Я, не понимая, что происходит, раз за разом, дюйм за дюймом просматривал руки, ноги и голову, но ничего – ни одного зеленого волоска не обнаружил. Получается, что девушка умерла от полнейшего иссушения души! В тетради, что дал мне директор, было одно упоминание об этом, но скорее как один из примеров того, что остатки души можно и не обнаружить на теле, если она подверглась принудительному иссушению до смерти. И вот я сам вижу такое своими глазами. Я сделал пометку в своем блокноте: подписал страницу как «мисс Олсен» и занес туда свои наблюдения, оставив пустыми строчки в таблице с параметрами ее тела, так как при отсутствии торса нельзя было точно сказать, какого роста и веса покойная была при жизни.
Поскольку самое трудное задание я выполнил, глупо было не убраться за собой, и я, взяв грязную тряпку рядом с раковиной, убрал следы деятельности своей пищеварительной системы, оставшиеся на полу. Уйти мне опять не дала голова мертвой девушки. Почему-то я решил, что неправильно оставлять ее вот так, лежащей посередине комнаты на столе. Собравшись с духом, я сложил ее останки и завязал узлом материю, вернув получившийся сверток назад на полку.
На душе сразу стало спокойно, и с чувством выполненного долга я затушил газовую горелку и пошел назад, стараясь не смотреть по сторонам. Хотя большинство арестантов уже спали, некоторые стояли возле решетки и подзывали подойти к ним. Это было последней каплей на сегодня, и я пулей метнулся наверх.
Разговаривать с полицейскими мне совершенно не хотелось, поэтому я достал лист, написал на нем свои мысли и, молча протянув его сержанту, пошел к своей скамье, где лежали остатки моей еды. После сегодняшнего есть не хотелось совершенно, но я заставил себя запихнуть ее внутрь, чтобы были силы на обратный путь.
– Это правда?!
Я не понял, как очутился в воздухе. Меня затрясли, как собачонку, махая перед глазами моим же листком.
– Дрейк! Дрейк! Отпусти его!
В державшую меня ручищу вцепились несколько полицейских и отняли меня у инспектора.
– Проклятье! Я говорил этим жирным уродам, что дело нечисто! Я говорил им – дайте мне ремесленника! Жирные ублюдки! Столько времени потеряно зря!
Он бесновался невдалеке, но меня от него отделяли оба сержанта, а Дрейк ругался и ругался, пытаясь пройти ко мне. Хорошо, что ему не дали.
– Так, Джеймс… – Инспектор внезапно стал спокойным и сосредоточенным, словно и не было недавней вспышки гнева. – Веди его домой, завтра он будет нужен мне.
– Мне с ним пешком, что ли, идти? – возмутился сержант. – Да только до квартала топать и топать.
– Вот деньги, – Дрейк тут же вытащил крону и передал ее сержанту, – отвезешь его, там заночуешь и ранним утром привезешь его сюда.
– Но меня не пустят в квартал! – снова возмутился тот.
– Слушай, Джеймс, ты – сержант полиции его императорского величества Вильгельма, – отрезал инспектор, – если какие-то холуи посмеют не пропустить тебя, напомни им об этом.
– А ты, Гарри, подготовь ребят с лопатами, завтра им предстоит много копать, – услышал я сзади, когда, подталкиваемый рукой сержанта, выходил наружу.
Весь путь мы проделали молча – каждый думал о своем, а у меня после сегодняшнего дня болело и гудело все. Хотелось просто упасть и никогда не вставать с кровати. Я так устал, что уснул, и растолкали меня только возле двери колледжа.
Я молча слез и зашел внутрь. Зверски хотелось спать, но я нашел в себе силы пойти в душ и постирать вещи: у меня был только этот комплект, и завтра он мне нужен был чистым. Едва добравшись до кровати, я отключился.
– Мистер ван Дир! – Голос издалека звал меня и звал, а я отмахивался от него и старался втянуть голову в подушку, чтобы не слышать. К сожалению, подушки и одеяла резко не стало, и холодный воздух вызвал мурашки на голом теле. Пришлось открыть глаза и посмотреть на того, кто посмел меня будить. Мне казалось, что я лег всего час назад.
– Вставайте. – Мистер Траст выглядел очень недовольным. – За вами пришли и ждут уже час.
– Кто? Зачем? – еле слышно спросил я, попытавшись встать, но тяжесть во всем теле не давала мне сделать это. Мышцы и кости ныли.
– Сержант Джеймс грозится выломать двери и прийти сюда сам, – поджав губы, ответил он.
Вспомнив вчерашний день и поняв, что это был не сон, я застонал, но стал подниматься. Зная сержанта, а еще лучше – его инспектора, не сомневался в подобном исходе событий.
– Скажите, пусть подождет: умоюсь, поем и выйду через двадцать минут.
– Еду я принес, в том числе и обед, – отмахнулся привратник. – Он сказал, что вам нужно больше есть.
Выругаться мне не позволило воспитание, а так захотелось, тем более что вчера мой словарный запас значительно пополнился…
Быстро умывшись и приведя себя в порядок, я натянул мятый костюм. Желания гладить его не было, как не было и времени это делать. Поэтому я подхватил коробку с едой и, откусывая от бутерброда на ходу, поплелся к воротам. Еще один день ада – вот что меня ждало за их пределами.
