пальцы так, что они хрустнули, заметил взгляд соседа и успокаивающе поднял руку. Не думаю, что последствия скажутся сейчас, но лучше убедиться.

— Оператору-два — кобра Демин, — раздался вызов. — По вектору Земля — Конструктор движется неопознанный объект. Разрешите абордаж?

— Не понял, — буркнул Железовский. — Что за объект? Роид? «Серый призрак»?

— Ни то, ни другое. Размеры объекта — около трех километров в поперечнике, форма — клубок змей, из центра торчит особенно большая «змея с раскрытой пастью».

— Тогда это все-таки корабль чужан.

— В том-то и дело, что «клубок» сделан из стандартных материалов, используемых нашими космоверфями, и к тому же имеет ответчик «свой-чужой».

Баренц и Железовский переглянулись.

— Это Грехов, — сказал комиссар убежденно. — Демину: продолжать наблюдение, ждать прибытия спецпанциря. — Аристарх выбрался из кресла. — В нашем распоряжении около полутора часов до встречи. Я пойду туда сам, поработай в прикрытии.

— Черт! — пробормотал председатель Совета безопасности, когда стихли тяжелые шаги Железовского. — Откуда у него такая уверенность, что это проконсул? И если это Грехов, что он затеял, хотел бы я знать? И почему не предупреждает никого?

— Потому что он хомозавр, — сказал Уэда Токонага.

* * *

Ратибор вышел из метро и насторожился: дом Грехова был заполнен капельной тишиной и… угрозой. Причем угроза была не давешняя, застарелая и притупившаяся, а привнесенная кем-то, чужая дому и его хозяину. И гостям, добавил Ратибор мысленно, имея в виду себя. Сделав усилие, он «обнял» все помещения Греховской «крепости» и отчетливо уловил «зерна пси-уплотнения»: в доме пряталось несколько человек, пятеро, судя по «пси-дыханию», и все они были вооружены и представляли несомненную опасность для любых посетителей, хотя засада скорее всего предназначалась для хозяина.

Ратибор мог бы повернуть обратно, не вступая в конфликт, вызвать обойму оперативников отдела и спокойно ждать Грехова после выяснения отношений, тем более, что засаду могли выставить и безопасники Юнусова, однако такой путь при всех его достоинствах граничил с трусостью, и Берестов остался. Главное, что он знал твердо, среди гостей К-мигрантов не было, как он подумал вначале. Ну, погодите, «коллеги», подумал он с веселой злостью, я вам покажу игру в захват «языка», чтоб неповадно было!..

Выйдя в коридор, он определил положение противника и направился к гостиной, где прятались трое из «группы захвата», остальные находились на другом конце коридора, в кладовой. Экипированы они были неплохо, Ратибор сразу уловил «запах» спецаппаратуры наблюдения и даже засомневался — не окликнуть ли их и выяснить, какого они ведомства, но потом решил довести игру до конца.

Среди засадников интрасенсов не было, иначе Ратибор сразу засек бы их пси-сферу, но у них был генератор пси-излучения, в чем «охотник» убедился сразу, едва переступил порог комнаты: на голову вдруг обрушился «многотонный» шумовой удар такой силы, что безопасник едва удержался на ногах, отразив его и частично поглотив своей нервной системой, что было небезопасно из-за бионаводок, сбивающих работу сердца, легких и других важнейших органов тела. Видимо, мощность пси-нападения была рассчитана на Грехова, неизвестные хорошо знали его возможности, поэтому Ратибор несколько мгновений находился в состоянии грогги, получив натуральный пси-нокдаун. Посчитав свою задачу выполненной, все трое нападавших выбрались из углов, где прятались, тем самым сделав ошибку, недопустимую для профессионалов, — они не подстраховали себя на случай непредвиденных обстоятельств.

Одного из них Ратибор узнал — тот самый молодой физик, с которым он разговаривал после смерти Валдманиса и который потом влился в группу Бояновой для разработки «абсолютного зеркала». Остальные были ему незнакомы. Одетые в стандартные кокосы пограничников с компьютерными шлемами связи и наведения, парни подступили к Ратибору, держа, «универсалы» наизготовку и разглядывая его с некоторой опаской и удивлением. Физик держал в руке еще и пси-генератор, похожий на большой толстоствольный пистолет с экранчиком на рукояти.

— Не он, — сказал кто-то разочарованно.

В следующее мгновение Ратибор выбил у физика оружие и генератор и прыгнул к двум другим парням, никогда не видевшим в деле интрасенса-оперативника службы безопасности. Он пощадил их, отвесив каждому всего по одной оплеухе и отобрав оружие. Ошеломленные «засадники» поднялись с пола, держась за щеки и скулы, и попятились к стене гостиной, увидев зрачок «универсала». Ратибор повел стволом:

— Располагайтесь, как дома. Вы тоже.

Физик и его друзья повиновались, усевшись на роскошный греховский диван. Ратибор прислушался к себе, внутренним зрением отметил, как по коридору бесшумно крадутся напарники обезвреженной троицы. Когда оба появились в проеме двери, он встретил их разрядом пси-генератора, усыпив почти мгновенно. Подобрал выпавшее из рук оружие, сел напротив троих, посмотрел на физика:

— Ну, и что все это означает, мои шер ами Гонза Данеш?

Физик облизнул пересохшие губы, поглядел на безмолвных товарищей, покачал головой, все еще находясь в ступоре. Откашлялся.

— Нам нужен проконсул…

— Зачем?

— Человечество доживает последние минуты, и мы хотели бы знать, какую роль в этом сыграл Грехов.

Ратибор усмехнулся: — А разве такие вопросы обязательно задавать с оружием в руках?

Физик упрямо сжал губы.

— Иначе он не ответил бы, вы знаете его не хуже. Или вы с ним заодно?

Ратибор вздохнул, глядя на кучу пистолетов на полу, бросил в нее пси-генератор.

— Я тоже не прочь был бы задать ему несколько вопросов, но не таким способом.

— А кто вам мешает задать их? — раздался чей-то голос, и в комнату вошел невозмутимый Грехов в своем неизменном «монашеском» одеянии. Оглядел сидящую троицу, мельком посмотрел на двух лежащих парней у порога, прошел в гостиную и достал из шкафа, в который превратилась часть стены, огромную черную сумку, стал заполнять ее какими-то свертками и вещами. Что за гости, откуда, зачем пришли, почему двое из них лежат на полу, — он не спросил.

— Потому что я это знаю, — отреагировал он пси-передачей на мысль Ратибора; вслух сказал: — Я вас внимательно…

— Пусть говорят сначала мои приятели, — мотнул головой Ратибор на притихшую «засаду». — Они пришли раньше. Смелее, коллеги.

Лидер компании оглянулся на друзей, заколебался, преодолевая какие-то внутренние сомнения, но смог взять себя в руки.

— Нам известно, что вы давно готовите Конструктору какую-то встречу. Чем вы хотите его встретить, если не секрет? Хлебом-солью?

— Да, чем-то в этом роде, — небрежно кивнул Грехов, продолжая собираться.

— А что собой представляет тот объект, который вы прячете в пространстве под коконом поля на орбите Марса, закамуфлировав его под оранжерею?

Грехов озабоченно полез в другой шкаф, повозился там, сказал глухо:

— Я его не прячу, он уже в пути. Черт, куда я ее дел? Была же здесь. Минутку… — Он вышел из гостиной.

Парни переглянулись и стали смотреть на Ратибора.

— Что за объект? — спросил тот быстро, мысленно вызывая дежурного.

— Знаю только, что наши ребята напоролись на него случайно, когда работали с «обкусанной планетой». — Данеш пожал плечами. — И как раз в тот момент, когда туда прибыл этот ваш… хомозавр. Забава сразу сообразила, что к чему, и подключила кого-то из кобр вашей службы, Макграта, если память мне не изменяет.

— Ну и?..

— Ну и он исчез… после чего мы и устроили здесь… засаду.

— Макграт уже дома в целости и сохранности. — Грехов стремительно вошел в комнату, невозмутимый, как и прежде. — Так что все в порядке.

— А кого вы прячете в рабочем кабинете?

— Никого. Это всего-навсего инк Диего, мой друг… Или вы имеете в виду чужанина?

Троица «суперменов» переглянулась.

— Та глыба в углу?..

Ратибор в это время получил ответ дежурного:

— Объект движется навстречу Конструктору, технологически не идентифицируется, энергетическая насыщенность относительно невысока, примерно равна энергонасыщенности стандартного спасательного спейсера.

— Не трать время на выяснение, — покосился на Берестова Габриэль. — Мне некогда, но рассеять твои сомнения я успею. Итак, друзья, вы задали все вопросы?

— Нет, — нахмурился физик и напрягся. — Кто вы? И кто для вас Конструктор? И что вы собираетесь делать с нами?

— С вами — ничего. — Грехов закрыл сумку, подержал ее на весу, поставил. — Хотя вы, очевидно, имели в виду человечество, так? Удивительно, как это молодым людям в двадцать-тридцать лет удается заботиться о человечестве, в то время как они абсолютно не умеют заботиться о конкретных людях? В том числе и о себе. Отвечаю на первый вопрос: я — человек, и в то же время хомозавр, как меня окрестили те, кто боится перемен, любых, а тем более изменений вида хомо сапиенс.

Проконсул сел в сформировавшееся под ним кресло.

— Отвечаю на второй вопрос. Конструктор для меня — иное мыслящее существо, травмированное прорывом в нашу Вселенную. К счастью, нам — с вашей помощью — удалось несколько поднять его моральный тонус, и он постепенно приходит в себя.

— Как это — с нашей помощью?

— С помощью всех людей, не вас конкретно. Люди — очень разные существа, настолько разные, что я даже засомневался, смогут ли они образовать все вместе «критическую массу добра», чтобы Конструктор воспринял ее и очнулся от шока. Впрочем, я до сих пор сомневаюсь. Самое интересное, что есть еще одно обстоятельство, которое почему-то никем не учитывается: Конструктор, по сути, — наш сын! Общечеловеческий. Ведь родился он у нас в Системе, и мы все как бы послужили для него коллективным отцом. Или матерью, не суть важно. Вот он и рвется домой, — Грехов грустно улыбнулся, — чтобы вдохнуть запах «родного очага». А мы его встречаем Т-конусом… вакуум-генераторами… излучателями бешеных мощностей… «абсолютным зеркалом»…

— Я не знал, — пробормотал Данеш, — не думал…

— А если бы узнали — поверили бы?

Молчание длилось долго.

— Вот видите.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Ратибор неприветливо, единственный из всей компании, не потерявший способности к анализу обстановки и не позволявший себе расслабиться ни на мгновение.

Грехов посмотрел на него с неопределенным интересом, кивнул.

— Что это ты какой-то взъерошенный? Она что-то хотела передать?

— Да, — тяжело сказал Ратибор. — Два слова, что вы — не изгой.

Проконсул кивнул, будто не ожидал услышать ничего иного, лицо его на неуловимо краткий миг стянула гримаса внутренней — свирепой и давней — боли, и тут же к нему вернулся прежний вид, угрюмый и чуть ироничный.

— Что ж, спасибо.

— Кому?

— Ей. — У глаз Габриэля собрались веселые морщинки. — Тебе тоже.

— Это ответ? — Ратибор заметил, что у парней от любопытства глаза стали квадратными, но тут же забыл об этом.

— По запрашиваемому объекту объявлен императив «абордаж», — пришла информация от дежурного. — Время подготовки — полчаса.

Видимо, та же информация поступила и Грехову, потому что он машинально взглянул на мелькавшие в стене напротив цифры времени. Но он слышал и передачу Ратибора, хотя и не выдал своих чувств.

— Задержите разработку императива, — передал быстро Ратибор. — Найдите комиссара-два и передайте ему мой при… мою просьбу. Я все объясню.

— Это ответ, — сказал наконец Грехов. — Один из первых интеллектуальных компьютеров лет триста назад сочинил стихи: «Я тоже дитя вечности в пути без цели и конца»[48]. Так вот и я дитя вечности… и Конструктор. И путь у нас долгий.

— То есть… вы хотите сказать?..

— Да, мастер, я ухожу. С ним. Далеко. Искать тех, кто должен был появиться в результате эксперимента Конструктора с перестройкой вакуума. Помнишь, я говорил? Это правда, мы — побочные дети Конструкторов, а «настоящие», те, которых они ждали, где-то в глубинах Вселенной, их еще надо найти. Да и хочется посмотреть на иные пространства, Конструктор столько их перевидел… К тому же у нас много работы. По следу пресапиенса в нашу Вселенную «дышит» другая, и нам предстоит заняться этим всерьез. Надеюсь, нам помогут.

— Кто?

— Такие же одиночки у себя дома, как и я. Не изгои, как ты изволил выразиться, именно одиночки… люди, наверное?

В коридоре раздались чьи-то грузные шаги, сотрясающие весь дом, уже знакомые Ратибору, и в гостиную вползла наполовину черная, наполовину блистающая металлом фигура, — чужанин. Остановилась, по очереди «оглядев» всех присутствующих; Ратибор ощущал взгляд этого существа-колонии в «скафандре» своего пространства по пси-давлению, в спектре которого трудно было разобраться сразу.

— Сейчас идем, дружище. — Грехов встал. — Заберем с собой Диего и идем. Прощай, мастер. Если бы не Диего, мы бы уже не встретились.

— Диего — это… ваш домашний инк?

— Это мой друг, без него мне будет трудно.

Что-то прошелестело в коридоре, и за чужанином в комнату вошел еще один гость, с виду — обыкновенный человек в белом кокосе, с печатью озабоченности на лице, но Ратибору показалось, что земля вместе с домом вдруг зябко закачалась под ним, будто дом стоял на торфяном болоте и готов вот-вот провалиться в трясину; воздух стал ощутимо плотен, на уши навалилась душная глухота. Человек шагнул к Ратибору, знакомо прищурился, хотя Ратибор мог поклясться, что видит его впервые, и протянул руку.

— Здравствуй, крестник.

Ратибор невольно протянул свою и встретил крепкое рукопожатие.

— Это твой спаситель, — хмыкнул Грехов. — Узнаешь?

— Вряд ли он меня узнает, — улыбнулся незнакомец. — Разве что по внутреннему видению?

— Вы… «серый призрак»! — глухо проговорил Ратибор.

— А ты говоришь — не узнает. — Проконсул взял свою сумку. — Пока вы тут беседуете, я заберу Диего. — Вышел.

Однако в гостиной никто не торопился начинать разговор. Две минуты прошли в молчании, пока не вернулся Грехов.

— Порядок. Идемте, у нас уже не осталось времени.

И в этот момент в проеме двери показалась Анастасия.

В комнате повисла удивительная тишина: трое визитеров давно обалдели от удивления и сидели тихо, а чужанин и «серый призрак» вдруг перестали излучать в пси-диапазоне (они разговаривали друг с другом, и очень интенсивно), замолчали.

— Уходишь? — тихо и спокойно спросила Настя.

— Да, — сказал Грехов с интонацией Железовского, оглянулся на всех, никого не выделяя. — Хотя кто знает, может быть, мы еще вернемся. Ведь истинный путь — всегда возвращение. Подождите минуту.

Они вышли.

Ратибор почувствовал звон в ушах, словно от пощечины, ноги стали ватными, воздух почему-то застрял в легких, а сердце перестало работать, превратившись в камень. Но длилось это недолго, воля вернула голове рассудок и телу жизнь, а ждать Ратибор уже научился.

Грехов отсутствовал ровно минуту, махнул рукой из коридора.

— Вперед, дети Вечности. Прощай, Берестов. Не хочешь с нами?

— Нет, — ответил Ратибор.

Чужанин, не поворачиваясь, затопал в коридор, скрылся за дверью рядом с метро, у него был свой канал транспортирования. «Серый призрак» подмигнул Берестову, потрепал его по плечу, бесшумно вышел и исчез, у него тоже был свой способ передвижения в пространстве. Грехов вошел в камеру метро, и дом опустел. И душа у Ратибора рванулась вслед за проконсулом… и вернулась обратно, потому что из кухни вышла задумчивая и грустная Анастасия.

— Ты?! — спросил Ратибор, глупея. — А он?

Настя подошла к нему вплотную, все видя и понимая, внимательно оглядела лицо, погладила по щеке, взяла за руку.

