– Представляешь, Женька подарил!
Я хмыкнул. Что мне оставалось?
– Слушай, а зачем тебе нужны были те часы? Ты же «невещественная»?
– Да так. Для гадания одного. На серебре. Кстати, знаешь, я все-таки отдала их.
– Коле? Почему? – удивился я. – Ты же не хотела.
– Нет, не Коле. Морю. Просто… Я почувствовала, что у тебя что-то идет не так. Что ты в опасности. Ты долго не возвращался. И… Я не знала, как помочь. Я не очень хорошо плаваю. Нужно было дать какой-то откуп морю. У цыган так принято. Если море хочет забрать душу – нужно дать ему какую-нибудь ценную вещь взамен. И я отдала. Просто сделала вид, что швыряю камни в воду – и бросила часы подальше, в глубину. Пусть лежат там, не ищи их. Это они сберегли тебе жизнь.
Я ничего не ответил и только посмотрел на ее новые сандалии. На мягких замшевых ремешках переливались зеленые бусины. «Кошачий глаз», кажется, называются. Цвета виноградных листьев. Как вчерашнее море.
Глава 6Дождь
Я стал часто бывать у Колямбы. У него постоянно собирались ребята, а теперь среди них появилась и Рамина. Раньше Роза редко отпускала ее одну, но с Женькой все было иначе. Наверняка из-за тех дурацких сандалий!..
Через скрытую диким виноградом дырку в заборе я выслеживал, когда Женька заходит к Рамине и когда они – это я знал наверняка – идут к Коле.
Напрямую спросить у бабушки: «Я иду к Коле, хорошо?» – я не мог. Стеснялся, что она догадается. Ну… насчет Рамины. Лучше, чтобы бабушка сама выпроводила меня из дому. Но для этого нужно было ей порядком надоесть.
Увидев, что Рамина с Женькой ушли, я начинал ныть и канючить, изображая, что мне ужасно скучно и нечем заняться. Другие бабушки сказали бы: «Скучно – подмети двор или перегладь простыни», но моя-то была слишком доброй. И к тому же доверчивой – она и не подозревала о моем коварстве.
– Ба-а, чем мне заняться? Так скучно, ничего не могу придумать… – Эта тактика еще ни разу не подводила.
Сначала она начинала участливо советовать, перебирая развлечения вроде «почитай», «порисуй». Но я безразлично мотал головой и продолжал всюду слоняться за ней, нарочно доставая своим видом ленивой лени, которой даже лениться лень. Наконец, перебрав сто вариантов «бездельных» занятий и еле сдерживаясь, чтобы не наорать, раздраженная бабушка предлагала:
– А к Коле сходить не хочешь?
Тут было важно не выдать себя. Изо всех сил пряча расползающуюся улыбку и пытаясь сохранить скучающий вид, я равнодушно протягивал:
– Ну-у, мо-ожно.
И стоило бабушке отвернуться, как я стремглав несся в фантастический дом дяди Вити, похожий на музей, на чердак и на картинки из детских книжек про русских домовых и скандинавских ни́ссе.
Ворота обычно открывала тетя Вета. Напомнив, как важно верить в Бога, регулярно молиться и ходить в церковь, она нерешительно пропускала меня во двор – наверное, обдумывала, гожусь я или нет в друзья ее драгоценному внуку.
Обычно ребята сидели на шиферном козырьке крыльца и, болтая ногами, рвали вишню с веток, разросшихся до самой крыши. Эти ветки переплетались над козырьком, превратившись в живой зеленый шалаш, скрывающий лица и разговоры.
Иногда я слышал смех ребят среди древесной стружки, пирамид из банок, перепачканных краской, и разложенных на столе чертежей.
Иногда я находил их в библиотеке, которая была оборудована на чердаке. Эта маленькая комнатка со шкурами на полу была заставлена антикварными шкафами, книжными полками и столиками со странными скульптурами, которые дядя Витя создавал сам. Коля называл это «современным искусством»: хаос геометрических фигур, гнезда из гвоздей и арматуры, металлические куклы вуду из стальных тросов, похожих на китайскую лапшу… Когда я увидел эту коллекцию впервые, она показалась мне снами сумасшедшего. Я отмахнулся от уговоров Колямбы рассмотреть все внимательнее, но потом с удивлением для себя обнаружил, что мне хочется взглянуть на скульптуры снова. Это было как гипноз: если я долго не заходил к Коле, меня начинало тянуть туда с силой черной дыры – причем даже если Рамины не было. Но без нее было скучно, и в такие дни если я и приходил, то не для того, чтобы провести время с ребятами, а чтобы меня оставили одного в библиотеке, среди этих железных призраков, в которых я находил все новые детали и образы.
Попасть туда можно было, поднявшись по мрачной винтовой лестнице, похожей на те, что змеятся кольцами в башнях средневековых рыцарских замков. Вдоль темных стен пылились полки с керосиновыми лампами, медными турками и огромными чеканными блюдами. На потолке таинственно подмигивала бликами мозаика с пестрыми узорами, похожими на завитки калейдоскопа, а на повороте между этажами неожиданно выглядывала из бронзовой рамы голова настоящего лося. Это чучело всегда пугало меня. От вида его неподвижных агатовых глаз по спине пробегал холодок. Отсутствующие и печальные, они как будто слезились от осознания близкой гибели. Угловатые, потускневшие от пыли и полировки наждачкой рога уже не могли бросить вызов охотнику – они отбрасывали лишь заковыристую пепельную тень на зеленый ковер в углу лестничной площадки.
Сегодня я нашел ребят во дворе. Они ходили по каменному забору, балансируя и скрючиваясь, чтобы обогнуть ветки деревьев и заросли ежевики, тянущиеся вдоль ограды, как колючая проволока. Я знал эту игру: препятствия нужно обойти, не касаясь и не спрыгивая на землю.
– Привет!
Когда я сказал это, выйдя к ним, Колямба инстинктивно обернулся и, потеряв равновесие, рухнул с забора – прямо в куст шиповника. В ту же секунду он выскочил оттуда, чертыхаясь и накинувшись на меня с ругательствами.
– Не мог, что ль, не так эффектно появиться?! – Он снял футболку и начал злобно выковыривать из нее колючки, общипывая, как курицу.
Следовало бы извиниться, но я не стал. Не хотелось унижаться и раскланиваться при Рамине. При чем здесь я, в конце концов?..
– О, Ромка! Теперь он будет в моей команде. Привет! – спохватилась Рамина.
– Привет… А Женька где?
– Пошел руки отмывать. От шелковицы. Вон он, идет. Такой счастливый! Отмы-ы-ыл?
– Не-э-эт! – Женька шел по дорожке от калитки и широко улыбался. С довольным видом он помахал сразу двумя чернильно-фиолетовыми ладонями.
Наверное, с полчаса мы носились по двору, стреляя из водных пистолетов и брызгаясь из бутылок с продырявленными крышками, а потом Коля с Женькой притащили тяжелую артиллерию – шланг. Прикрутив его к крану, они забаррикадировались в полуразваленной теплице, к двери которой была прибита табличка «Приемная», и принялись вовсю поливать нас через разбитое окно. От ледяной воды я быстро закоченел, у Рамины тоже посинели губы. Женька же с Колей, наоборот, обсохли, согрелись и теперь смеялись над нами, спрятавшись за «зениткой».
Джон до того обнаглел, что сорвал розу с куста, росшего под окнами «Приемной», и, улыбнувшись своей фирменной улыбкой, галантно бросил ее Рамине под ноги. Она могла сделать вид, что не заметила, но нет – подняла и воткнула в растрепанные, спутавшиеся волосы.
Мне как-то сразу перехотелось обливаться водой. Я внезапно вспомнил, что совсем перестал заходить к Алешке. Наверное, он обиделся – и правильно сделал.
– Я пойду. Надо еще сделать кое-что…
– Чего так? – Колямба ухмыльнулся.
– К другу зайти обещал.
Я посмотрел на Джона. Он поймал мой взгляд и не отвел глаз: краешки губ улыбнулись вызывающе и дерзко. «Я – победитель. Во всем. А ты – неудачник. Иди, ищи, кому пожаловаться». Вежливый, он никогда не сказал бы так, но именно это говорили его глаза.
Рамина поправляла расшнуровавшуюся сандалию – чертов Женькин подарок – и даже не посмотрела на меня.
– Ну, пока, ребят!
– Пока!
Стараясь сохранить беспечный вид, я развернулся и пошел к воротам, но тут из дома выглянула Колина бабушка. С обеспокоенным видом она двинулась навстречу мне.
– Ты куда, Роман?
– Мне еще к другу сегодня надо зайти. До свидания, тетя Вета!
– К другу? К какому другу? Нет, подожди! – Она вдруг схватила меня за локоть и нахмурилась: меж бровей легла суровая, дерзкая складка. – Идите-ка все сюда!
Удивленные ребята обступили нас.
– Значит, так, дорогие! – отпечатала тетя Вета тихим голосом, четко шлифуя каждое слово. – Пропали деньги! Еще час назад лежали на трюмо в коридоре. Должен прийти сантехник, я ему приготовила. Никто, кроме вас, сегодня в доме не был. И вы никуда не пойдете, пока тот, кто украл, не признается. Выворачивайте карманы!
Ее ангельская, облачная прическа не сочеталась с гневным видом нахмуренных редких бровей, и я удивился. Неужели она тоже может сердиться. Ругаться. Отчитывать. Хмурить брови и хватать за руки.
Все вывернули карманы, но денег ни у кого не оказалось. Мы с Джоном только молчали и сочувственно смотрели друг на друга: «Ты брал?» – «Нет, а ты?»
– Я знаю, кто украл, – глядя в землю, тихо выдавил Коля.
Все удивленно посмотрели на него.
Тетя Вета скрестила руки на груди.
– Кто же? Не надо молчать, не бойся. Ты не подведешь своего товарища. Он сбился с пути, а ты поможешь ему исправиться. Раскаяться. Нужно в церковь сходить, службу отстоять, исповедаться… Такой грех! Говори, Коля. Кто украл?
– Рамина.
Я обмер и быстро взглянул на нее: она покраснела, но не от стыда, а от гнева. Ресницы дрожали. Я думал, она вот-вот заплачет: угольные зрачки затемнились дымкой и тлели, как спичечные головки, испепеляя тетю Вету.
– Рамина – наполовину цыганка. У них принято воровать, – безжалостно отрезал Коля.
Я вспыхнул.
– Ты… – Шагнув к Коле, я неуклюже толкнул его в хлипкую грудь.
В ответ он невозмутимо пожал плечами и не ответил на удар.
– Женька!.. Жень! – Я умоляюще посмотрел на него, но он только ковырял плитку носком кроссовки.
– Рамина, это ты сделала? – осведомилась тетя Вета.
Рамина молчала.
– Значит, так. Если тебе нечего сказать – уходи, пожалуйста. Больше не появляйся в нашем доме. Не нужны Коле такие друзья.