И вот Алеша здесь. Венька не пошел, попросил извиняясь: «Не могу я как-то…»
Окликнул девочек:
— Это дом номер сорок пять «а»?
Одна, с большущими глазами, утвердительно кивнула.
— А квартира восемь в каком подъезде?
Та, большеглазая, вдруг резко поднялась, лицо сразу стало настороженное и суровое не по возрасту. Потянула подругу за рукав.
— Пойдем, Оля!
А та тоже неприветливо, с вызовом оглянула Алешу. Когда уходили, большеглазая даже ступала как-то со злом, твердо припечатывая каблучками траву,
«Вот те на! Что это с ними? — изумился он. — И спросил-то всего квартиру!»
Зашагал наугад в подъезд. Справа и слева — двери, обитые зеленого цвета материей. На одной — металлическая пластинка с циферкой «6». Сообразил: «На втором этаже над нею должна быть восьмерка. Оттуда, очевидно, и слышен патефон».
Там такая же ядовито-зеленого цвета обивка, циферки нету, но он уверенно толкнул дверь. Из прихожей еще три двери. Старушка с полотенцем шла из кухни, вопросительно посмотрела.
— Тетю Зину Короткову?
И у этой лицо неприветливое. Ткнула рукой на дверь, откуда доносились громкие голоса.
В комнате за столом, уставленным едой и бутылками, сидели разгоряченные, разрумянившиеся военные, три женщины, тоже с горячим румянцем на щеках, с подкрашенными губами. Все уставились на него. Женщина, у которой искрящиеся светляшки спускались с ушей, со смешливыми светлыми глазами, воскликнула:
— Кавалерчик пришел! Родной, ты ко мне?
Но тут же другая, сидевшая у окна с задернутыми занавесками, холодно спросила:
— Что надо?
«Хозяйка, — догадался Алеша. — Зинаида».
— Отец… Максим Петрович… — поправился Алеша, хуже некуда чувствуя себя под их взглядами, — послал…
Она не дала договорить, напудренное лицо ее перекосило гневом.
— Отец! Какой отец? Отец объявился… — И совсем неожиданно упала головой на стол, залилась плачем. Смешливая, с серьгами-стекляшками в ушах, бросилась к ней, стала успокаивать. Вскочили и военные. Алеша ничего не понимал: «Не туда попал, что ли? „Какой отец? Отец объявился…“ Что же тогда старушка указала на эту дверь? Ерунда какая-то». Он уже хотел сказать, что шел к тете Зине Коротковой и, если ошибся, то извиняется, но женщина вытерла слезы, спросила:
— Зачем он послал?
— Внучку хочет повидать.
Женщина опять обозлилась:
— А пошел ты вместе с ним! И что лезут, лезут?..
Как ошпаренный, Алеша вылетел за дверь. Но еще и на улице не сразу смог опомниться и сообразить, как отнестись к тому, что сейчас произошло.
«Во-первых, так и надо, не лезь в чужую жизнь, хотя и с добрыми намерениями.
Что же тогда: отказать в просьбе старому беспомощному человеку?
Венька-то как извинялся, когда не хотел идти сюда, — предвидел.
Да нет, просто пришел не вовремя, напилась она, собой не владела.
И все же, зачем со мной-то так? Не ладите с отцом, с ним и ругайтесь».
Он не успел еще уйти от дома, когда его нагнал лейтенант, один из тех, что были за столом.
— Постой-ка, парень.
Еще не зная, что хотят от него, Алеша нелюдимо ожег его взглядом.
— Знаете, что мне хочется сказать вам, — процедил он. — Идите вы обратно туда, за стол. Воюйте!
Стройный, перетянутый широким ремнем, с добрыми ясными глазами, офицер потемнел лицом.
— Хотел как-то сгладить, показалось, зря обидели пария, — не скрывая презрения, сказал он. — А сейчас вижу, паршивый ты щенок, будь постарше — морду набил бы. Ребята подлечились в госпитале и снова отправляются на передовую. Что им, отдохнуть запрещается?
Алеша получил по заслугам: не суйся со спешными выводами. Виновато заморгал.
— Простите…
— Охотно прощаю, — без доброты проговорил лейтенант. — А ты отнесись к тому, что в квартире произошло, с пониманием. Нелегко ей сейчас, муж оставил… Легче, у кого близкий на фронте, много тяжелей знать, что он где-то тут, а на поверку нету.
— Я ничего этого не знал…
Из подъезда вышла хозяйка комнаты Зинаида, зябко куталась в накинутый на плечи широкий шарф, лицо грустное и трезвое.
— Заболел он, по-видимому, что тебя прислал? Сам приходил всегда.
Алеша молча кивнул.
— В больнице?
— Нет, дома.
— Завтра обязательно приду. Ты уж извини, как встретила. Не тебя я…
— Он хочет, чтобы с дочкой.
— Разумеется, с дочкой. — Она поискала взглядом по двору. — Только здесь была. Никуда не велела уходить. Олька утащила, кто больше…
Алеша улыбнулся про себя: та, большеглазая, с серьезным личиком, и была внучка Максима Петровича — Татьянка.
Глава восьмая
— Венька, народищу-то, и все с корзинками. Разве сядешь?
— А я что говорил. На станции вообще не сесть бы. Там надо прорваться на перрон, в вагон без билета не войдешь. Попробуем здесь.