Меня уже ожидали коляска и очень недовольный сержант, который при моем появлении хотел что-то сказать, но мне после вчерашнего стало безразлично, что обо мне подумают, поэтому я молча достал из коробки еще один бутерброд и вручил ему со словами:
– Просто молчите, а то я передумаю и вернусь.
Не знаю, что его остановило – бутерброд в моей руке или угроза, но он закрыл рот и открывал его только тогда, когда откусывал большие куски. Коробка мне больше не пригодилась, и пришлось ее выкинуть на полдороге, так как мы вдвоем умяли все, что мне положил мистер Траст. От мыслей о том, что я буду есть на обед, я был сейчас далеко. Страшно болело тело, хотелось спать, да и не оставлять же без завтрака такого же невыспавшегося и голодного человека.
– Спасибо, – коротко произнес он, и я лишь кивнул ему в ответ, принимая благодарность.
Вскоре я заметил, что мы свернули с улицы, по которой ехали вчера, и направились в другую сторону.
– Мистер Джеймс? – все же решил уточнить я.
– Инспектор сказал везти тебя сразу на кладбище.
– Зачем меня на кладбище? – испугался я.
Он недоуменно посмотрел на меня и, поняв, что сказал, рассмеялся.
– Не переживай, ты нам нужен живым.
Вскоре мы проехали церковь, и я увидел стоящий полицейский фургон у деревянной изгороди. Подождав, когда сержант расплатится с извозчиком, я осмотрелся. Мы явно прибыли на место назначения, поскольку за оградой виднелись ряды крестов, а вокруг висела та тишина, которая присуща только этому месту. Мы с ребятами, когда доказывали свою храбрость друг перед другом, пару раз оставались ночевать на кладбище.
– Пошли. – Меня подтолкнули сзади, и мы двинулись вглубь.
Очень скоро в разных местах кладбища я увидел полицейских, которые рыли землю.
– Привет, старина. – Полицейские поздоровались друг с другом, а меня инспектор напрочь проигнорировал, что было возмутительно.
– И вам доброе утро, сэ-эр, – припомнил я вчерашнее его обращение.
Он изумленно на меня посмотрел, словно ему ответила куча мусора, но сдержался и промолчал, зато сержант Джеймс, пребывающий в хорошем настроении, закашлялся и продолжал кашлять в кулак, несмотря на грозный вид начальства.
– Смотри! – Инспектор ткнул пальцем в разрытую могилу, и я понял, что шутки на сегодня закончились. В деревянном гробу лежали части чьего-то тела, знакомый запах снова подкрался к носу, и я опять опорожнил желудок.
– Ничего, скоро привыкнешь, – как-то не особо утешительно прозвучали слова сержанта, который протянул мне платок, пахнущий фиалками. Изумленно посмотрев на него, я схватился за платок и не отрывал его от носа. Сразу стало легче, хотя работать одной рукой было неудобно.
Достав блокнот и минерал, я осмотрел гниющие части тела, боясь прикасаться к ним. Ничего, ни единой ворсинки души.
Когда я вылез из могилы, на вопросительный взгляд инспектора лишь покачал головой. Он поджал губы и тоже промолчал. Пока мы шли к другой могиле, я писал в свой блокнот сведения об осмотренной жертве, спросив ее имя у полицейского рядом.
– Мисс Тифани О’Шел, пятнадцать лет, рост пять футов и три дюйма, вес восемьдесят восемь фунтов.
Я решил записывать всех в блокнот, чтобы не потерять данные. Может быть, позже они пригодятся мне в колледже. Ведь, по сути, я сейчас делал то, что нам еще только предстояло на старших курсах, я уже молчу про паинит. Доступа к этому камню, со слов директора, у студентов не будет до пятого курса. Студенту нужно уметь рассчитывать все показатели размера души на бумаге, а мне, как, впрочем, и всем тем, кто помогает полиции, камни выдавались только потому, что мы работали с мертвыми телами. Определить состояние их душевных оболочек можно было только так или же положить их рядом с громоздким аниматроном.
Полицейский взял мою табличку и сам заполнял данные на следующих жертв, когда мы обходили могилы. Их было много – больше двадцати, все разной степени разложения и даже скелетизации. У первых десяти душ не было совсем, но чем дальше мы шли, тем больше я удивлялся: сначала на одном теле, затем на другом стала просматриваться бахрома. Я все диктовал полицейскому, что записывал за мной, и видел, как все более хмурым становится инспектор.
Когда мы подошли к последней могиле, останки девушки были почти скелетированы, но я с удивлением увидел, что здесь бахрома присутствует в достаточном количестве, несмотря на сильное разложение.
– Кто это?
– Мисс Шейли Твистер, тринадцать лет, рост пять футов и пять дюймов, вес сто десять фунтов.
– Она тоже с душой, возможно, полной. – Я забрал у полицейского блокнот и открыл таблицы, которые я переписал из тетради директора, быстро произведя расчеты. – У нее полная душа, не потеряно нисколько для девушки ее возраста, и это нормально.
– Проклятье, я говорил им, – пробормотал инспектор и пошел на выход.
Идя за ним, я спросил сержанта, понимая, что происходит что-то из ряда вон выходящее, ведь мы явно шли от жертвы к жертве по временному порядку их убийств: