– Холодные. Серебро. Оно лучше золота. Серебро отталкивает от человека плохую энергетику и от этого чернеет. Как луна. Две недели она растет и вбирает в себя все зло, которое есть на земле: войны, болезни, печали. Когда луна слишком переполнена, она начинает чернеть. А потом умирает совсем. И только цыгане своими песнями и заклинаниями возвращают ее к жизни.
Все молчали, уставившись на Рамину. Колямба сделал четыре шага по направлению к ней – как будто отмерял метры, идя по маршруту карты сокровищ.
– Рамина, они тебе ведь не нужны? Отдашь мне?
Вот достал!
– Нет. Эти – нужны.
Когда мы вернулись к нашим вещам, оказалось, что один из шлепанцев Рамины уплыл. Уже начался прилив, а ее полотенце и сланцы лежали ближе всех к воде. Прибой бессовестно умыкнул его, пока мы бродили по песку, бесились и хоронили медуз.
По выражению лица Женьки я понял, что он замышляет очередное рыцарство. Очень в его духе было бы, например, купить ей на собственные, лично заработанные, между прочим, деньги новые босоножки и принести утром к двери. Или отдать на рынке Розе. Роза точно не откажется взять – она считает, что мужчины должны совершать ради женщин подвиги.
Мне тоже так хотелось хоть раз совершить какой-нибудь подвиг! Чтобы Рамина наконец обратила внимание на меня, а не на этого Джона-пижона! Чтобы увидела, что я тоже чего-то стóю!
Я с досадой отвернулся, бросил взгляд на море и увидел – довольно далеко – уплывающий шлепанец Рамины. Его резиновая подошва легко качалась, перепрыгивая с волны на волну, и как будто дразнила меня: «Давай! Догони! Видишь – я совсем близко!»
Такой шанс мог больше не подвернуться, и я, разбежавшись, плюхнулся в освежающую, цвета виноградных листьев воду.
Плавал я отлично: зимой занимался в бассейне, и никто из ребят (даже Женька!) не мог обогнать меня кролем. Может, я бы даже смог пересечь Каркинитский залив – если на спор! Ну и если бы сзади спасательный катер шел – мало ли, силы не рассчитаю. Не погибать же ради такой ерунды!
Вода была моей стихией. Я никогда не уставал на глубине. Если плыть не на скорость, то, думаю, я бы держался на воде бесконечно. Ну то есть пока не умру от переохлаждения. А что вы думали – ведь оно наступает даже в теплых тропических морях, если человек долго находится в воде ниже 33 градусов. У нас же море редко прогревается выше 25, даже в августе. А сейчас, в начале лета, вода и вовсе 18–20 – это в лучшем случае.
Дальше – вопрос времени: температура тела постепенно понижается, приближаясь к температуре воды. А для человека даже 35 градусов предел! При 34 начинает отказывать мозг, при 33 – барахлит сердце, при 30 – теряешь сознание, ну а если ты до сих пор не утоп и дожил до 24 градусов, то потом уж точно – на тот свет. Нам объяснили в бассейне, да и дедушка рассказывал. Он в этих вещах хорошо разбирается – все-таки вырос на море. Так что если бы не переохлаждение, то я мог бы вполне себе жить в воде, как Ихтиандр.
С этими мыслями я греб как можно эффектнее – так, чтобы с берега это выглядело профессионально. Расстояние между мной и шлепанцем быстро сокращалось. Но когда между нами оставалось метров шесть, он, видимо, попал в какое-то течение, и несчастный тапок понесло примерно с той же скоростью, с какой плыл я сам.
Тогда я опустил лицо в воду и изо всех сил замолотил ногами – так плылось быстрее. Вынырнув, чтобы сделать резкий вдох, я увидел, что расстояние сокращается – медленно, но сокращается. При этом, наскоро оглянувшись, я с беспокойством заметил, что берег уже довольно далеко и я достиг акватории – морского шоссе, по которому ходят суда. До больших кораблей, конечно, было еще плыть и плыть, а вот яхты и моторные лодки могли попасться запросто.
Я не мог вернуться без тапка – это было бы стыдно и досадно! Представляю себе ехидно ухмыляющуюся физиономию Колямбы и сочувственно-покровительственное выражение лица Джона… Нет, я доплыву! Тем более тут осталось-то метров пять.
Метров пять… Это только кажется, что мало. Если ты плывешь в бассейне, где отсутствуют ветра и морские течения. Здесь же я выбивался из сил, а эти несчастные пять метров никак не сокращались! Зато я очень быстро отдалялся от берега – течение несло. В том-то и подвох: так можно плыть и час, добраться невесть куда, а между мной и противным шлепанцем по-прежнему останутся всё те же пять метров! Ну, может, уже четыре с половиной!
Наконец я попал в полосу другого течения, которое шло параллельно пляжу. Оно начало нести и меня, и шлепанец вдоль берега (хорошо хоть не в открытое море!). Я снова быстро оглянулся – и еле нашел глазами наши полотенца. Ребята превратились в маленькие точки. Кажется, они махали мне руками, но это было не точно. Течение сильно сносило вправо, и место, где мы сидели, быстро смещалось в сторону. Если продолжать гнаться за дурацким тапком в том же духе, а потом плыть назад – я выберусь на берег неизвестно где, а потом еще тысячу лет буду топать обратно к нашим. Я приналег. Дело пошло быстрее, но каждый метр, приближавший меня к шлепанцу, по-прежнему слишком сильно отдалял от берега.