Они подходили к разъезду — 5-й километр. От фабричного поселка это совсем недалеко: пройти торфянистым пустырем с редким кустарником — и железнодорожная линия. Вчера Венька спросил Алешу: «Ты ведь мужичок хозяйственный?» — «Угу, еще какой хозяйственный. А что?» — «Грибы пошли. Соленье. Еда на зиму. Когда поедем?» Собрались на выходной. Слушавший их Сеня Галкин загорелся: «И я с вами».
И вот шли. Вдоль железнодорожного пути плотно росли ровные ряды тополей — защита от снега. Только на самом разъезде они отступили для широкой гравийной площадки, и теперь тут толпились люди, ожидавшие местного поезда, ходившего в утренние и вечерние часы.
Конечно, грибная пора, конечно, многим надо ехать в села и в районные города, через которые проходил поезд, — и все-таки скопление едущих казалось чрезмерным.
— Ничего не поделаешь, — спокойно говорил Венька. — Может, придется и на крыше. Ездили когда?
— Что ты, Венька, где мне было ездить на крыше, — смятенно проговорил Алеша. — Я и на поезде-то всего два раза ездил. У нас железная дорога от деревни знаешь как далеко…
— Ты это всерьез — на крыше? — спросил и Сеня Галкин, до него позднее дошла вся невозможность того, что предложил Венька.
— Ну, а что делать?
— Не, я не ездок. — Сеня решительно остановился. — Я, пожалуй, поверну домой.
— Твое дело. Но ты же просился в лес? Пробирайся в вагон, силушка у тебя есть. Про крышу я на всякий случай сказал.
— Если на всякий случай… — Сеня опасливо посмотрел на площадку, которая кишела людьми.
Шагавший первым Венька вдруг остолбенел от неожиданности: навстречу ему шла улыбающаяся Танька Терешкина. Похожая на бочонок корзинка висела на ее согнутой руке. Даже и тут не платок надела, что было бы удобнее в лесу, а голубой берет, чтобы не прятать свои чудо-волосы.
— Привет, мальчики, — запела она. — А я уж жду, жду. — И Танька подняла корзинку, мастерски сделанную из тонких щепаных прутьев, с крышкой на ременных петельках. — Тетка велела полную набрать.
Венька грозно обернулся к Алеше.
— Ты что, Потапыч! — обиделся тот, догадавшись, о чем подумал Венька.
— Ты с кем это собралась? — нелюдимо спросил Венька.
— С вами, с кем же, — просто ответила Танька.
— С ума сойти! — Венька передохнул с отчаянием. — Да кто тебя звал? Алешка! — опять прорычал он.
— Сказал же! — вспылил Алеша. Он и сам понимал: какие уж тут грибы, когда в компанию затесалась девчонка. Теперь только за ней и смотри, угождай. До грибов ли тут.
Венька не успокаивался:
— Сеня, ты?
— Что «ты»? — Сеня поднял голову, и лицо его стало задорным и несерьезным.
— Ты соображаешь…
Что там Сеня должен был соображать, осталось неизвестным, Танька опередила:
— Я это, Венечка, сама, не шуми на него. Ты где живешь?
Венька обалдело смотрел на нее.
— А ты не знаешь?
— На поселке ты живешь, а Сеня у Волги, на другом конце города. Сеня сегодня пришел в училище с корзиной, сам в фуфайке и ватных штанах. Это когда на улице теплынь. На что я могла подумать?
— Откуда знать, что ты подумаешь.
— Вот. Спрашиваю Сеню: куда собрался? Сказал, как не сказать, когда девчонка спрашивает. Мальчишке мог не сказать. Во сколько, спрашиваю? Назвал. Откуда? С 5-го километра. И вот я здесь. — Танька победно взглянула на насупленного Веньку. — Не возьмете, так и одна уеду. Последние слова Танька сказала с вызовом, хотя нисколько не поверила, что ее не возьмут.
— Ты погляди, людей кишмя кишит. Как сядешь?
— А вы-то как?
— А мы на крыше…
— Ой, здорово! — обрадовалась Танька. — Ни разу не ездила. Мальчишки, только подскажите, как туда забраться.
— Ну, Сеня, — уже остывая, пригрозил Венька. — Попомню тебе…
— А чего помнить, — рассудительно заметил Сеня. — Я же не звал ее с собой, просто сказал, что мы едем. А остальное — ее дело.
— Ни в чем тебе нельзя довериться… Пошли в самый перед. Всегда, как поезд подходит, бегут назад, все кажется, что остановится раньше. Может, удастся вскарабкаться. Кто первый ворвется, затаскивайте Таньку. На меня не смотрите, всяко уеду.
Сейчас, когда поезда еще не было, пригляделись: в толпе были не только грибники, многие женщины были с сумками и бидонами, видимо, деревенские жители, приезжали на базар. Все напряженно ждали.
Но вот люди зашевелились, из-за поворота показался паровоз, а за ним цепочка зеленых вагонов. Дым от паровоза стлался по верхушкам тополей.
Венька подтолкнул Таньку поближе к путям, чтобы не осталась сзади, не прозевала, когда надо будет броситься к вагону.
— Корзинку вскинешь над головой, а то раздавят, — поучал он. — Или нет, дай сюда, я сам…
Венька правильно угадал: слабонервным показалось, что вагоны не дойдут до них, бросились назад, а поезд, хоть и медленно, продолжал идти, у головных вагонов стало попросторнее.
— Хватайся, Сеня, за поручни, прямо через головы, — шепнул Венька, а сам уж готов было поднять Таньку, толкал ее к двери.
Сеня призыву внял и, как только поручни тамбура поравнялись с ним, вытянул длинные руки над головами, уцепился.