— Он уже не вернется, мастер. Поэты давно предусмотрели такие ситуации:

И дважды в эту реку не войти,

и нет пути к таинственным истокам,

где Время спит, свернувшись в плотный кокон

у Вечности на каменной груди.[49]

Ратибор начал потихоньку соображать.

— Значит, ты остаешься?

И Настя не выдержала.

— Господи, какой ты тупица!

Трое «засадников» в немом изумлении смотрели из гостиной, как удивительной красоты девушка плачет и смеется одновременно на груди у оператора «свободной охоты» Берестова, стоявшего молча со странным выражением муки и счастья на лице…

* * *

Спейсер настиг «змеиный» объект в тот момент, когда впереди отчетливо объявилась область глухой черноты — Конструктор был уже близко, в пределах прямого визуального наблюдения.

— Что Берестов? — шевельнулся в кресле драйвер-прима Железовский.

— Не отвечает — доложил координатор.

— Готовьте обоймы захвата: три «пакмака» в хвост, шесть по граням, я по вектору движения.

— Пошла синхронизация!

— Внимание! Начинаю отсчет!

— Подождите, он остановился.

— Кто?

— Объект… и Конструктор!

Железовский помолчал.

— Тем лучше. Продолжаем…

— Отставить захват! — прозвучал сзади чей-то сдавленный голос, и в зал ворвался запыхавшийся Ратибор Берестов, почти бездыханный от бешеной гонки.

Железовский развернул кокон-кресло и молча посмотрел на своего подчиненного, перевел взгляд на вбежавшую следом Анастасию Демидову, снова уставился на безопасника:

— Представляешь последствия?

Ратибор кивнул, успокаивая дыхание.

— Представляю. И отвечаю жизнью. Конструктор очнулся окончательно. Он все рассчитал правильно, кроме наших реакций, когда решил пробиться в нашу Вселенную, он знал, что ему помогут, но не знал кто. Он и шел-то к Солнцу только за тем, чтобы мы его привели в чувство. Так что можем гордиться — мы смогли остановиться и спасти своего пасынка… А теперь они уходят.

— Кто это — они?

— Одиночки. В каждом обществе есть одинокие люди… или существа, по разным причинам одинокие, хотя в нашем случае, как мне кажется, одиночество рождено превосходством: и Грехов, и чужанин, с которым мне довелось встречаться дважды, и «серый призрак», с которым контактировал Грехов, все они по возможностям намного превосходят своих соплеменников. Похоже, они провозвестники будущей интегральной расы Галактики и нашли друг друга не напрасно. Благодаря Конструктору. Не трогайте их.

— Внимание! — предупредил координатор.

Рядом с «клубом змей» — машиной Грехова, возникли два новых объекта: серебристое туманное облако и километровая «раковина» с шипами по раструбу, — корабль чужанина. Потом все три объекта превратились в полосы света, протянувшиеся к черному провалу впереди, и растаяли без следа.

— Вспоминайте меня… — донесся чей-то далекий голос.

И вдруг перед глазами людей — или непосредственно в их мозге? — возникла удивительная картина: обыкновенная проселочная дорога, уходящая в бесконечность, и шагающий по ней одинокий путник с котомкой за плечами; остановился, оглянулся. Его догоняли еще трое путников, один в черном, другой в белом, третий в сером, догнали, обнялись, и все четверо пошагали дальше. Ушли недалеко, снова остановились в немом удивлении: их догонял еще один попутчик — подросток в шортах, но в кольчуге и в рыцарском шлеме. Четверо подождали его, смеясь снялся с него кольчугу и шлем, бросили на дорогу и двинулись дальше.

— Кто это? — прошептала завороженная Настя, имея в виду подростка.

— Наверное, К-мигранты, — ответил ей Железовский, вглядываясь в путников, пока те не превратились в точки и не растворились на фоне дороги.

— Вспоминайте меня…

Конечно, это было не так, глаза видели одно — непосредственно, мозг, подсознание, другое: уходило из Системы, осторожно разгоняясь, исполинское разумное существо, которому невозможно было подобрать аналога, уходил монстр, унося в своем чреве былинки-корабли Грехова, К-мигрантов, чужанина и «серого призрака», но миллионам людей, наблюдавшим за исходом события, грезилась одна и та же картина: дорога света без конца и края и путники на ней…

Вспоминайте меня…

Книга пятая