И вдруг я увидел, что на меня несется катер. С «бананом». И кучей отдыхающих с городского пляжа. Я разглядел рулевого – он не следил за направлением катера, а внимательно смотрел назад, контролируя, чтобы никто из пассажиров не упал на виражах в воду. Действительно, что смотреть? Впереди – пустынное море: ни лодки, ни паруса, ни купающихся людей – ведь здесь так далеко от пляжа! Такую воду «бананщики» называют «открытым морем». «Приглашаем вас в открытое море!» Хотя, конечно, открытым морем здесь и не пахнет, но все-таки вода гораздо прозрачнее и людей совсем нет. Разве что какой-нибудь редкий ныряльщик с трубкой и ластами – вроде моего дедушки, когда он охотился с подводным ружьем.
Проклиная Раминин шлепанец, я повернул назад. А что еще оставалось? Я не совсем дурак – попасть под винт катера ради того, чтобы повыпендриваться перед девчонкой! Но дело было даже не в катере. Я действительно заплыл слишком далеко. Если продолжать гнаться за тапком, можно и правда выйти в акваторию, где ходят паромы и сухогрузы. И там уже далеко не факт, что меня заметят… Нет. Это того не стоит. Иногда важно остаться умным, что бы о тебе ни подумали другие. Хотят дразнить – пусть. Я выше этого. Они бы даже не доплыли сюда, чтобы хоть немного представить своими головешками всю опасность.
Я со злостью лупанул кулаком по воде и, в последний раз презрительно глянув на кивающую в волнах – дразнящую меня – подошву, уверенно поплыл назад.
Какое-то время все было нормально, но когда я вошел в полосу первого течения, которое в самом начале быстро унесло меня и шлепанец от берега, я понял, что дело плохо. Течение было слишком сильным. Оно не позволяло мне приблизиться к суше и перебивало максимальную скорость, с которой я – уже порядком уставший – мог плыть на обратном пути. Я пытался грести и брасом, и кролем, и просто как попало плюхал ногами и руками по воде, но ничего не помогало! Отсюда был виден берег: вон он, совсем рядом! Но приблизиться к нему – хотя бы на метр – я не мог! Если же не грести и полминуты отдохнуть – меня унесет еще дальше!
Я попытался проплыть под водой почти у сáмого дна, глубоко нырнув, но это не особенно помогло, я только еще больше выдохся. Кричать ребятам тоже не имело смысла: боковое течение отнесло меня слишком далеко вправо, они бы все равно не услышали. С берега, наверное, даже не было заметно, что у меня что-то не в порядке. Все видели: я и так плыву назад. А по пути назад, рядом с берегом, что может случиться? Даже то, что меня сносит вправо, они не воспринимали всерьез: у побережья это обычное дело.
Я дико устал, даже паниковать сил уже не было. Стало как-то все равно: я просто лег на спину и расслабился, чтобы хотя бы отдышаться. Это я мог – на плавании этому учат в первую очередь. Будь что будет. Пусть течение несет меня сколько угодно – оно боковое, я плыву вдоль берега; наберусь сил, отдохну – и тогда снова…
Я успокоился, расслабился – ну, насколько это было возможно. Минут пять я лежал так, а потом почувствовал, что течение стало слабее, – и тогда я изо всех сил погреб к берегу.
Когда я добрался до наших, никто не смеялся. Даже Коля.
– А где тапок? – только и спросил он.
Я неопределенно повел рукой. Женька понимающе смотрел на меня и молчал – я чувствовал в этом молчании уважение и поддержку. Рамина сочувственно и жалостливо морщила лоб.
«Спасибо!» – беззвучно проговорила она, глядя мне в глаза.
Зимой, когда я решился рассказать об этом дедушке, он нахмурился.
– Риповое течение, – поставил диагноз он. – У вас в школе как, английский учат?
Я промолчал. С английским у меня не очень.
– Есть на английском такая фраза: «rest in peace» – «покойся с миром». Сокращенно – R. I. P. Это, конечно, черный юмор, но очень к месту: риповое течение – самое опасное! «Rip» переводится как «разрыв», «прореха», а еще – «нестись вперед». Понимаешь суть? Поток как бы разрывает линию прибоя, образуя прорехи в некоторых местах, и несется в море, утягивая все за собой. Кстати, на английском его обозначают именно большими буквами – RIP, как аббревиатуру. Это я снова намекаю на «покойся с миром»… – Дедушка коварно ухмыльнулся. – Бороться с ним бессмысленно – слишком сильное.
Оно идет от берега, но потом уходит в стороны и постепенно ослабевает. Ты не знал, но выработал единственно верную тактику спасения в риповом течении – позволить нести себя, пока оно не ослабнет и не сместит тебя в сторону от основного потока. Попав в такое течение, нет смысла грести к берегу – никогда не догребешь. Можно плыть только параллельно пляжу, пока не уйдешь подальше от рипа. Боковое течение и спасло тебя. Ты молодец!
И особенно потому, что не стал плыть за тем несчастным тапком дальше. Нашел ради чего геройствовать!
На следующий день к нам пришли в гости Роза с Раминой. Рамина была в новых красивых сандалиях. Их ремешки нужно было много раз обвязывать вокруг ноги, как у древних римлян.